Коллектив авторов - Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников
Это последние строчки в дневнике.
В конечном счете она решила навсегда покинуть Родину. Она поехала в Турцию. «Спасение Лида нашла в Хасане Бояне (Тимурзиеве), сыне ингуша-мухаджира, эмигрировавшего в Турцию в конце XIX века, — говорит Марем Ялхароева. — За два с половиной года, прожитых в Турции, ее там полюбили как свою землячку. Многие в Турции удивлялись ее красоте в 60 лет и не могли поверить, что она пережила большое горе. С Хасаном Тимурзиевым (Бояне) Лидия жила хорошо. Он помогал семье ее сына, жившей в Грозном».
Она получила все, что ей так не хватало в жизни: внимание, сочувствие, заботу, ласку, нежность, любовь. В письме Геляевой она пишет, что «Хасан — Божья награда за то, что имела и потеряла». Но она, подобно цветку, увезенному на чужбину, тихо и незаметно увяла. 6 октября 1999 года она умерла. Не найдя покоя на Родине, она обрела его в Турции. Ее могила находится недалеко от дома, где она жила. Хасан Бояне часто навещает ее и, по словам Марем Ялхароевой, благодарит судьбу за то, что послала ему такую женщину. Пусть совместная жизнь их была недолгой, но эти два года, проведенных с Лидой, многое дали Хасану. В газете «Кабардино-Балкарская правда» за 30 октября 2002 года член Союза журналистов РФ, заслуженный работник культуры КБР Е. Геляева написала: «Последнее письмо пришло от Хасана. В каждой строчке он оплакивал мою подругу (Лиду Яндиеву), с которой был счастлив всего два года. Писал, что из-за переживаний за семью сына она не смогла поправиться после операции, да и сноха с внуками не спешила выезжать из Грозного».
В книгах я часто читала, что эмигранты пожилого возраста долго не живут. На первый взгляд они кажутся счастливыми, но воспоминания о Родине, грусть, тоска не покидают их. Наверное, в минуты отчаяния написала Лида в дневнике следующие строки: «…Грозный, Грозный, что ты наделал? Неужели тебя проклял Ермолов, когда основал в 1818 году? Скольких сыновей и дочерей ты сделал несчастными, разбросав по всему белому свету? А от скольких ты избавился? Это почти невозможно сосчитать. Зачем так жестоко и бесчеловечно?»
Это только судьба одной женщины, но как она схожа с судьбами тысяч, тысяч ингушей, многих тысяч россиян.
Судьба Есимат
Мовсар Бачаев, Сунженский район, с. Серноводск, школа № 1, 10-й класс
В 1919 году в селе Верхний Наур Надтеречного района появилась на свет девочка, которую назвали Есимат. В семье Мазаева Хамзатхана и Балы было еще пять детей, и никто не знал, какое будущее ждет каждого из них. Есимат, по ее рассказам, росла болезненным ребенком. «Я никогда не играла на улице со сверстниками, а держалась возле матери, помогала ей в хозяйстве. Часто простужалась, а полученные ранки и ссадины долго не заживали. Лечение тогда было не ахти каким: мазали ссадины гусиным жиром, суставы натирали керосином… Я всегда переживала, что не могу быть, как все, живой и подвижной. А когда пошла в школу, узнала, что можно выучиться на врача, чтобы лечить себя и родственников».
В 1921 году семья Мазаевых одна из первых переехала в станицу Михайловскую, где жили одни казаки, враждебно относившиеся к переселенцам-чеченцам[81]. (В настоящее время станица, переименованная в Серноводскую, стала лечебной здравницей, которая сильно пострадала во время боевых действий в 1995 году.)
«В 1927 году я пошла учиться в начальную школу, а затем перешла в среднюю школу № 1. Окончила школу на „хорошо“ и „отлично“, за это отец и мама дали мне первый раз деньги на подарок, и мы со старшими сестрами — Аминат, Мадатой, Хадижат — поехали во Владикавказ[82]. Каменные, высотные дома, благоухающие цветами аллеи скверов, нарядно одетые люди, говорящие на непонятном языке. Мы кинулись по магазинам и накупили всего, о чем мечтали девушки того времени. Это цветные отрезы на платья, туфли на каблуках, а самое ценное — пудру, губную помаду и черную краску для бровей. Ни у кого тогда не было таких драгоценностей, как нам казалось, и все нам завидовали, а когда собирались на разные торжества, то у нас творилось что-то невообразимое. Десятки девчонок прибегали с просьбой одолжить то помадку, то туфельки…»
После школы Есимат пошла учиться на медицинские курсы, открытые при Серноводском сельхозтехникуме. Стать врачом было ее мечтой. «Получив благословение родителей, мы с сестрой Аминат поехали в Северную Осетию, в город Орджоникидзе[83], чтобы поступить в медицинское училище, которое находилось по улице Бутырина, 1. Сестра не захотела учиться и вернулась домой, а я осталась. Как мне было трудно: одна в незнакомом и чужом городе. Часто плакала и рвалась домой, но подруги — русские девчонки, такие же, какя, удерживали меня. Вскоре я втянулась, стала даже старостой группы. А через год наше училище перевели в город Грозный, где я была уже „в своей тарелке“. Могла часто видеть родителей, братьев и сестер».
