Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

– Ну, вот еще! Обязательно приходи ко мне! Я тебя ждать буду. – А вдруг будет поздно? – Все равно. Я спать не буду, пока ты не придешь. Я тебя дождусь. Ладно? Она подошла к нему и обняла за шею. – Ты меня как на фронт провожаешь, – Олег сказал. – Я просто посмотреть – как да что. И обратно. – Ко мне! – Хорошо! Ну, вот еще! Только плакать по этому поводу не хватало! Ну, пока! Вечер был, будто совсем обычный. По улице Заморенова шли прохожие и ехали машины. Пресненские переулки успели опустеть. Горели фонари. Чернели проемы подворотен. Площадь между детским парком и Верховным Советом была заполнена людьми. Стояли кружками, обсуждали события. Один из депутатов разговаривал с мальчишкой-корреспондентом. Из толпы спросили: – Что в Останкино? Депутат ответил, что обратиться к стране по телевидению парламент не смог. – В Останкино вовсю стрельба идет! – выкрикнули из толпы. Депутат показал на гостиницу «Мир»: – А вот там сегодня огнеметы нашли! Зачем, спрашивается, их сюда притащили? Олег прошел ближе к Рочдельской. Увидел у костра одного из тех парней, которые дежурили днем. Присел на ящик, сказал: – Я тут после прорыва через машины перелезал. Возле них солдатики стояли. – А, это ты! – ответил парень. – Меня днем сморило, задремал маленько, а тут прибегают, кричат… – Солдатики, те двое, куда делись? – спросил Олег. – Напуганные такие были. Мы им: «Вон, отсюда!» А они: «Нам попадет, если уйдем». Потом делись куда-то. Пожилой человек в шляпе поправил ящик, на котором сидел, и сказал: – Пока все разбежались. Но вот, что дальше будет? Подошел невысокого роста человек в форме морского офицера. – А! Петр Саныч! Давай, посиди с нами. – Пожилой человек в шляпе подвинулся на своем ящике. – Какие новости? Офицер сел у костра и снял фуражку: – У Останкино дела неважно пошли. По людям огонь открыли. А на Тверской э т и хотят своих вооружить. – А чего ты тогда без оружия? – спросил пожилой. – Надо будет – возьмем, – ответил Петр Саныч. – Чего ваши там думают? Армия на чьей стороне будет? – спросил парень – сосед Олега. – Работаем, со всеми переговариваемся. – Петр Саныч вытащил из кармана пачку папирос. – А где «Днестр»? В Доме? – спросил парень. – Чего мы тут будем обсуждать – кто где? – буркнул Петр Саныч. – Я к тебе под команду запишусь, если что, – сказал пожилой человек в шляпе. – Ты из потомственных морячков? – Еще ты! Отец на Балтике служил. – А в революцию? – спросил человек в шляпе. – Мичманом был. – Петр Саныч вытянул ноги к огню и поправил полы шинели. – Матросами командовал. А в Отечественную в Мурманске морские конвои охранял. – Мой дед священником был, – сказал парень – сосед Олега. – В тридцатые в лагере погиб. – Ты вроде говорил, что из партийных? – спросил его пожилой. – Я считаю, не должно быть крупной частной собственности. Ну, считаю я так! – Парень стал для убедительности размахивать руками. – И в партию сам на заводе вступил. Никто меня туда силком не тащил. А эти все из партии сбежали и в демократы записались! Я же не побегу. – У меня в семье – два деникинских офицера – дяди отца, – говорил пожилой. – Один – погиб, второй в Сербию уехал. Потом в Чехии жил. Мне там пришлось бывать. Даже могилку искать пробовал. Я полжизни дипкурьером служил. Помню, в Париже пошли мы с приятелем в музей д'Орсе. Идем по залу с портретами середины девятнадцатого века. Смотрю на женщину на большом портрете. Какие, думаю, русские глаза! Приятелю говорю: вылитая наша! Подхожу, читаю: графиня такая-то… «La tante du musicien Rimsky-Korsakov». Тетка композитора Римского-Корсакова! Рисовал какой-то художник с немецкой фамилией. А все равно наших сразу видно. С Конюшковской к Верховному Совету повернули две машины. Выключили фары и заглушили моторы. Олег пробирался в их сторону, а навстречу по толпе неслось: «Расстреляли! В Останкино!». Но тогда эти слова так и остались неосознанными громадным большинством тех, кто стоял на площади. «А кто, кто стрелял?», – спрашивали вокруг. «Милицейский генерал приказ отдал». «Кто?». Ночь была тихой и холодной. Олег шел по темным, пустым переулкам к улице Заморенова. Только в редких окошках горел свет. На мусорных баках сидели бездомные кошки. Из приоткрытой форточки двухэтажного дома слышался плач ребенка. На перекрестке Олег повернул к Аниному дому. Вдруг услышал правее, со стороны Пресненского вала нарастающий гул. Вдали под белесым светом фонарей один за другим мелькнули три бэтээра. Пока Олег добежал до конца переулка, бэтээры успели куда-то свернуть. Но слева, ближе к метро стояла колонна военных грузовиков. Солдат не было видно. Два офицера в куртках прохаживались по тротуару у головной машины. К ним подошли высокий мужчина и женщина в кожаном пальто и шляпке. – Вы тут стоите, а там что делается! – выкрикнула женщина и показала рукой куда-то в сторону. – Там-то что делается! У Белого дома бандиты и фашисты людей убивают! Ваших солдат! Они убивают, а вы своих граждан не защитите! Вы же – солдаты! А своих людей бросили этой фашистской мрази на растерзание! Когда же вы будете нас защищать?! В ее спутнике Олег узнал Григория Эммануиловича. – И как вы можете все это стерпеть! Вы! Военные люди! – опять закричала женщина. – Там – зверства и разбои, – сказал Григорий Эммануилович. – Там ваших солдат истязали! – Он взглянул на Олега, схватил женщину за рукав и быстро повел за собой. Олег подошел к военным: – Вместо того, чтобы брехунов-пропагандистов слушать, сами бы подошли и посмотрели, что за народ у Верховного Совета собрался. Я оттуда иду. – Идешь – и вали! – Один из офицеров оглядел его с ног до головы. – По толпе у Верховного Совета стреляли, – сказал Олег. – Чего ты с ним трепешься? – Второй офицер злобно смотрел на Олега. – Сказано тебе было: катись отсюда! По нашей колонне еще на въезде в город снайпера щелкали. С грохотом и вонью выхлопных газов площадь перед метро переползли танки. Повернули на Трехгорный вал, направились к набережной. Они были уже далеко, а гул так и остался в ушах. Олег быстро пошел к Верховному Совету. На четвертом этаже Аниного дома горел свет. То ли ее окошко, то ли нет. Олег не стал останавливаться. Начинало светать. На Рочдельской за баррикадой стояли человек десять, молча вслушиваясь в гул моторов со стороны набережной. Кто-то спросил: – Это танки? – На Пресне – войска, – сказал Олег. – Никто не ответил. – А если сюда подойдут? – спросил тот же голос. – У меня племянник – офицер, – сказал кто-то сзади. Олег оглянулся и узнал дипкурьера. – А соседский мальчишка в Таманской дивизии служит. – И что? Они не увидят, кто тут перед ними? Подъедут и посмотрят. Не, давайте это дело спокойно перекурим. Подошли к костру. Расселись на ящиках. Кто-то предложил: – Чаю, что ли, вскипятить? – Я здесь – чтобы дождаться, когда армия подойдет, – говорил дипкурьер. – Они же не идиоты, увидят, сколько народа собралось. Пришел Петр Саныч. Постоял у костра, сказал: – Армия в город втягивается. Пытаемся связаться, поговорить. Проясняем обстановку. А кто устал, пойдите в подъезд, подремлите. – Уже не заснешь, – ответил дипкурьер. «Зря я к Ане не зашел, – думал Олег. – Как-то по-жлобски получилось. Пробегал мимо и не зашел. Надо было бы хоть на минуту. И чего так заторопился?» Набирало голубизну небо над пресненской высоткой. Забелели редкие облака. Пронеслись одна за другой две стаи сизарей. Где-то у стадиона начал нарастать гул. Повис в воздухе и вдруг раскололся, разлетелся по сторонам в грохоте пулеметных очередей. Сухим треском присоединились к нему автоматные очереди. Люди побежали к подъезду Верховного Совета. Грохот усилился, забил собой все пространство вокруг. Пулеметы стреляли по площади со стороны Горбатого моста. Олег полз вдоль стены дома. Несколько раз над головой что-то звякало о гранитную отделку цоколя. «Неужели пули? – думал Олег. – Здесь, у нас, почти возле дома! Чушь какая-то…» Пулеметная стрельба стихла. Откуда-то сзади доносились автоматные очереди. Олег лежал, прильнув щекой к асфальту, слышал удары собственного пульса в висках. В подъезд вносили раненых. Кто-то кричал: «Быстрее вы там! Ё…». Стеклянная дверь была в беленьких пулевых пробоинах. В фойе первого этажа все сидели на полу. Вход на лестницу охраняли трое парней в камуфляже, с автоматами в руках. Олег побежал вверх по лестнице. На втором и третьем этажах возле окон стояли люди, осторожно выглядывали на улицу. Олег поднялся на следующий этаж. Посмотрел вниз на площадь. На асфальте лежали тела убитых. От Горбатого моста тянул черный дым. Со стороны детского парка тяжело и медленно шел человек. Успел сделать несколько шагов, раскинул руки и упал. На Дружинниковской показался бэтээр. Стал двигаться к баррикаде, не доехал до нее метров пятьдесят и остановился. Человек в черном стоял на тротуаре, почти перед бэтээром с высоко поднятой правой рукой. И вдруг показалось: вот-вот машина тронется и попятится назад. Но бэтээр резко рванулся вперед, вильнул вправо на тротуар, на человека с поднятой рукой. Закричала рядом с Олегом пожилая женщина: – Священника убили! Сверху по лестнице быстро спускались вниз несколько мужчин в камуфляже. Ребята пронесли на одеяле раненого. Кто-то крикнул: – К окнам не подходить! Снайпер бьет! Дверь в одну из комнат была распахнута. За столом над кипой папок сидела молодая женщина в ярком желтом пальто. Посмотрела на Олега и сказала то ли ему, то ли себе: – Я вчера вечером домой сбиралась. Мне в магазин надо было зайти. И почему не пошла! Окно комнаты выходило во внутренний дворик. Светило яркое солнце. Тень от стула тянулась по ковровой дорожке. В солнечном луче плавали пылинки. «А куда бежать? – спросил себя Олег. – Наверх? Собственно, зачем я решил убегать? Но я не собирался ни в кого стрелять. Ни стрелять, ни убегать. А священник стоял на тротуаре с поднятой рукой. Я так потом и скажу, что он стоял с поднятой рукой». По коридору шла женщина в бежевой куртке, заглядывала в двери и громко повторяла: – Все от окон! От окон подальше! Холл перед лифтом был застелен большим темно-коричневым ковром. Вдоль стен на полу сидели люди. Олег сел, вытянув ноги. – Чего, мужики? Ща штурм начнется, к нам ко всем шубин и придет, – сказал кто-то хрипловатым голосом. – Оружия хоть бы дали. – У них сто шестьдесят автоматов, и все короткоствольные. – А говорили, тут оружия до… По лестнице спускался Петр Саныч с автоматом на плече. Ему крикнули: – Эй, морячок! Чего огнем не отвечаете. Петр Саныч прошелся по холлу, остановился, негромко проговорил: – Во, ё! Так в кого стрелять? В этих, что ли, засранцев восемнадцатилетних? – А спецназ? – Вот когда появятся, другое дело. – Ну, ждите. Из коридора в холл вошел грузный милицейский подполковник из внутренней охраны в нескладно надетом бронежилете и каске набекрень. Оглядел сидящих и объявил: – Так! Все сейфы с этого этажа вниз, к дверям! – Что, штурм будет? – спросил парень в вельветовой кепке. – Во, ё! А сейчас что? – отозвался подполковник. Женщина в желтом пальто быстро встала из-за стола, показала на двустворчатый железный шкаф, задвинутый за дверь. Долго не могла найти ключи, наконец, распахнула дверцы, стала вытаскивать с полок и перекладывать на стулья толстые палки. Ей начал помогать мужчина в черном пальто. Вытащил пачку бумаг и бросил на пол. – Да, действительно, – растерянно проговорила женщина и тоже бросила бумаги себе под ноги. Шкаф они тащили вшестером. Парень в вельветовой кепке сказал: – Ну, мы самый тяжелый выбрали. Здоровее не нашли! Тише, ноги не отдавите! Волоком спустили шкаф по ступенькам нескольких лестничных пролетов. Остановились, чтобы отдышаться. – Если э т и власть возьмут, так лет на двадцать. – Седой мужчина в черном пальто снял кепку, стал вытирать лоб платком. На лестничной клетке второго этажа стояли два милиционера из внутренней охраны, пожилой мужчина с депутатским значком и несколько вооруженных человек в зеленом камуфляже. Общими усилиями шкаф развернули и бросили вниз в груду мебели. Один из людей в камуфляже отрывисто скомандовал: – Ребята! За мной пошли! Со стороны набережной надо входы заложить! Прошли по заполненному людьми коридору второго этажа, попали в большое и светлое фойе. Откуда-то сбоку им закричали: – Куда! Дурьё! Назад! Простреливается все! И как в подтверждение забили со стороны набережной автоматные очереди. Из-за колонны набережную рассматривал в бинокль человек в военном плаще. Говорил стоявшему рядом мужчине в камуфляже: – Ни… не понимаю! Чего они с набережной вон туда, правее бьют. Там же их бэтээры! И по ним бьют и по нам. Из комнаты несколько человек вынесли тяжелый коричневый сейф. Кто-то сказал: – Выше поднимайтесь. Тут больше шкафов нет. Они поднялись на два этажа выше, стали заглядывать в комнаты. Здание дрогнуло от грохота разрыва. Дернулся пол под ногами. Звенели летящие из окон стекла. С потолка посыпалась штукатурка. Запахло цементной пылью. Несколько мгновений прошли в густом гуле. И снова взбесившийся, раздирающий уши грохот обстрела. И заклинание ненависти грозилось исполниться. Подглядывали из окон, смотрели на экраны телевизоров и твердили про себя: сжечь, в факел превратить. И знали, что приказы отданы. Предвкушали, как займется со всех сторон белого здания бесноватое багряное пламя и повалит в белый свет сладковатый для них, черный дым. И наружу выйдет вся злоба этого дня. Состоится жертвоприношение идолам алчи и несправедливости, – всему тому, что было для России мерзким во все ее времени. Их было пятеро. Они лежали на полу коридора, закрывая головы руками и вздрагивая от разрывов. Впереди, в лестничный проем с грохотом летели вниз балки и перилла, сыпалась цементная крошка. Стена рядом будто нависала над ними, грозилась вот-вот обвалиться. Вдруг все стихло. Пол еще продолжал дрожать. Не верилось, что эта тишина надолго. Впереди, с лестницы раздался хруст шагов по бетонным осколкам. Сверху спускались люди. Две женщины вели третью, с перевязанной платком головой. Пронесли раненого. Кто-то кричал: – Не слышу! Ничего не слышу! Удушливо запахло гарью. Среди гула донесся легкий хруст. – Пожар наверху, – сказал человек в черном пальто, перепачканном белесой пылью. – Уходить надо. – Внизу то же самое, наверное, – ответил парень в вельветовой кепке. – Саш! Вставай! – скомандовал ему человек в пальто. Парень ничего не ответил и медленно