Александр Проханов - За оградой Рублевки

Три реактора работали тридцать лет под землей, вмурованные в гранитную толщу, омываемые охлаждающей водой Енисея. «Сжигали» в своих стальных оболочках уран. Облученные таблетки урана накапливали в себе малые толики оружейного плутония, который выделялся в сложнейших химических циклах, – в ядовитых кислотных растворах, фильтрациях, смесях, где вещество перемещалось в емких сосудах из нержавеющей стали, пронизанное смертоносной радиацией. Автоматы, индикаторы, электронные графики, выведенные на огромные пульты, управляли из диспетчерских залов безлюдным, упрятанным в бетон и сталь производством, где создавалась начинка для будущих атомных бомб. Бомбардировщики с подвесками, барражировавшие над Северным полюсом, стратегические ракеты в шахтах и на мобильных установках, нацеленные на военные объекты Америки, подводные лодки, укрывшиеся под полярной шапкой и в течениях южной Атлантики снаряжались оружием, произведенным в красноярских катакомбах. Плутониевые заряды лепили, как куличики в детских песочницах, в неимоверных количествах, способных разнести вдребезги всю Солнечную систему. И, наконец, по договору с Америкой производство плутониевых боеголовок было прервано. Два красноярских реактора, утомленных, уставших рожать оружие, были остановлены. И лишь третий, работающий, как атомная электростанция, питающая Железногорск электричеством и горячей водой, продолжает трудиться.

Нахожусь в реакторном зале остановленного реактора, залитого ровным люминесцентным светом, озаряющим округлую бетонную глубину, полые, окисленные скважины, из которых извлечены металлические и графитовые стержни, стальные элементы, змеевики, трубы охлаждения. Разобранный, умертвленный реактор напоминает кита, который выбросился на рифы, и из него уже выклевали глаза, выели мягкие ткани, выдрали внутренние органы, и сквозь лопнувшую кожу виднеются голые ребра. И это мертвое, обезображенное смертью существо все равно прекрасно. Видно, с какой изумительной красотой и разумностью оно было создано. Каким мощным и совершенным было в ту пору, когда плавало в океанские просторах, – просторах громадного ХХ века с его бурями, потоками великих идей, взрывами небывалых надежд, черными безднами катастроф и разочарований.

Когда закрывали реактор, простым нажатием красной кнопки отключали его от истории, на его успение собрался коллектив атомщиков, – инженеры, химики, управленцы, военные. Многие годы они оставались вместе с реактором. Питали его, лечили, принимали его роды, справляли его юбилеи. Сознавали себя частью огромного советского мира, который поручил им тайное, жреческое дело, как весталкам, сберегавшим в недрах горы священный огонь. На мертвый реактор положили цветы. Его оплакивали. Его отпевали.

Сейчас за озаренным пультом, где приборы в пластмассовых футлярах несут в себе эстетику пятидесятых годов, и еще можно заметить слабые биения отдельных умирающих клеток реактора, дежурит один-единственный престарелый оператор в белых одеждах. Сопровождает меня директор реактора, немолодой печальный атомщик, похожий на смотрителя музея. Рассказывает о своем загубленном детище, как моряки, всю жизнь прослужившие на могучем крейсере, что по старости разрезан автогеном и пущен на металлолом. Эту округлую глубокую полость с остатками стальной арматуры зальют бетоном, чтобы в толщи окаменелого раствора медленно, в течение целого века, остывала радиация, гасла жизнь ядерной машины, которая первоначально называлась ЛБ-120, что значит «Лаврентий Берия». Директор напоминает верного стража, который не хочет расстаться с умершим князем и ждет, когда его погребут в кургане вместе с телом великого воина.

Я перемещаюсь в катакомбах, убеленных немеркнущим млечным свечением, в котором теряется смена дня и ночи, зимы и лета. Машинный зал атомной станции бархатно ревет турбинами, накаленным паром, белеет одетыми в асбестовые шубы генераторами, мерцает множеством циферблатов и стрелок. Отсюда, на землю, сквозь гранит, изливаются электричество, пар, кипяток, освещая и согревая великолепный город в сосняках, где центральные улицы застроены неповторимой архитектурой сталинского ампира, а в зеркальном озере отражаются высотные башни, окруженные золотыми и красными иконостасами осени.