В 1936 году был первый выпуск медицинского училища, где была и Есимат. А летом в отпуск приехал старший брат Маташ. «Он был старше меня на одиннадцать лет, — вспоминает Есимат. — И мы боготворили его, уважали и даже побаивались. Его слово было законом для нас, хотя он был очень мягким, вежливым и ласковым. Когда он приезжал, в семье устраивали праздники, на которые приглашались лучшие гармонисты и музыканты из города Грозного, красивые девушки, статные и уважаемые мужчины села и близлежащих районов».
Маташ Мазаев погиб в Великую Отечественную войну под Сталинградом[84]. В конце 30-х годов, когда нахлынула волна репрессий и на Чечено-Ингушетию, арестовали отца Хамзатхана и его младшего брата. Вскоре отца отпустили, а дядя пропал без вести в застенках НКВД.
Время было неспокойное, и Есимат вернулась в родное село, стала работать в больнице фельдшером-акушером. Есимат была единственной чеченской женщиной среди работников больницы.
«Я работала день и ночь, — вспоминает она. — Вызовы бывали в любое время суток, и приходилось даже в зимнюю стужу идти несколько километров, чтобы оказать помощь людям».
Перед самой войной Есимат вышла замуж и жила в Грозном, где ее призвали в Красную армию. В начале войны она работала в военном госпитале в селе Серноводск, а затем ее перевели в госпиталь на колесах. Эшелоны с ранеными бойцами уходили в глубь России, и Есимат сопровождала их. До 1943 года работала в городе Кропоткин[85], в госпитале, получила ранение в спину и в чине лейтенанта медицинской службы приехала домой долечиваться. До 1944 года работала в Серноводском госпитале.
«У нас там был большой дом, и поэтому в доме разместили военных, мы переехали в тот, что поменьше, — рассказывает Есимат. — Они обращались с нами хорошо, зная, что наш старший брат, командир танкового батальона, героически пал за Отчизну. Уважая память о нем, солдаты помогали нам, чем могли. Накануне выселения к нам пришел комендант села и сообщил о грозящем массовом выселении чеченцев. Он предложил нашей матери остаться, сказав, что у нас есть льготы, потому что наш брат был красным командиром, коммунистом. Мама отказалась, чтобы не потерять родных и близких, да и оставаться было небезопасно: вокруг села то и дело появлялись банды, грабившие и убивавшие людей за родство с коммунистами. Утром 23 февраля 1944 года всем объявили, что состоится торжественный митинг, посвященный Дню Красной армии, и явка жителей обязательна.
Но я не пошла: мама приболела, и я ухаживала за ней. Вскоре прибежали наши знакомые красноармейцы и на бегу сообщили, что всех людей погнали на железнодорожную станцию, где их ждут вагоны для отправки в Сибирь. Я засуетилась, забегала, не зная, что делать, что взять; так я в одном тапочке на ноге и уехала. Лишь тогда, когда мы приехали и нас выгрузили в степи, мы узнали, что это Северный Казахстан».
В тот момент были утеряны все документы, удостоверяющие личность, участие в войне, наградные бумаги. Узнав, что Есимат Мазаева — медработник, ее определили фельдшером в совхоз № 8 Целиноградской области. «Добиралась до совхоза пешком, — говорит Есимат, — а это 12 километров. Лишь потом, когда я заслужила почет и уважение людей и властей, мне за хорошую работу выделили тачанку. Из досок построили домик, так и перезимовали. Через год меня перевели в село Талгар. Голодно было, да и холодно. Председатель колхоза, в котором я работала, увидев мое худое пальтишко, подарил мне овчинный тулуп. Какое это было счастье! Чтобы получать повышенный продовольственный паек, перешла работать в туберкулезную лечебницу, куда никто не шел работать добровольно, а у меня на руках — дочь да престарелая мать, а продуктов не хватало. Через шесть лет переехали жить в Алма-Ату и стало легче. Я уже могла покупать что-то и для себя, и в дом кое-какую обстановку.
Весть о том, что мы можем вернуться, получили весной 1957 года и сразу начали сборы. Какой долгой была дорога домой… Помню, в наших домах уже жили другие люди, и нам пришлось ютиться в тесной комнатенке у родственников. Сразу устроилась в сельскую больницу в селе Серноводск».