поднялся с пола. Из разбитого окна донесся истошный крик. Человек в черном пальто выглянул во внутренний дворик, посмотрел наверх: – На последних этажах люди остались. В фойе Олег заметил, как человек в камуфляже пытается подползти к окну. Пополз за ним по усыпанному стеклами и белой крошкой полу, прячась за мебель. Присел на корточки и выглянул на улицу. Танки стояли на мосту, смотрели дулами пушек прямо в их окна. Набережная была забита бэтээрами. На крыше дома на углу набережной и Калининского проспекта как ни в чем не бывало сидели люди. Один из танков на мосту вдруг выстрелил. Здание опять дернулось, зазвенело стеклами. Олег убрал голову в плечи и прижался к стене. Человек в камуфляже выругался и сказал: – А эти-то, на крыше напротив… Хлопают в ладошки, когда танк бьет. Олег отполз к коридору. Удивился, увидев, что его дожидаются мужчина в черном пальто и парень в вельветовой кепке. – Чего там? – спросил парень. Олег не успел ответить. Взрыв был совсем рядом. Заложило уши. Коридор наполнился пылью. Они спустились по внутренней лестнице на два этажа ниже, стали пробираться в правое крыло здания. Навстречу торопливо шел мужчина, держась за руку. Отрывисто сказал: – Снайпер задел! Не подходите к окнам. В первой комнате на стульях вдоль стены сидели люди. Вторая была пуста. Уселись на пол за шкафом, отодвинув в сторону письменный стол. В комнату заглянул невысокий мужчина с маленькой бородкой, спросил: – Не знаете, может быть из подвалов по коллекторам можно выйти? Парень в кепке ответил, что не знает. Олег сказал: – Вряд ли. Скорее всего, все выходы перекрыты. Сильно пахло гарью. В разбитое окно виднелось голубое небо. Летел черный пепел, ложился на подоконник, на листы белой бумаги, оставленные на столе. Откуда-то сверху прорезался и стал быстро нарастать сильный гул. Зазвенели стекла в книжном шкафу. В окне совсем невысоко мелькнул вертолет. – Может, наши! – вскрикнул мужчина в пальто и вскочил на ноги. Гул отдалился, потом снова стал нарастать. Вертолет сделал над зданием второй круг. – Не подходите лучше к окну, – предупредил парень в кепке. – А то он еще ракетой саданет. Вертолетный гул начал удаляться и пропал совсем. На смену ему тут же пришел рваный грохот пулеметного обстрела. И что же, завидовать всем тем, кто остался за линией этой пальбы? – подумал Олег. И даже если есть в этом какая-то подлость, что она в сравнении со всей этой происходящей сейчас подлостью? И знакомый мир оказался совсем не таким. И надо что-то решать по его поводу. Как решать, когда жизнь складывается из одного этого взбесившегося грохота? Наверху нарастал, охватывал все вокруг мерзкий человеческому слуху, бесноватый гул огромного пожара. К синему небу тянулся из окон верхних этажей густой черный дым. Олег поднялся с пола, вышел в коридор и распахнул дверь в комнату напротив. Под ярким солнцем через мельтешение черного пепла виднелись привычные пресненские дома. Прямо – гостиница «Мир», левее – высотка, еще дальше – здания на Садовом кольце. Стреляли с их крыш. Стреляли те, кого он мог встречать где-нибудь здесь, на этих улицах. Он стоял у окна и смотрел в их сторону. Ему казалось, что они его видят. Они могли выстрелить в него сейчас, в любое из этих мгновений. Но они не могли его убить. И в этом наваждении он чувствовал свое зыбкое и злое превосходство над ними. Человек в темной спортивной шапочке, надвинутой до самых глаз, теребил рукой ворот черной водолазки и разглядывал в приоткрытое чердачное окошко то клубы густого дыма над Белым домом, то площадь перед Горбатым мостом. За баррикадой