Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

Она стала быстро собираться. Искала платок в карманах белой куртки, поправляла волосы, взглянув в зеркало и достала из сумочки ключ. Зазвонил телефон. Леночка затараторила: – Ой, все по телевизору показывают! Прямой эфир! Ой, что там делается! Пощелкала переключателем, увидела на экране Дом Советов в черном, копотном дыму. Танки на мосту. Крайний вдруг дергается. И грохот сразу везде – и с экрана, и за окном. Голос комментаторши с сильным акцентом: «Там направо по тротуару ползет человек. Нет, уже не ползёт…». Опять грохот разрыва и его близкое эхо из окна. Она быстро шла вниз по лестнице. Пожилая соседка с третьего этажа поднималась навстречу, успела крикнуть: – Куда ты?! Там такое!.. Через двор она выбежала на соседнюю улицу. Но и там все было забито грузовиками. У одного из них стояли двое военных. Лицо первого она не видела, а второй взглянул на нее и неприятно ухмыльнулся. У переулка были какие-то заграждения. Она отодвинула их и побежала дальше. Вслед ей что-то закричали. У подъезда двухэтажного дома стоял седой мужчина. Она смотрела на него, не заметила выбоины под ногами и оступилась. Он неловко попытался подать ей руку, не дотянулся и взглянул удивленно и растерянно. Она подбежала к церкви. Правее, от Дома Советов вырвался, ударил в уши жуткий грохот. Она кинулась вперед, к церковной ограде, прижалась к ней и после ещё одного разрыва побежала по переулку. На улице Заморенова у стен домов стояли и сидели на корточках люди в касках. У края тротуара среди военных, подняв вверх руки, стоял высокий худой парень в выцветшем синем свитере, перепачканном на груди кровью. Задыхаясь, она дошла до стадиона. И тут все вокруг загудело. Ударил в уши страшный треск поднявшейся стрельбы. Она пригнула голову, бросилась подальше от военной машины и выбежала на мостовую. Перед ней был большой и нескладный темно-серый дом, построенный на месте домика с мезонином. Она повернула на Конюшковскую и побежала вдоль бетонного забора пресненского стадиона. Ветер относил дым пожарища. На крыше Дома Советов над багровыми языками пламени реяли на прощание красный советский флаг и злато-бело-черный императорский штандарт. Человек в темной спортивной шапочке теребил ворот водолазки и смотрел на горящий дом. Светило солнце и, стремясь закрыть его, тянулся по небу длинный черный шлейф. За бэтээром сидели на мостовой, перекуривали солдатики. У баррикады лежал труп врача в белом халате. На стадионе, у бетонной стены стояли под дулами омоновских автоматов три десятка раздетых по пояс баррикадников. Хорошо бы, чтобы к вечеру нас отсюда убрали, думал человек в спортивной шапочке. Посидеть в кресле, выпить приличного коньяку, поболтать с ребятами. Тот, кто срезал спецназовца под шлем, будет выпендриваться. И черт с ним. Мы тоже стреляем не хуже. И он опять стал вглядываться в окна горящего дома. По завоеванному им миру, по городу в черном дыму своевольно бежала девчонка в белой куртке. Стихли разрывы, не слышны были автоматные очереди. Только треск пожара и черный дым в вышине. На девчонку смотрели с верхних этажей пресненской высотки и сквозь разбитые окна Дома Советов. Она бежала, задыхаясь и давясь холодным октябрьским ветром, чуть отстранив руку, будто старалась защититься. Откуда-то, совсем издалека, еле различимо донеслось до нее: «Аня! Аня!». Она остановилась на мгновение, оглянувшись, что-то прошептала и опять повернулась к огромному, воющему перед ней пожару. И