Татьяна Девятова - 5 судьбоносных вопросов. Мифы большого города
Я сразу живо представила себе возможные последствия такого опроса и, честно говоря, съежилась. Как хорошо, что мы никуда не пошли.
– Мы не знаем своей истории. Точнее, «знаем» на уровне словосочетания «великая история». Причем и знать-то нам, честно говоря, сложновато… Мало достоверных источников. Обрывочные, отрывочные, весьма тенденциозные подчас сведения. Вот есть, например, «Слово о полку Игореве». Но это больше художественное произведение, нежели исторический документ, ведь там самый заурядный эпизод половецких войн, не имеющий никакого серьезного значения в исторической перспективе, представляется ни много ни мало событием мирового масштаба. Если бы не это художественное произведение, о его существовании вообще бы никто не знал. И вот так один незначительный исторический эпизод приобретает огромное значение, а что там происходило на самом деле – о чем писали, о чем не писали, – это неизвестно.
У нас нет и, наверное, не может быть ясных и полных представлений о нашей истории. Но у нас нет и необходимости восстанавливать некие порушенные и поруганные «святыни отечества» необыкновенные, «великую историю». Нам незачем растить в себе представления о том, что кто-то как-то осквернил нашу «святую честь» и «великую историю». И не надо нам срочно эту честь восстанавливать всеми правдами и неправдами. Да, молодая страна, она растет, она совершает экспансию, она интегрирует в себя соседей – и территориально, и генетически, и культурно. Очень живой, подвижный, развивающийся этнос. Да и не нужно нам никакой сверхъестественной истории. Мы и так в общем-то очень неплохи. Потому что, несмотря на то что мы очень молоды, у нас большие территории, которые мы сами себе каким-то образом все-таки умудрились застолбить в мировом пространстве. Есть у нас и то, чем в культуре, в науке мы совершенно обоснованно можем гордиться.
Свои и наши
Сегодня я проявляю чудеса тупости и упертости. Мне кажется, что проблема поиска национальной идентичности существует. И ответ на вопрос – кто такие «мы»? – он важный. Русские, русскоязычные, россияне… Вот у американцев же есть такое определение: «афроамериканец – это американец африканского происхождения». Ну, что-то подобное можно сказать про нас?
– Андрей, но десятки миллионов людей в России идентифицируют себя как русские, называют себя русскими. И что-то под этим понимают. Что?
– Меня очень смущает попытка найти какую-то чистую особенную русскую нацию. Она с какими будет глазами? Ну ответьте, цвет глаз у них какой будет? Мы не знаем. Цвет волос какой? По идее – они должны быть какие-то русичи, то есть русые?
– Ага, белобрысые и голубоглазые…
– Да, какие-то сплошные немцы выходят, а то и скандинавы. Смешно. Поэтому мне кажется, что это тупиковая история – искать русского. