Джейкоб Аппельбаум - Шифропанки: свобода и будущее Интернета
ЭНДИ: Я бы сказал, что было бы лучше, если б записи о транзакциях оказались обнародованы, – все поняли бы, что любая оплата по кредитной карте оставляет свой след. Есть люди, которые, если рассказать им о всеобщей слежке, сочтут объяснения слишком сложными и абстрактными. Они поймут, в чем дело, только если увидят в Сети записи о самих себе.
ДЖУЛИАН: Или заглянут в свои досье из Facebook – 800 мегабайт информации о каждом пользователе.
ЭНДИ: После падения восточного блока канцлер ФРГ Гельмут Коль решил объединить Германию, и на переговорах по схеме 2+4 американцы поставили свои условия. Они сказали, что хотели бы и дальше контролировать немецкие телекоммуникации, следить за ними, а Коль думал, что это не важно, – он не понимал, что такое слежка за телекоммуникациями. Люди из его команды рассказали мне, что поведение канцлера очень их огорчало и в итоге они распечатали около 8000 страниц расшифровок его телефонных разговоров, записанных Штази, и привезли их в кабинет Коля на двух маленьких тележках. И он сказал: «Что это, черт подери, такое?» А они ответили: «Ваши разговоры по телефону за последние десять лет с разными людьми, включая ваших подружек, вашу жену, вашу секретаршу и т. д.». Тут-то Гельмут Коль и понял, что такое телекоммуникационный перехват. Так что да, досье тайной полиции помогают осознать, чем она занимается. Мы можем ратовать за обнародование всей информации, и, если устроить голосование, я не уверен, что буду против.
ДЖУЛИАН: Я не хочу долго об этом говорить – само собой, пока ты расследуешь преступления мафии, информация должна оставаться секретной. Есть обстоятельства, когда секретность может казаться оправданной. Я не говорю, что она оправданна как политика; я говорю, что политически секретность неизбежна. В ее пользу свидетельствуют политически убедительные аргументы типа «эти парни уже совершили убийство, теперь они замышляют еще одно», и не важно, что мы с вами думаем о легитимности перехвата информации, – так или иначе ее будут перехватывать. Эту политическую схватку не выиграть. Однако у тактической слежки есть преимущество – частично ее можно регулировать, чтобы она вредила наименьшему числу людей. Когда тактическая слежка используется в правоохранительных целях (в противовес разведке), она часто нужна для сбора доказательств. Доказательства в конце концов предъявляются суду, то есть информация обнародуется. Пусть не всегда, но какой-то надзор за такой слежкой есть. Тех, кто ее осуществляет, вызывают в качестве свидетелей, и можно расспросить их о том, как именно они собирали информацию и почему мы должны ей верить. Тут процесс подконтролен. А вот регулирование стратегического перехвата информации абсолютно абсурдно. Это по определению слежка за всеми и каждым, и о каком законе можно говорить, если мы с самого начала перехватываем всю доступную информацию?
ЖЕРЕМИ: Я слушал ваш спор о том, нужно ли обнародовать все собранные кем-то данные, и вспомнил о группе LulzSec, выложившей в Сеть 70 миллионов записей с сайта Sony – данные всех пользователей Sony, – с адресами, имейлами и паролями. Кажется, там были и номера кредитных карточек 70 миллионов человек. Как убежденный правозащитник, я думал: «Вау, что-то здесь не то, если для доказательства своей точки зрения или просто для удовольствия вы выкладываете личные данные». Мне было очень неловко смотреть на имейлы в открытом доступе. Думаю, эти люди забавлялись с компьютерной безопасностью и хотели продемонстрировать, что такая известная и мощная компания, как Sony, не в состоянии хранить чьи-либо личные данные в секрете, и когда 70 миллионов пользователей задают поиск по своим имейлам или именам и натыкаются на эту запись, они сразу задаются вопросом: «Ох, что же я наделал, передав свои данные Sony? Чем я рискую, доверяя личные данные какой-то компании?»
ДЖЕЙКОБ: И стреляют в того, кто принес им эту весть.
Крысы в опере
ДЖУЛИАН: Мы обговорили все пессимистические сценарии, и теперь я хочу обсудить потенциальный сценарий, при котором все будет очень хорошо. Сетевая молодежь становится все более радикальной, а сегодня это бо́льшая часть молодежи мира. С другой стороны, мы наблюдаем за отчаянными попытками анонимизации, за борьбой за свободу публикации контента, свободу от цензуры, которую проталкивает широкий спектр госструктур и взаимодействующих с ними частных компаний. Предположим, что ход событий окажется наиболее благоприятным. Что нас тогда ждет?