распятая в перекрестье прицела, успела сделать еще несколько шагов. Пуля пробила воротничок куртки и разорвала артерию на шее. Она опустилась на асфальт, уронив голову на грудь, коснулась рукой шершавого камня у края мостовой. И трех последних ударов сердца хватило, чтобы подумать: «Так что же? Кроме этой боли ничего не будет? Она навсегда?» И все иное было на этом страшном белом свете уже без нее. Олег вернулся в комнату и сел на пол у шкафа. – Что вы так побледнели? – спросил человек в черном пальто. – С сердцем что-то? – Нет, вроде, – ответил Олег и подумал: «Какая теперь разница!» – А что на улице? – спросил парень в вельветовой кепке. – Солдаты, бэтээры… Человек в черном пальто протянул руку, представился: – Петровский Владимир Сергеевич! – А я – Александр. Просто – Саша. – Парень в вельветовой кепке тоже протянул Олегу руку: – Будем здоровы. То есть знакомы. Тут все перепутаешь. – Здоровыми тоже хорошо бы остаться, – заметил Петровский. Донесся сильный грохот. Со скрипом отворилась дверца книжного шкафа. – Судя по всему, положение у нас аховое, – объявил Петровский. – Но и выбраться отсюда нельзя. – Давайте так! – предложил Олег. – Я попробую спуститься вниз, к центральному входу, а вы – по ближним лестницам. Посмотрим, что там, и опять здесь соберемся. – Мне бы лучше остаться, – ответил Петровский. – Колет сильно в боку. – Пойдем лучше вместе! – предложил Саша. В конце коридора они остановились и выглянули на лестничную клетку. С нижних этажей и с улицы доносилась густая автоматная стрельба. На полу у лифта лежали два тела. Лицо одного было прикрыто серым шарфом. Этажом ниже стояли несколько человек без оружия и тучный мужчина в бронежилете поверх пиджака с депутатским значком и с автоматом на плече. К мужчине приставал мальчишка лет семнадцати в тонкой спортивной куртке: – Ну, вам-то автомат дали! – Кому надо, тому дали! – Мужчина пытался заглянуть в лестничный проем. – Дайте мне свой! Я вниз побегу! – говорил мальчишка. – Иди, вон, в зал, и не лезь сюда, – буркнул мужчина. – Чего внизу? – спросил Олег. – Утром, как на первый ворвались, так и палят оттуда, а дальше двинуться не могут, – пробасил мужчина. – Идите в Зал Национальностей. Там не обстреливают. Двери комнат были закрыты, и в коридоре стояла сплошная темень. Пробирались почти на ощупь. Навстречу проходили люди, сказали, что Зал Национальностей совсем рядом. За приоткрытой дверью на большом столе горела свечка. Кто-то сзади посоветовал: – Вглубь проходите. Там есть места. Они прислонились к стене. Постояли молча. – Не охота мне в этой мышеловке сидеть, – сказал Олег. – Там как-то неуютно, – согласился Саша. Из зала донесся громкий голос: – Чего они ждут все? Надо говорить, чтобы нам дали выйти. Тут же дети есть! Перебьют всех из танков! Никто не успел ответить. Стены и пол дернулись от сильного разрыва. Олег стоял, прижавшись к холодной стене. Разрывы продолжались, и каждый из них заставлял вздрагивать и пригибать голову. Рядом оказалась маленькая женщина. С двух сторон коридора проникал отраженный свет. В полутьме было видно, как женщина еле заметно кивала головой и что-то шептала. Вдруг стало тихо. Олег стоял, сутулясь, ждал нового разрыва, но тишина продолжалась. Прошло несколько минут. Женщина шагнула к Олегу и зашептала: – Они не знают, что попущено им было. Не знают. А вразумленные есть. Есть, конечно. Было тихо. По коридору никто не ходил. Под ногами при малейшем движении шуршала осыпавшаяся штукатурка. Женщина