Стивен Кинцер - Перевороты. Как США свергают неугодные режимы
История, которую создали американцы с 1893 по 1913 год, показывает еще два факта геополитической жизни. Первый касается решающей роли президентов США в событиях мирового масштаба. Можно бесконечно рассуждать о всяческих «если бы». Если бы антиимпериалист Гровер Кливленд в 1888 году не уступил на выборах Бенджамину Гаррисону (Кливленд победил в народном голосовании, однако проиграл по голосам коллегии выборщиков), США определенно не поддержали бы революцию против гавайской монархии. Если бы в 1898-м президентом стал не Уильям Маккинли, то другой, возможно, решил бы после Испано-американской войны позволить Кубе и Филиппинам прийти к независимости. Если бы ярый сторонник предпринимательства Уильям Говард Тафт не пришел к власти в 1908 году и не назначил Госсекретарем юриста по корпоративным вопросам Филандера Нокса, Вашингтон мог и не настаивать на свержении Селайи в Никарагуа и тем самым не уничтожить надежду на модернизацию Центральной Америки. Когда президенты способны столь безбоязненно решать судьбу зарубежных стран, неудивительно, что не американцы иногда жалеют, что не принимают участие в американских выборах.
Второй факт, который становится очевидным из истории данной эры, – полное безразличие со стороны США к мнению населения, чьи земли они захватывают. Американские власти прекрасно понимали, что большинство гавайцев выступают против присоединения к Штатам, однако их это не остановило. Представители Кубы, Филиппин и Пуэрто-Рико не присутствовали во время переговоров в Париже, которые положили конец Испано-американской войне и определили судьбу их стран. В Никарагуа и Гондурасе даже американские дипломаты в отчетах Вашингтону отмечали, что проект либеральной реформы гораздо популярнее, чем олигархические режимы, которые насаждали США. Мысль, что победившая сторона должна прислушиваться к общественному мнению местных жителей, казалась многим американцам попросту абсурдной. Они видели латиноамериканцев и азиатов такими, как их изображают на карикатурах на страницах прессы: одетыми в лохмотья детьми, зачастую с цветной кожей, которые совершенно не понимают, что для них хорошо, а что плохо.
Несмотря на то, сколько всего написано о глобальных изменениях, которые 1898 год принес США и бывшим испанским колониям, гораздо меньше внимания уделяют самой Испании. Там это страшное поражение уже многие годы описывают просто как el catastrofe[3]. Она обозначила крах империи, прожившей более четырехсот лет и сыгравшей значительную роль в мировой истории. Далее неминуемо последовал период взаимных обвинений. Впрочем, в то время появились великолепные поэты, романисты и философы, ставшие известными как «Поколение 98-го года». Они вместе составили, наверное, важнейшее интеллектуальное движение в истории Испании. Эти личности, среди которых были Рамон дель Валье-Инклан, Мигель де Унамуно и Хосе Ортега-и-Гассет, возвестили культурное и духовное возрождение своей страны. Их вера, что родина может добиться величия сама по себе, не будучи частью империи, помогла заложить основы для Испанской Республики, которая родилась в 1930-х годах, и для более успешной, яркой Испании, что появилась в конце двадцатого века. Некоторые даже рассматривают возрождение Испании как пример того, что страны могут не только пережить крах империи, но и в итоге стать стабилизирующей силой в мире, над которым они пытались господствовать.
Тайные операции
Деспотия и безбожный терроризм: Иран
В главной библиотеке Техасского университета в Остине хранится коллекция предметов, появление которых вызывало революции. Среди них – первая в мире фотография на оловянной пластинке 1826 года, Библия Гуттенберга (один из пяти экземпляров, находящихся в США) и первая книга, напечатанная на английском языке. Эти предметы буквально пропитаны историей. Но среди самых необычных исторических объектов есть то, чему, казалось бы, совсем не место в библиотеке. Это реконструкция домашнего кабинета, где работал Джон Фостер Даллес, будучи Госсекретарем США в период с 1953 по 1958 год. Его семья пожертвовала весь кабинет полностью, с мебелью, панелями, коврами, книжными шкафами и самими книгами. Посетители могут увидеть фотографии в рамках, которые Даллес держал на столе, серебряный чайный сервиз, коллекцию нефрита и подарки, которые он получил от зарубежных сановников. Библиотека считает кабинет Даллеса историческим памятником.