Советский Союз, спроектированное государство, развивался рывками, от проекта к проекту. Ликвидация неграмотности. Севморпуть. Строительство океанского флота. Целина. Геополитическое переустройство планеты. Освоение ближнего Космоса. Среди этих грандиозных проектов, догонявших один другой, «Атомный проект» был вершиной советской цивилизации. Грозным острием, заточенным Иосифом Сталиным, которое от бревенчатых изб, тележных дорог, гнилых стожков устремлялось в ослепительное развитие, цель которого – другая история, другое человечество, другое, богоподобное бытие. Я счастлив тем, что мне посильно, за письменным столом и на полях сражений, было дано воплощать «красную утопию». Что я был свидетелем великого порыва людей вырваться из пошлости, филистерства, унылого миропорядка. Преодолеть гравитацию вековечного страха, тупой ограниченности, упования на слепые силы природы, куда нас снова, как в гнилое болото с горы, столкнула «перестройка» – последний антипроект советской эпохи.

Я двигаюсь по лесам и долам, среди золотых и коричневых гор, меж которых вдруг сверкнет ослепительной синевой Енисей. Горный комбинат – глубоко под землей, и лишь изредка дорога упрется в шлагбаум, в бетонный капонир с амбразурой. Маскировочная сетка прикрывает уходящую в глубь штольню с железнодорожной колеей. Охрана в камуфляже чуткими рысьими глазами зыркнет в твой пропуск. Здесь, под солнцем, продолжается жизнь комбината. По трубам изливается наружу радиоактивная жижа, смертельные испражнения химического производства. И вновь закачивается глубоко под землю, в водяную глубинную линзу, отделенную от водоносных горизонтов непроницаемой водоупорной породой. Эти хранилища смертоносных отходов, как воспаленные подкожные нарывы, тщательно охраняются, исследуются множеством невидимых приборов, углубленных под землю, утопленных в воду, поднятых в воздух.

Вот штольня, куда во времена Хрущева свозились для хранения первые термоядерные бомбы и где таилась его знаменитая, напугавшая Америку «кузькина мать». Вот ответвление бетонной трассы, ведущей в «могильник», где покоится на площадках привезенная из Чернобыля радиоактивная техника, – бульдозеры, бетонные миксеры, подъемные краны, грузовики, от которых и по сей день веет жестоким ветерком катастрофы. А вот из лесов подымаются призмы недостроенного завода по производству кристаллов кремния. Тончайшее химическое производство, способное выращивать черно-прозрачные драгоценные сосульки кристаллов, незаменимых для полупроводниковых приборов, солнечных батарей, будущих суперкомпьютеров и космической солнечной энергетики. «Силиконовая долина» под Красноярском. Завод окружен мертвыми рвами глины, залитыми жижей траншеями. На его завершение не хватает денег, как и на все в современной России, где казна пуста, ржавеют на стапелях заложенные во времена СССР космические корабли и океанские крейсеры, а деньги, которые прежде питали «цивилизацию будущего», теперь идут на утехи тупого и свирепого класса, синтезированного из гнойной спермы горбачевской перестройки. Чудесный город атомщиков, населенный учеными, инженерами, мыслителями, «архитекторами будущего», чахнет. Теряя подземный атомный комбинат, доживающий последние годы, Же-лезногорск не находит себе применения. Тоскливо смотрит на незавершенное кремниевое производство. «Города Солнца», которые строили Советы в тундрах, тайге и пустынях, сменились «Городами Золотых Унитазов», которые, как ядовитые поганки, усеяли упавший ствол русской государственности.

Тут же в лесах – второй «долгострой». Памятник злокозненным и бездарным лидерам перестройки, способным лишь умертвлять, разрушать, останавливать. Незавершенный завод по регенерации отработанного ядерного топлива. Его великолепный замысел – в том, чтобы, используя новейшие достижения химии и инженерии, вновь возвращать в энергетику «сгоревшие» в ядерных реакторах топливные элементы, делая «поленницу» ураново-плутониевых «дров», практически неисчерпаемой, каждый раз заново пуская в оборот израсходованное ядерное топливо. Множество электростанций, в России и за рубежом, обременены своими отработанными топливными элементами, которые извлекаются из реакторов и хранятся тут же, у станций, под слоем воды, в переполненных до предела хранилищах. Создать единое всероссийское хранилище, мощный регенерирующий завод, за большие, выгодные стране деньги перерабатывать топливо с иностранных станций, не отстать в этих мощных промышленно-коммерческих проектах от США, Германии и Китая – такова задача нынешних русских атомщиков, из последних сил удерживающих на плечах советский «атомный проект». Для завершения уникальной стройки нужны громадные деньги, которых нет у России и которые могли бы дать страны, заинтересованные в строительстве завода. Например, Тайвань, не знающий, куда деть свои «ядерные отходы». МИД России не хочет помогать атомщикам добывать тайваньский кредит, ибо боится осложнения отношений России и Китая. Но обязательно случится так, что тайваньское топливо заберет к себе Китай, достраивающий подобный завод, или Америка, которая уже «пристегнула» к себе построенные Советским Союзом атомные станции в Финляндии и Венгрии.