Кнут Гамсун - О духовной жизни современной Америки
Напомним описанные выше проявления американской духовной свободы: это «свобода» покарала некую газету за то, что та признала допущенную конгрессом бестактность. Она же заставила ученика общеобразовательной школы просить прощения у Иисуса Христа за то, что на уроке арифметики он кидался бумажными шариками. «Свобода» наказала писателя за то, что он отчасти развеял легенду о добродетели американок. Она же заставила замолчать другого писателя за то, что в его книге ощущалось влияние европейских идей. «Свобода» обложила 35-процентной пошлиной импорт современной иностранной культуры. Она же преследует книги Золя и не допускает их в книжные магазины[14]. Она запрещает художникам изображать пастухов и пастушек в одежде, не застегнутой на все пуговицы. Она клеймит позором Сару Бернар за то, что артистка, наоборот, «расстегнула пуговицу». Даже этих примеров, выбранных наугад, довольно, чтобы показать характер американской духовной свободы.
Обратимся теперь к свободе социальной — мы увидим, что многие из описанных выше явлений американской жизни достаточно убедительно характеризуют ее. Хотя бы то, что каждый гражданин обязан аплодировать при одном звуке имени Джорджа Вашингтона. Что в общественном месте можно безнаказанно швырнуть человеку в лицо ореховую скорлупу и сигаретные окурки только за то, что он не выразил бурного восторга при звуке этого имени. Эмигрант сплошь и рядом вынужден скрывать свое чужеземное происхождение, если хочет поступить на службу к американцу. Освободив тысячи африканских полуобезьян, американцы в то же время обрекли на узаконенное рабство свыше миллиона белых ребятишек. Дальше. Даме, не имеющей ни денег, ни аристократического титула, заказан доступ в очень многие американские дома. Было бы наивно выдавать подобную свободу за идеал свободы как таковой, в общем, свобода эта — весьма условная свобода.
Прежде всего, в Америке свобода столь же несоразмерна и дисгармонична, как решительно все в этой стране. Ты сразу же замечаешь, что здешняя свобода не итог длительного прогресса, а во многих отношениях всего лишь плод опрометчивых решений конгресса. Она расплывчата, дисгармонична и бессистемна. Такая, понимаете ли, в Америке свобода, что можно прямо на улице пристрелить человека только за то, что он выругается в какой-нибудь лавке в присутствии дамы. Но та же американская свобода нипочем не дозволит человеку сплюнуть на пол, где ему угодно, равно как и не дозволит никому бросить непогашенный окурок — так-то вот! Американская свобода столь же смехотворно придирчива и скупа в малом, сколь великодушна и либеральна — силой конституции — в большом. Когда, например, эмигрант сходит на берег в Нью-Йорке, у него мгновенно отбирают поделочный ножик, который он носит с собой в футляре и который, в частности, использует для крошения трубочного табака, но ему охотно разрешат держать по револьверу в задних карманах брюк, потому что револьвер в Америке — общенациональное орудие убийства.
Выходит, американская свобода отнюдь не всегда — свобода добровольная, а сплошь и рядом — свобода вынужденная, навязанная законом. Конгресс заседает и раз за разом издает законы о том, в какой мере каждый обязан быть свободным, а проще было бы запретить все то, чего человек не свободен делать. Есть множество примеров свобод, навязанных американцам законом. Так, например, им приказано отдыхать в так называемый «День Вашингтона», который ежегодно нарушает план школьных занятий намного больше любых религиозных праздников, но ничего не поделаешь: в этот день американец обязан отдыхать. В 1868 году в Америке появился писатель, который заявил, что верует в монархию. Писателя этого звали Фред Николе, а книга его называется «Мысли». Худо пришлось этому человеку, не признававшему своей обязанности быть свободным. На него так накинулись в газетах и на митингах, что он подумал, не съездить ли ему в Мексику, а после оттуда уже не вернулся. Оказывается, даже мысли человека непременно должны содержать известный процент американской свободы, а не то придется ехать в Мексику. К свободе, диктуемой законом, добавляется еще и та принудительная свобода, которую патриотически настроенный народ сам взвалил себе на плечи. Например, лавочник, который в день 4 июля не запер бы свою лавку, тем или иным образом был бы наказан за подобное своеволие. Так же и театральный зритель, не впавший в исступление при одном звуке имени Джорджа Вашингтона, непременно поплатился бы за это. А чужестранец в Америке скоро почувствует, что здесь он вовсе не пользуется неограниченной свободой; он обязан исповедовать вкусы и убеждения, какие ему диктуют, а ему остается только подчиниться этому или же терпеть последствия неподчинения. На него давит деспотизм свободы — деспотизм тем более невыносимый, что осуществляется самодовольными, некультурными людьми. В Америке не делают разницы между свободой и демократией: ради сохранения целостности демократии здесь с готовностью жертвуют свободой. Сугубо индивидуальная, страстная любовь к свободе постоянно оскорбляется здесь самыми различными способами. Систематически подавляя стремление своих граждан к личной свободе, Америка в конце концов создала то самое стадо фанатиков — автоматов свободы, которое и олицетворяет американскую демократию.