подняла на Олега глаза, сказала: – А наши-то, родимые, все равно свое за нас прочтут. Под хруст осыпавшейся бетонной крошки под ногами мимо прошла группа мужчин. Среди них был высокий военный со спецназовским шлемом в руках. Зашли в зал, стали что-то объявлять. Наступила тишина. Потом донеслись шорохи движения, громкие голоса. Из зала кто-то вышел в коридор и крикнул: – По этажам объявите! Всем собираться у двадцатого подъезда! – Чего там? – спросил Саша. Один из депутатов объяснял кому-то на ходу: – Вроде бы «Альфа» обещает вывести всех из здания. Это – их офицер был. К двадцатому подъезду идите. Кто-то зло выкрикнул из полутьмы: – Вы куда?! Там, у мэрии ельцинские громилы с арматурой. Олег и Саша стояли у стены, смотрели, как из зала выходили люди. Было много женщин, и даже дети. – Надо Петровского позвать! – сказал Саша. – Пошли, что ли? Маленькая женщина тронула Олега за плечо, разрыдалась и сквозь плач проговорила: – Убили ведь! Убили! В коридорах началось движение. Все куда-то пошли. Возникла толкотня. Но было много и тех, кто остался сидеть на полу. Везде сильно пахло гарью. На лестничной клетке четвертого этажа стоял тучный мужчина с автоматом на плече. Мальчишка в спортивной куртке прижался к стене и плакал. Мужчина подтолкнул его в спину: – Ну, вот еще! Ты чего? У, сколько еще впереди будет! Думаешь, все закончилось, что ли? Коридор пятого этажа был пуст. – В какой мы комнате были? – спросил Саша. – Я уже забыл. Эй! Петровский! Никто не отозвался. Они прошли вперед и остановились. – Может, ушел и не дождался, – предположил Саша. Олег пошел дальше. Распахнул несколько дверей. Петровский сидел на полу у шкафа. Взглянул на Олега, спросил: – Что это за хождение было по коридору? – Говорят, «Альфа» попытается вывести всех из дома, – ответил Саша. Донесся грохот разорвавшегося снаряда. На минуту стихло. И опять разрыв. – Вот и вывели! – проговорил Петровский. – Все равно стреляют. На несколько минут стало тихо. – Что? Может, и вправду перестали палить? – Саша поднял голову, прислушиваясь. – Не, надо выходить! – Петровский тяжело поднялся с пола, прошелся по комнате. – А проблема беззакония – она не в законах, а в обыкновенной человеческой продажности. А законы – пиши – не пиши. – Это уж – всегда, – отозвался Саша. – Всегда – не всегда, а вот… – Петровский расстегнул пальто и поправил шарф. – В России мерзостей всегда хватало. Но и желания им противостоять было достаточно. В этом-то и главное. Пошли, что ли? Я за вами потихонечку. Опять в боку колет. Олег сел на пол у шкафа, сказал: – Идите без меня. Неохота что-то… – Чего неохота? – удивился Петровский. – Всю эту свору видеть и руки перед ними вверх поднимать. – А когда они сюда придут? – спросил Петровский. – Пусть приходят. – Я тоже… Мне туда не хочется, – проговорил Саша. – Воля ваша. – Петровский сунул руки в карманы пальто. – А мне надо. Детей еще надо вырастить. Ну, все! – Он вышел, прикрыв за собой дверь. Ударила автоматная очередь. Перемешалась со звоном разбитого стекла. Саша выглянул в коридор, вскрикнул: – У лифта кто-то на полу! Петровский! Пока выстрелов не было, они втащили тело в коридор. – Жив! – вскрикнул Саша. – Кажется, убит. – Во, ё… – Саша выпрямился, посмотрел на Петровского: – И так вот… Олег расстегнул на убитом пальто и пиджак, сунул руку во внутренний карман, еще теплый. – Документов нет. – Мы с ним в первые дни у костра сидели, – говорил Саша. – Он на Профсоюзной живет… Жил. И все иное было на этом страшном белом свете уже без нее. Десятка два парней неровным строем тяжело шлепали по мостовой, и кто-то спрашивал: – Гриш, а на кой… ты эту железку с собой тащишь? Парень смотрел на девушку в белой куртке, распластавшуюся на асфальте, сжимал в руке короткий арматурный прут и говорил: – Ну, так, на память. Мне его на Тверской дали. Может, я буду внукам рассказывать, как Ельцина и демократию защищал. Высокий моложавый генерал в полевой куртке и сапогах ходил быстрыми нескладными шагами по стриженой траве стадиона, вглядывался в лица схваченных баррикадников, свирепел от их ненависти к себе, от одной мысли, что вот есть они такие, сами для себя все решающие, выхватывал из шеренги одного за другим и приказывал увести. Смотрел, как уводили их к белеющему в темноте бетонному забору и брезгливо отворачивался, ожидая треск автоматной очереди. Увидит ли он потом, через много лет, угасающим своим разумом те полные ненависти глаза? Кто знает… Два армейских газика подкатили к подъезду. Из первого выскочила охрана. Из второго вылез грузный военный в шинели. Из окна раздались крики. Военный остановился, посмотрел наверх, на зарево пожара под темнеющим небом, приказал коренастому подполковнику: – Давай сюда ночью с пяток машин и черные мешки. И все с первых этажей к утру убрать. – А сколько мешков? – Ты чего? Ё… Я-то откуда знаю? – Можно баржу подогнать с Южного порта. – Это – твое дело. Только, чтоб через сутки ничего тут не было. – Лучше бы сжечь, – сказал подполковник. – Бензину на первые этажи, да и всё. – На кой? – не понял грузный военный. – Может, тогда и сойдет. – Чего? А кого боишься? Ты чего думаешь?… Во, ё… И стояли по окрестным улицам зеваки и глазели на медленно разрастающееся зарево пожара. И выродки рода человечьего радовались людской боли, страданиям и смертям. И то ли казалось, то ли вправду было: странные люди приплясывали на мостовой и вскидывали руки к пламенеющему над Москвой небу. И стояли на пресненских улицах люди, притихшие и печальные, и смотрели, как лютовал пожар, как огонь выбился из оконных проемов и заскользил по стенам. Багряно-черное месиво устремилось ввысь, к темно-синему, звездному небу, грозилось вот-вот ударить его широкой кровяной лапой. Будто преисподняя вырвалась из бездны и возомнила, что может царствовать над человечьим миром. Они сидели на полу, один напротив другого. За разбитым окном совсем стемнело. Все так же сильно несло гарью с дымящихся верхних этажей. Снизу доносились автоматные очереди. – Я с собой своего товарища звал. – Саша повернулся и прижался плечом к стене. – А сейчас думаю: хорошо, что никто со мной не пошел. Вот, было бы дело! Но ты знаешь, просто так смотреть на все это… Хотя я всякого ожидал, но не такого. А ты почему сюда пришел? – Ну, так, пришел… – Олег вдруг повысил голос: – Противно было, вот и пришел. – А я думал: уж очень все у них подло как-то. Если придем, хоть что-то сможем изменить. Кто-то опять все за всех решить захотел. Но если одним можно все по своей воле перевернуть, почему другим потом нельзя будет? А те, кто в нас стреляет, они хоть о чем-то думают? – Хрен их знает, чего они думают, – ответил Олег. – Им всем пообещали, что демократия будет. Как Дом Советов сожгут, так и воцарится. А может – и еще проще. Сказали, что ничего им не будет. Вот и стреляют направо-налево. Ведь все разные такие. Один старушке буханку хлеба купит, другой – кошелек у нее отнимет. Вон, стариков ногами били! Ты тоже, небось, видел. А потом скажут, что они не по