на брусчатке лежали убитые. По тротуару пытался ползти парень в светлой куртке. Вытягивал вперед руку, делал усилия подтянуться и ронял голову на асфальт. Метрах в ста от баррикады стоял бэтээр. Из люка торчала голова в черном шлеме. Солдаты в зеленых телогрейках выглядывали из-за бэтээра в сторону Белого дома и стреляли короткими очередями. От стадиона загрохотал пулемет. Человек поправил расстеленный на досках плащ, поднес к глазам бинокль и стал рассматривать разбитые окна Белого дома. Осколок в оконном проеме переливался на солнце голубыми и бежевыми искорками. На краю стола стоял телефонный аппарат, дальше виднелась распахнутая дверца шкафа. В следующем окне, в глубине комнаты что-то мелькнуло. Человек потянулся рукой к винтовке. Но движения в окне больше не было. Он ждал несколько секунд, вглядываясь в полумрак комнаты, и перевел взгляд на площадь. Солдаты прятались за бэтээр и постреливали. Лежал на тротуаре парень. Вдалеке, за площадью у ограды парка стоял военный и махал кому-то рукой. И никто из тех, кто копошился внизу, не знал, что все они были подвластны и обречены: и тот, кто метнулся в комнате Белого дома, и эти олухи, палившие из-за бэтээра, и толстоватый военный у ограды. Стоило только вскинуть винтовку и прицелиться. Мир казался простым и послушным. Но чтобы он стал таким, надо было его завоевать. Вот, собственно, и вся история их спеси и гибели. И все было так просто, и так неожиданно – разрывы и пожарище здесь, в самом центре этого города. Сильно запахло дымом. Человек подтянул молнию на куртке до самого горла. Осторожно посмотрел в окошко. Было все то же, – дымило пожарище, стоял треск стрельбы, лежали трупы на мостовой. Подъехал бэтээр. Притормозил у лежащего недалеко от баррикады солдатика. Распахнулась дверца. Парень в спецназовской амуниции спрыгнул на асфальт и нагнулся над солдатом. Попытался его поднять, но попятился назад, вскинул руку и повалился набок. Человек в темной шапочке отодвинулся чуть подальше от окошка, с удивлением смотрел то на дома за сквером, то на лежащего у бэтээра спецназовца. Это куда же ему влепили? – думал он. Если только под самый шлем. Надо же, собака! Ведь метров с восьмисот. И первой пулей. Вот уж доволен теперь. Тоже так хочу. У дальнего угла Белого дома перекрестье прицела поймало круглую рожу под здоровенной, не по размеру, новенькой каске. Рожа моргала глазами и водила подбородком. Ну, что это? Неинтересно даже. Хоть бы кто-нибудь в шлеме. Все попрятались. Он повернул винтовкой в сторону Белого дома. Медленно вел прицел по окнам четвертого этажа. Мелькнула женская голова, тут же пропала. Руки перебирали бумаги на столе. Сложили стопкой и исчезли. Опять рука! Тянет что-то к себе. Ну, вот… Он успел поймать в прицел предплечье, чуть выше локтя и выстрелил. Последний раз она набрала номер телефона, когда совсем рассвело. Два, пять, девять… Длинные гудки. Никого нет. Оглушительный разрыв за окном, потом ещё один. Под окном пусто, а правее по обеим сторонам улицы большущие машины. И опять грохот разрыва. Позвонила Леночка, закричала: – Это у вас там! Даже здесь слышно. А что в «Останкино» было! Всю ночь! Леночка такая эмоциональная. Но Олега нет! А эти жуткие разрывы? Значит правда стреляют? А в кого? Это все-таки Москва! Здесь столько людей! Но если правда, что есть убитые? Как же все будет дальше? Как жизнь после всего этого сможет стать нормальной? У метро – люди. И машины идут по Пресненскому валу, как ни в чем не бывало. Может быть, кругом оцепление, и Олег не смог пройти. Что это за день такой! И скорее бы он закончился.