Чаще всего Даллес работал в здании Госдепартамента до вечера. Около шести его отвозили в Белый дом, где они с президентом Эйзенхауэром, по словам последнего, «пытались анализировать более широкие аспекты мирового скандала, что развернулся на наших глазах».
Затем, если не возникало срочных дипломатических поручений, Даллес возвращался домой, в свой кабинет. Наливал в стакан виски «Олд Оверхольт», садился в любимое кресло и смотрел на огонь в камине. Иногда почитывал детективные романы, но чаще молча размышлял о бремени власти.
Хотя никто не знает, о чем именно думал Даллес, вид кабинета однозначно пробуждает определенные чувства. Вполне вероятно, что Даллес размышлял о свержении зарубежных правительств. В кресле перед камином, с задернутыми шторами за спиной, он решал судьбы миллионов людей по всему миру, включая даже еще не рожденные поколения.
Семья Джона Фостера Даллеса корнями уходила к Карлу Великому. Еще мальчиком он учился под присмотром своего деда, юриста-дипломата Джона Уотсона Фостера, который побывал на дипломатической службе в России и Испании, работал Госсекретарем при президенте Бенджамине Гаррисоне. Юный Даллес часто оставался в дедушкином особняке в Вашингтоне. Фостер водил внука на званые вечера в Белый дом, позволял вступать в долгие беседы с высокими гостями, среди которых были президент Уильям Говард Тафт, бывший президент Гровер Кливленд и будущий президент Томас Вудро Вильсон.
Фостер был одним из первых высококлассных международных юристов в Вашингтоне. Он вел переговоры о займах зарубежным правительствам, служил советником при мексиканских и китайских лидерах, выполнял дипломатические задания для президентов Кливленда, Уильяма Маккинли и Теодора Рузвельта. И, что самое главное, он оказал значительное влияние на внука, и тот последовал по его стопам.
Чтобы проводить как можно больше времени с дедом, Даллес учился на юридическом факультете университета Джорджа Вашингтона. По этой причине ему было сложно получить работу в крупных нью-йоркских компаниях – они предпочитали нанимать выпускников Лиги плюща. В дело вмешался обожаемый дедушка. В молодости он работал в Индиане с юристом по имени Алджернон Салливан, который позже переехал в Нью-Йорк и стал деловым партнером Уильяма Нельсона Кромвеля, седовласого гения-юрисконсульта, что убедил конгресс построить канал через Панаму вместо Никарагуа. Салливан к тому времени уже умер, поэтому Фостер обратился к его коллеге.
«Разве памяти о старом товарище недостаточно, чтобы дать этому молодому человеку шанс?» – спросил он Кромвеля.
Редкая влиятельная фигура откажется от предложения, которое исходит от бывшего Госсекретаря. Даллеса наняла компания «Салливан и Кромвель». Зарплата его составляла пятьдесят долларов в месяц, однако, в отличие от остальных клерков, он жил достаточно хорошо, ведь дедушка разрешил ему брать деньги из тех двадцати тысяч долларов, что уже тогда считались наследством молодого человека. В помощи он, впрочем, нуждался недолго. Острый ум и связи помогли ему подняться по карьерной лестнице быстрее, чем это кому-либо удавалось. К 1927 году, спустя шестнадцать лет в компании, Даллес стал ее единственным руководителем и одним из самых высокооплачиваемых юристов в мире.
В этот период значительно выросло количество международных связей Даллеса. Весной 1915-го президент Вильсон назначил дядю Даллеса, Роберта Лансинга, на пост Госсекретаря вслед за Уильямом Дженнингсом Брайаном. Лансинг дал племяннику-юристу цепочку дипломатических заданий. К тридцати пяти годам Даллес легко общался с богатейшими и влиятельнейшими людьми. От них к нему перешел, по словам его биографа, историка Рональда Прюссена, «достаточно упрощенный» взгляд на мир.
«Даллес, возможно, был наблюдателен, однако мысли его всегда выдавали узконаправленное мнение, которое неразрывно шло в довесок к местечку на Уолл-стрит… Его восприятие мира – в частности, проблем и вопросов – сформировалось благодаря опыту… Ежедневная работа с корпоративными клиентами на протяжении сорока лет сильно повлияла на его видение международных дел и сформировала ориентиры, которыми он пользовался задолго до прихода на должность Госсекретаря. Это помогло ему развить особый интерес к коммерческому и финансовому аспектам международных отношений, а также необычайную внимательность к тому, что он считал важнейшими экономическими задачами американской внешней политики… В мировоззрении Даллеса экономические вопросы зачастую занимали основное место».