своей воле, что велели им. Олег не ответил. Сидел, прикрыв глаза, и думал, что рано или поздно, в комнату войдут и крикнут: «Встать!». Будут смеяться в лицо и ударят прикладом. А может быть, просто вскинут автоматы. От неволи некуда было деться. Только встать и пойти туда, вниз, где бэтээры вокруг дома и столько людей с оружием. Разрывы раздались один за другим. Где-то наверху блеснуло пламя. И вдруг разорвалось совсем рядом. Волна пронеслась по коридорам, ударила в полуприкрытую дверь, взметнула и рассыпала по комнате листы белой бумаги, скинула на пол цветочные горшки с книжной полки. И еще один разрыв. Опять хлопок двери и впивающаяся в ноздри и глаза, едкая пыль. Наступила тишина. Но на полу и стенах так и остались отблески зарева на верхних этажах. Грохнуло еще раз. Стало ясно, что бьют со стороны стадиона. Из конца коридора донесся настырный, пульсирующий треск. Закипал пожар. Все кругом начало заполняться дымом. Огонь с нижних этажей двинулся к зареву наверху. Стало трудно дышать. Олег и Саша пошли к лестнице. У лифта наткнулись на тело Петровского. – А он? – спросил Саша. – Потащили! – скомандовал Олег. По лестнице бежали наверх два человека в камуфляжах. Один закричал: – В то крыло пробирайтесь. Быстрее! Там пока не горит! Они оставили Петровского на пятом этаже. Шли в темноте по длинным коридорам. Руки касались стен, чувствовали их холод и нескончаемый гул. Заглянули в одну из комнат. Со стороны стадиона багровели в огне и правое, и левое «крылья» здания. А вдалеке привычно и обыденно светилась желтыми огнями пресненская высотка. – У нас тут, пожалуй, шанс будет, – зло проговорил Саша. – Когда пожарные приедут, мы и сможем рвануть. – Если приедут…, – отозвался Олег. – До этого еще дожить надо. Саша отодвинул стулья от стены и, будто по привычке, сел на пол. Олег стоял у окна, смотрел то на светящийся вдалеке город, то на языки пламени на нижних этажах и думал о них с Сашей: ни бойцы, ни заложники. То ли свидетели, то ли жертвы. Но какая-то гнусность в самом этом слове. – Так какой у нас с вами шанс? – спросил Олег. – Пожарных дождаться? – Не, это я так…, – ответил Саша. – Они не приедут. – Так что же тогда? Огонь – хуже всего. – Не знаю я! – раздраженно сказал Саша. И что же? Я буду стоять с поднятыми вверх руками, и меня окружат автоматчики, думал Олег. Я буду рассуждать, что мог видеть их раньше на этих же улицах. Видеть и не понять, что они совсем не такие, как я или Саша. И мне будет так противно, что они говорят по-русски. – А все революции и контрреволюции по одному принципу происходят, – говорил Саша. – Одни пообещают, другие поверят. Хотя, знаете, мир не такой уж совершенный, чтобы не попытаться сделать его лучше. Олег не ответил. Про себя подумал: одни хотят исправить, другие – править. – Как считаете, на эти этажи когда огонь подойдет? – спросил Саша. – Еще раньше все дымом заволочет. Саша вырвал из записной книжки листок бумаги. Что-то написал. Сложил листок надвое, сунул в карман куртки и спросил: – Хотите что-нибудь написать? – Не-а, – ответил Олег и подумал об Ане. Ветер переменился. В разбитое окно понесло крупный пепел. Влетел, ударился об острие разбитого стекла клочок обгорелой бумаги. – Хотите печенья? – Саша полез в карман, вытащил полиэтиленовый пакетик. – У, все раскрошилось. Подставляйте ладонь, насыплю. Олег поднес ко рту пригоршню печенья, почувствовал на сухих губах мелкие крошки. Из коридора донесся голос: – Эй, есть кто живой? Они насторожились. Помолчали