ДЖЕЙКОБ: Думаю, нам нужно право читать и говорить свободно, без каких бы то ни было исключений, без исключений для любых людей на планете, без исключений вообще, если перефразировать Билла Хикса [129] . Он имел в виду образование, одежду и еду, но к этой формуле можно свести и то, о чем идет речь и у нас: право читать и говорить свободно есть у каждого из нас. Отсюда – право на анонимное высказывание, возможность переводить деньги без вмешательства третьих лиц, возможность свободно путешествовать, возможность исправлять личные данные в информационных системах. Любые инфосистемы должны быть прозрачны и подконтрольны пользователям.
ЭНДИ: Я бы добавил: по мере появления новых способов обработки данных в Сети и с учетом доступности криптографии, сервисов вроде Tor и т. д. объем информации, которую можно запретить, становится все меньше, и власти это понимают. Они осознают, что сегодня действовать втайне получится только на протяжении какого-то времени, что рано или поздно правда выйдет наружу, – и очень хорошо, что они отдают себе отчет. Методы властей меняются. Они понимают: их действия однажды подвергнутся оценке. Это означает также, что власти будут расширять практику информаторства. Скажем, закон Сарбейнса–Оксли требует от компаний, зарегистрированных на биржах США, создавать инфраструктуры для информаторов, чтобы люди, которые хотят сообщить о преступлениях начальства, имели такую возможность и не подвергались преследованиям со стороны тех, на кого донесли [130] . Хорошо, что власть понимает, что происходит, – в долгосрочном плане это добавит процессу стабильности.
ЖЕРЕМИ: Дополняя Джейка, скажу, что мы должны донести до всех и каждого: свободный, открытый и универсальный интернет – это, вероятно, важнейшее средство решения глобальных проблем, а защита Сети – одна из основных задач, стоящих перед нашим поколением, и когда кто-то где-то – государство ли, частная ли компания – ограничивает право группы людей на доступ к интернету во всей его полноте, страдает в целом интернет. Тем самым ограничивается человечество. Как мы видим, наши коллективные действия увеличивают политическую цену такого рода решений, а значит, все люди со свободным доступом в интернет могут им противостоять. Мы начинаем понимать, что граждане Сети обладают весом при решении политических вопросов, что мы способны заставить наших избранных представителей и наши правительства отчитываться перед нами за неверные решения, влияющие на наши фундаментальные права и на свободную Глобальную сеть. И я уверен, что нам нельзя сидеть сложа руки. Следует и дальше делиться знаниями о том, как бороться за свои права. Совершенствовать наши методы, рассказывать о способах влияния на парламент, разоблачать политиков, вскрывать то, как промышленные лобби воздействуют на процесс принятия решений. Нам следует и дальше создавать сервисы, позволяющие гражданам более эффективно развивать децентрализованную зашифрованную инфраструктуру, и обладать собственной инфраструктурой коммуникации. Нам следует пропагандировать наши идеи, чтобы построить мир лучше прежнего. Мы уже начинаем это делать – и нам не следует останавливаться.
ДЖУЛИАН: Джейк, если прочесть описание проблем интернета, например, в книге Евгения Морозова, окажется, что шифропанки предвещали эти проблемы давным-давно [131] . Мы ни в коем случае не ограничивались нытьем по поводу расцветающей слежки и т. п.; мы знали, что способны, а на деле – должны готовить инструменты для новой демократии. Мы можем создавать их собственным умом, распространять среди других людей и организовывать коллективную оборону. Технология и наука не нейтральны. Некоторые формы технологии дают нам фундаментальные права и свободы, о каких многие мечтали так долго.
ДЖЕЙКОБ: Именно так. Думаю, главное, что мы должны донести до людей, – особенно до подростков 16–18 лет, желающих изменить мир, – это то, что никто из сидящих здесь и вообще никто в мире не рождается с достижениями, о которых потом пишут на могильных плитах. Все мы создаем альтернативы реальности. Каждый из нас в этой комнате создавал такие альтернативы – и любой человек, особенно с интернетом, имеет право делать то же самое в своем контексте. Не то чтобы люди были обязаны преобразовывать мир, но если они хотят – это в их власти. Меняя реальность, они тем самым воздействуют на жизни множества людей, что особенно верно в интернете. Сеть усиливает альтернативы и аккумулирует их.
