Исаак Гехтман - Золотая Колыма
— Экую дичь порет! Целое семейство! Смотреть будут!.. Да ведь они же дохлые, кто тебя смотреть будет — ты ли убил или кто другой?.. — Он обнял Гавриила за талию. — Ну, пойдем в контору. Буду тебе квитанцию писать за медведей. Ты теперь разбогатеешь: новую цену управление прислало. Полагается тебе за каждую шкуру пятьдесят рублей, да за мясо куча денег… А политнеграмотность твою я сам ликвидирую. Самое главное, Гавриил, тебе надо в баню ходить. Соскоблишь с себя грязь и суеверия всякие с грязью смоешь. А на сегодняшний день это главное.
Вечером Гавриил позвал Мурашева на большой «чахобах» по случаю удачной охоты. В юрте Гавриила сидели почетные старики и друзья. На камельке грелся огромный чайник, в который сразу заварили полкирпича чаю. На столе в глиняной чашке стояла вареная медвежья голова с зашитыми красной ниткой глазами. Прежде чем резать голову на части, старики привстали, окружили голову цепью и трижды прокричали:
— Это не мы убили тебя! Это не мы убили тебя!..
Мурашев сердито плюнул и выступил с речью.
— Вот на-днях баня будет готова, товарищи. И тогда пойдете вы все в баню и смоете с себя грязь, а вместе с грязью и всякие дикие суеверия и шаманский обман, которые разъедают вашу жизнь на сегодняшний день.
Тунгусы слушали Мурашева и покачивали головами. Странный этот русский начальник. Правда, жаловаться на него нельзя: хороший человек. Ходит в гости к тунгусам и ничего себе не берет, а наоборот, сам подарки приносит. Никогда не кричит, за рыбу и шкуры платит хорошие цены. Шутка ли, за одну белку можно купить килограмм сахару! За лисицу двадцать фунтов чаю дают! Хорошо живут тунгусы. Вот только новости эти старикам непонятны: слыханное ли дело, щеткой в рот лезть?.. А тут еще про какую-то баню начальник все время говорит. Кто же это горячей водой моется, и зачем это нужно?
Старики пили чай и помалкивали.
А через два дня после «чахобаха» у Гавриила баню закончили. Весь этот день Мурашев был в небывалом возбуждении. Он не вылезал из бани — проверил краны, расставил шайки на полках, принес из склада заготовленные еще осенью веники из нескольких березок, найденных в десятке километров от Сиглана. Вечером Мурашев созвал общее собрание колхозников и единоличников и произнес горячую речь. Потом отобрал несколько лучших ударников, выдал каждому по свежему березовому венику и скомандовал:
— За мной, товарищи ударники!.. Ух, и попаримся же!
Тунгусы жались друг к другу и нерешительно смотрели на Мурашева. Но любопытство превозмогло, и ударники, награжденные честью первого мытья, пошли за Мурашевым. Они столпились в предбаннике, но никто из них не хотел раздеваться. Мурашев бросался от одного к другому, убеждал, агитировал, но они не двигались с места. Рассердившись, Мурашев быстро разделся и пошел в баню. За ним направился комсорг Тарасов. Мурашев поддал пару, залез на полок и с наслаждением вытянулся. Комсорг распарил веник и энергично начал хлестать Мурашева по спине и ляжкам. Парторг кряхтел и стонал от удовольствия.
Тунгусы с удивлением и некоторым страхом смотрели на непонятные манипуляции начальника. Мурашев между тем окатился водой и начал парить комсорга. Закончив мытье, они оба, довольные и распаренные, уселись на лавке и снова начали убеждать тунгусов. Тогда Гавриил Павшин неожиданно сел на лавку и быстро начал стаскивать с себя торбаза и меховые штаны.
Мурашев и комсорг положили его на нижнюю полку, осторожно постегали веником, потом долго мыли мочалкой и мылом, смывая потоки темнокоричневой грязи. Гавриил с удивлением смотрел на свое чистое, белое тело, словно никогда невиданное им раньше, и молча позволял проделывать с собой все, что хотел Мурашев. За ним разделись еще несколько тунгусов. Они осторожно поливали себя водой и нерешительно водили ладонями по телу. Под конец Мурашев, уставший от работы, сел на лавке и с удовольствием посмотрел на чистеньких туземцев, потряхивающих мокрыми длинными волосами. Но вдруг он подскочил.
— Тарасов! — крикнул он комсоргу. — Это что же: первый раз в жизни мы их вымыли, и вдруг они опять натянут на чистое тело свои грязные оленьи шкуры? Это же факт, недопустимый на сегодняшний день! Беги в склад, неси всем трикотажное белье!..
