Николай Зенькович - Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

Каримов — авторитарный президент, запретил все оппозиционые движения. Наверное, испугался: как бы Кобзон не экспортировал демократию в Узбекистан!

— Это Аня. Мне 15 лет. Павел Николаевич! Вы — мой секс-символ.

— По-моему, вы поторопились. Но все равно спа­сибо!

Павел Николаевич— это главный редактор газеты «Московский комсомолец» Гусев. Аня — одна из чита­тельниц, позвонившая в редакцию в день открытого письма. Номер газеты, в котором опубликована под­борка читательских вопросов и ответов главного ре­дактора Павла Гусева, подписан главным редактором Павлом Гусевым.

Губернатор Кемеровской области Аман Тулеев как-то сказал, что распад Советского Союза он вос­принял как личное горе — по живому ведь разрезали. Министр культуры России Владимир Егоров признал­ся — он мучительно переживал распад страны, для него это был шок.

А вот свидетельство Михаила Задорнова — лю­бимца московских тусовок, удостоенного редкой чести получить квартиру в доме на Осенней улице, где про­писан сам Борис Ельцин, по поводу чего по лите­ратурной Москве распространилось едкое двустишие: «Труднее вы не сыщете работы, чем быть шутом при идиоте».

— Когда распался СССР, я был в Австралии. Пора на сцену идти, а я: «Боже, все же про коммунистов понаписал, что же теперь говорить?» А оказалось — все смеются.

Действительно, смешно было австралийцам: у че­ловека родины не стало, а он над ней перед чужезем­цами зубы скалит.

Институт теоретической астрономии присвоил од­ной из малых планет имя композитора Никиты Бого­словского. Это радостное событие было несколько омрачено его, как он признался, непростым в тот момент материальным положением.

И тогда композитор направил мэру Лужкову пись­мо в стихах:

Оплачивать квартиру денег нету

И, видимо, не будет никогда.

Назвали моим именем планету.

Быть может, переехать мне туда?

Лужков ответил незамедлительно. И тоже стихами:

Я убежден, что трудности

любые мы пройдем.

А если что не так,

то полетим вдвоем.

Лететь, конечно, не пришлось. Но мэр-то, а? Пред­ставьте, что такой ответ пришел бы из МГК КПСС, от товарища Гришина...

Однажды ночью Мстислав Ростропович сидел в своем кабинете в купленном в Санкт-Петербурге доме. Вдруг звонит охрана, просит спуститься.

— Смотрю, — рассказывает маэстро, — приехала милиция и составляет протокол на какого-то мужика с лопатой, который разбил нам в архиве два брониро­ванных окна. Я его спрашиваю: «Скажите, почему вы это сделали?» «Из зависти», — сказал он мрачно. «Все ясно, пожалуйста, — обратился я к милиции, — ника­кого протокола не надо. Он признался». Кстати, до моего прихода, объясняя свой поступок милиционеру, этот человек недоумевал: «Почему у Ростроповича дом такой красивый, а у меня комната в коммуналке?» На что милиционер ему резонно возразил: «Потому что Ростропович — великий человек, а ты говно». Ко­нечно, этот мужик думает наоборот...

Киноактриса Наталья Селезнева принимала как-то участие в премьере нового фильма. Привез ее в киноте­атр знакомый водитель на новеньких «Жигулях».

Только он отлучился от своего авто, как в счи­танные минуты у него украли магнитофон. Раздоса­дованная кинозвезда рассказала о возмутительном случае со сцены.

В ответ пришла записка: «Магнитофон вернули. Не переживайте. Мы вас любим».

Президент Киргизии Аскар Акаев:

— Меня подбивали наградить себя высшим орде­ном независимой Киргизии. Я возмутился: «Да вы что?» За всю жизнь у меня была единственная государ­ственная награда: в 84-м году мне, как заведующему первой в Киргизии кафедры вычислительной техники, вручили, кажется, Знак Почета.

— Кажется? — хмыкнул интервьюер.

— Не помню, честное слово. Позже мне много раз давали звание почетного профессора, доктора того или иного университета, но меня это тяготит.

Пик славы писателя Чингиза Айтматова пришелся на советскую эпоху. После распада СССР интерес к ки­ргизскому литератору иссяк. Свое 70-летие он встре­тил в Брюсселе в качестве посла суверенной Киргизии сразу в трех странах — Бельгии, Люксембурге и Ниде­рландах. Кроме того, Айтматов — представитель пра­вительства своей страны при ЕС и НАТО.