Наконец, следует сказать, что американская свобода — это свобода с весьма обширными прорехами, даже в чисто формальном отношении она во многом уступает свободе в ряде других стран. Это прежде всего относится к тем ее сторонам, где рука об руку идут религиозное одурманивание и патриотический угар. Расскажу здесь об одной характерной особенности «свободной» американской духовной и общественной жизни, являющейся одновременно и точным примером, и ее иллюстрацией и при том проясняющей истоки того духа, который царит в американском правосудии.
В законопроекте, предусматривающем ограничение иммиграции в Соединенные Штаты, имеется следующая статья: «Социалистам, анархистам и нигилистам въезд в Америку воспрещается… потому что эти люди подстрекают трудовое население Америки, побуждая его к недовольству своим заработком. Америка — не место для социалистической пропаганды».
Дело в том, что Америка — не место для духовного и общественно-политического прогресса, она застыла на той же точке, какой достигла к блаженному Дню провозглашения Независимости. Только попробуй произнести где-нибудь в Америке слово «анархизм» — и любой американец, с обычным для среднего американца уровнем образованности, тут же в ужасе перекрестится. Анархизм в его представлении все равно что динамит, динамит, и только. А то, что анархизм — научная теория, учение, в основном разделяемое людьми вполне разумными, — это ему невдомек, он даже и слышать об этом не хочет: анархизм — это динамит, анархистов — на виселицу! Вот тут-то вовсю видна прореха в облачении американской свободы, и прореху эту сознательно не спешат залатать боссы от демократии, осуществляющие в Америке абсолютную власть над свободой. В 1886 году, во время крупнейшего процесса против анархистов, прореху разодрали так, что под ней приоткрылась пропасть. В ту пору выходцы из разных социальных слоев, начиная с тех, кому привалило счастье заработать миллионы на спекуляции пшеницей, и кончая теми, кто даже не умел читать и нацарапать собственное имя, — словом, все американцы в ту пору единодушно выносили семерым анархистам смертный приговор. Может, они хоть немного где-то прочитали об анархизме? Нет, ни один из ста, ни один из тысячи американцев ничего об анархизме не знал; наши янки знали лишь одно: этих семерых людей обвиняют в том, что они будто бы бросили бомбу. И этого им было довольно. Таков характер американской свободы. Всякому гражданину она предписывает определенную дозу свободолюбия — не больше того, но и не меньше. Любые отклонения в ту или иную сторону Америка встречает с нетерпимостью средневекового деспота. Она слишком консервативна для какого бы то ни было движения вперед, она и поныне пребывает на том же уровне, что и двести лет назад, время никак не отразилось на ее нравах. Потому что в Америке демократия учреждена законом. И если в стране появится автор, верующий в монархию, в свободе ему будет отказано: американцы изгонят его из своей страны. Если же из этой демократической черни выйдет человек, верующий в анархизм, видящий в нем идеальную форму общества будущего, то такой человек превысит допустимую норму свободы, такого человека американцы повесят. Все, что не укладывается в примитивное дознание Джорджа Вашингтона, карается то ли изгнанием из страны, то ли смертной казнью. Такова американская свобода — это не свобода индивидуума, личности, а свобода «en masse» (для толпы), одна для всех.
В журнале «Америка» недавно можно было прочитать заметку следующего содержания: «Наконец-то появилась надежда, что герои Сенного рынка обретут прочное свидетельство своего отважного поведения в ту роковую майскую ночь. Скульптор только что завершил работу над моделью монумента, который будет установлен на Сенном рынке, — скоро она будет отправлена в Нью-Йорк, где ее отольют в бронзе. Статуя высотой в восемь футов изображает полицейского, защищающего закон, говорят, что это изумительный образец художественного творчества. Усилия, направленные на установление этого монумента, должны наконец обрести благополучное завершение. Хотя никакой памятник не может исчерпать неоплатный долг благодарности жителей Чикаго по отношению к героям-полицейским, пожертвовавшим жизнью во имя защиты закона, все же хорошо, что народ получит обелиск, напоминающий об этом событии».