Тунгусов одели в чистое белье и повели в контору пить чай. Пили по пятнадцать и двадцать стаканов, и Мурашев все время говорил о бане. Потом встал один из почтеннейших стариков и сказал:
— Ничего баня — мыться хорошо. Я помылся — чего-то легше стало. Старый — а пойду зверь бить.
Так начала функционировать в Сиглане первая баня — «важнейший фактор культурной революции на сегодняшний день», как отметил в своем отчете Магадану парторг и начальник сельхозотделения Василий Иванович Мурашев.
ПОКОРЕНИЕ ЗЕМЛИ
Несколько юкагиров с Коркодона, притока Колымы, стояли перед стэндом сельскохозяйственной выставки в Магадане и с крайним любопытством смотрели на круглый полосатый предмет, лежащий на полке.
— Однако, какое это будет? — спросил Шадрин — славный охотник, привезший на выставку редкие экземпляры чернобурок.
— Это арбуз, — разъяснили юкагиру.
— А хорошо, — вежливо ответил охотник, продолжая с недоумением разглядывать никогда невиданный им ранее плод.
Удивлялись, впрочем, не одни юкагиры и орочи. Приезжие из Москвы с неменьшим удивлением смотрели на первый и единственный выращенный на Колыме арбуз, гигантский турнепс, кормовую свеклу, горящие румянцем помидоры, колымский ананас — крупную сладкую брюкву, редис, картофель доброго десятка сортов, цветную и испанскую капусту, спелые колосья ржи и овса.
Рядом, на стэндах Дукчанского и Талонского совхозов, были выставлены десятки сортов колбас, зельцы, копчености, шпигованные оленьи языки, покрытые тонким слоем аппетитного сала, паштеты из дичи и оленины, медвежьи окорока, отливающая золотистым жирком нежнейшего засола кета, похожая на семгу, крупный серебристый залом, маринованные кольчиком сельди.
Эти «залы изобилия» демонстрировали продукцию суровой колымской земли, той самой земли, про которую штатный мыслитель канцелярии якутского губернатора, чиновник особых поручений, изрек некогда знаменитую фразу:
«Колымская землица не токмо что человека — курицы с петухом прокормить не может».
Эта оценка перспектив колымского земледелия особенно курьезна сейчас, в момент выставки, когда совхозы Дальстроя возделали свыше двух тысяч гектаров земли и почти полностью обеспечивают овощами, картофелем, капустой, помидорами, луком и молочными продуктами население Колымы.
История колымского земледелия насчитывает всего пять лет.
В 1932 году директор Дальстроя Берзин пригласил к себе Веньямина Мовсесяна и сказал ему:
— Дело, Веньямин, в следующем. Надо в этом крае развивать земледелие. Надо, чтобы была своя капуста, картошка, огурцы и все прочее. Назначаю я тебя начальником Тауйского сельскохозяйственного района. Поезжай и действуй.
Мовсесян с некоторым испугом взглянул на директора:
— Эдуард Петрович, где же этот район? Как до него добраться? И потом я, ведь, собственно говоря, никогда земледелием не занимался.
— Ничего, — ответил Берзин, — я хорошо понимаю в сельском хозяйстве. Что надо, я тебе покажу сам. Возьми двух агрономов и действуй. Быть не может, чтобы мы с картошкой не справились.
— Есть, — товарищ Берзин, — ответил Мовсесян, — будет выполнено!
Мовсесян отобрал сельскохозяйственные орудия, семена, агрономов, рабочих и отбыл в южном направлении, разыскивая пути к своему району.
Катера погружались у острова Недоразумение, куда по ледяной кромке берегового припая доставлялись сельскохозяйственные орудия, тракторы и люди.
Центр будущей сельскохозяйственной базы Колымы был организован в поселке Балаганное, названном так по имени нескольких якутских старых «балаганов», стоявших там.
Границы же своего района Мовсесян закрепил в «приказе номер первый», гласившем:
«Объявляю территорию Тауйского сельскохозяйственного района: с запада — Становой хребет, с востока — гора Хавля, с юга — бухта Монтеклей и вглубь на север — по мере возможности освоения…»
В этом огромном районе, равном, примерно, территории Бельгии или Швейцарии, был засеян… один гектар опытного поля, на котором развели сразу все существующие огородные культуры, проверяя возможности их акклиматизации на Колыме.
В Тауйском районе жило около семидесяти орочей и камчадалов, никогда не занимавшихся сельским хозяйством.
Агрономы роздали туземцам и их детям семена и начали приучать их к сельскому хозяйству.
Летом овощи хорошо взошли, уродились даже отдельные колоски ржи и пшеницы, капуста не померзла, картофель северных сортов созрел.
Через год в Тауйском сельскохозяйственном районе темпы развития сельского хозяйства конкурируют уже с темпами, взятыми Дальстроем в других областях работы по освоению Колымы.