несколько мгновений. Саша выкрикнул: – Ну, есть! Что надо? В дверном проеме появился человек в плаще военного покроя и сапогах, спросил: – Вас здесь двое, что ли? Не стали со всеми выходить? Смотрите, чтобы вас здесь огнем не отрезало. Они со всех сторон здание подожгли. Так что надо выбираться. – А куда? – спросил Саша. – В двадцать три пятьдесят попытаемся прорваться с нижнего этажа. Надо стараться уйти к пресненским переулкам, – спокойно говорил вошедший. – Если в камуфляже – всё снять. Выдавать себя за зевак. Вы сами откуда? – Москвичи, – ответил Олег. – Тогда у вас шанс есть. А если кого из других местностей встретите, скажите, чтобы тоже себя за москвичей выдавали. В сторону стадиона не суйтесь. Там у них каратели. Как только мы с верхних этажей огонь откроем, выбирайтесь из здания и ползком, перебежками – к переулкам. – А вы? – спросил Олег. – Мы? – человек помедлил с ответом. – У меня группа из офицеров. Человек ушел, не попрощавшись. – Ну, и чего делать? – Олег спросил будто себя самого. – Делать нечего. Придется попробовать, – отозвался Саша. Прошли на ощупь по коридору, начали спускаться вниз по заваленной обломками, разбитой лестнице. В окно увидели сильное пламя в правом крыле здания. – И там уже горит, – шепнул Саша. – Мы же где-то в тех комнатах сидели. Совсем недалеко в темноте раздался хруст шагов по бетонной крошке. Не стали окликать проходивших. Дождались, пока шаги стихнут и прошли по коридору в дальнюю часть левого крыла. Из окна осторожно оглядели подступы к зданию. На другой стороне улицы стояли бэтээры. Ближе к Рочдельской виднелись под уличным фонарем военные машины. С нижних этажей слышались громкие голоса. Кто-то кричал. – Хрена куда выберешься, – проговорил Саша. Олег смотрел в сторону детского парка. За ним, у домов горели фонари. Левее, за сквериком и спортивной площадкой темень была сплошной. Стрельба поднялась за полчаса до полуночи. По зданию палили сразу с нескольких сторон. Олег тронул Сашу за плечо: – Пошли! Быстрее! На лестничной клетке второго этажа в окне торчали осколки стекла. Прошли по коридору. В одной из комнат стекол в окне не было. – Прыгать надо! – шепнул Олег. – Ноги переломаем, – отозвался Саша. – Как хочешь! Олег ступил на подоконник, взглянул вниз и прыгнул на отмостку у стены. Какие-то мгновения потерялись в жуткой боли, зазвеневшей в ушах. И возникла мысль: «Только подальше от дома». Саша возился где-то рядом и хрипел. – Эй, ты чего? – тихо спросил Олег. – Цел вроде бы… Поползли по холодной траве газона к деревьям. Саша пытался подняться, укрываясь за тонкий березовый ствол. Олег дернул его за куртку, зло зашептал: – Назад! Ё… Ползи! От угла здания начиналось открытое место. Над головой стояла жуткая канонада. От гостиницы «Мир» били трассирующими пулями. Спрятались за баррикаду. Проползли между двух убитых. Олег напоролся рукой на железяку, почувствовал, что разрезал ладонь. Впереди темнел детский парк. Олег тронул Сашу за плечо, проговорил: – Влево. К переулку. Пробрались мимо разбитой машины. Залегли у откоса. – Они там – наверху, – зашептал Олег. – Мы сейчас ближе всего к ним. Продолжалась густая стрельба. Гулко палили со стороны стадиона и с набережной. За детским парком мирно горели обыкновенные московские фонари. – Впереди – дорога, за ней парапет и площадка, – быстро говорил Олег. – Там солдаты! – почти вскрикнул Саша. Олег силой прижал его за плечо к земле, зло шепнул: – Может – есть, может – нет. Везде они. Уже поздно… Давай…