Штат посольства— пять человек. Вместе с послом. На три страны и две международные организации. Практически незамеченным прошел и юбилей когда-то известного писателя. Но с забвением мириться не хо­чется:

— Вы посмотрите, что творится на моих встречах с читателями в той же Германии! Собирается масса народа в огромных аудиториях, даже в церквах, чтобы вместились все желающие. И беседа-откровение длит­ся два-три часа. Но не только немцы проявляют такой интерес. Японцы тоже пристально следят за всем, на­писанным мною...

Поэт Игорь Губерман, зять писательницы Лидии Либединской, живет в Израиле. Каждый год приезжает в Москву, бывает в других городах. В 1998 году был в Минске и в Таллине — выступал.

— В Минске, представьте, мне аплодировали стоя, — рассказывает любимец публики. — Я очень испугался— знаете, это страшно, когда люди перед тобой стоят.

— Что ж страшного? — удивляется интервьюерша.

— Понимаете, у меня до сих пор не проходит ощущение, что я самозванец. Когда просто люди хло­пают тебе за твои стихи, это нормально. Но когда еще и встают, тут уже появляется странное ощущение, что ты жулик.

— Не скромничайте, уж публика-то знает, кто вы на самом деле.

— Не скрою — это правда и ужасное счастье. Везде есть мои читатели. Российская публика — самая луч­шая. Она впитывает каждое слово, все слышит, благо­дарна тебе ужасно. В этом, правда, есть и оборотная сторона— уж очень слушают политиков...

— Вас узнают на улицах?

— Смешной случай был после одной телепередачи со мной. Все иерусалимские соседи вдруг узнали, что я — это я. Подходит ко мне на улице старый еврей: «Ви знайте, что ваше лицо знакомо мне с приятной стороны. Теперь я хочу две вещи: чтоб ви были здоро­вы и чтоб был мир во всем мире». Слава в своем районе — это настоящая слава!

«ТВ-Центр». Борис Ноткин в галерее своего имени.

— Моя профессия, — заявляет телеведущий своему гостю артисту Яну Арлазорову, — выражать чувства и интересы миллионов.

«Неслабо сказано, — замечает назавтра в газете «Труд» кинорежиссер, народный артист России Леонид Марягин, — и, главное, без лишней скромности. Впро­чем, вся программа была наполнена «откровениями». Уровень вопросов ведущего был в этот раз, увы, на уровне ответов артиста. Странно, к примеру, звучит вопрос, почему-де пародии на Чаплина получаются, а на Арлазорова — нет. Неужели Ноткин не понимает, почему?..»

— Каждая встреча — это мой подарок зрителю, — говорит Борис Ноткин в интервью «Независимой газе­те». — Меня часто спрашивают, не устарел ли на телевидении жанр ток-шоу...

— Но вы же не работаете в жанре ток-шоу, — удивляется журналистка Екатерина Барабаш.

— Ну назовем этот жанр просто «ток». А если говорить, не устарел ли ток, мне в таких случаях приходит на ум метафора: около двух тысяч лет назад один молодой человек начал очень хорошее «ток- шоу», и с тех пор многие его последователи продолжа­ют это ток-шоу.

— Это вы об Иисусе Христе?— изумилась жур­налистка.

— И его последователях. Когда папа римский на­чинает свое «ток-шоу», на площади перед Ватиканом собирается огромная толпа и с удовольствием слушает этого достойного человека.

— Очень смелая аналогия. Вас можно было бы даже упрекнуть в нескромности.

— Но я же не о себе лично, я о жанре. А что делали христианские проповедники? Они тоже беседовали о насущных вещах.

— Но не с экранов телевизоров.

— Когда-то — не с экранов. А сейчас обращения папы римского транслируются по телевидению чуть ли не на весь мир. Вообще Иоанн Павел II— мой идеал.

Десять лет назад Борис Ноткин был доцентом МГУ и внештатным лектором МГК КПСС.

Анатолий Лукьянов, председатель думского коми­тета по законодательству, вспоминает о своей отсидке в «Матросской тишине»:

— Однажды у меня порвался ботинок и мне при­шлось просить дратву, чтобы самому его починить. Чего делать было не положено. Тогда открылось окошко, и в него заглянул зек: «А, Лукьянов! Ботинок у вас порвался? Ну, давайте...» Я отдал. Через пару дней окошко снова открывается — мой зек. Принес ботинок. Замечаю под левым глазом у него большой синяк. Первым делом по дороге к следователю спра­шиваю: «За что парня побили?» — «Не били мы его, — отвечает, — это они между собой в мастерской под­рались, кому ваш ботинок чинить».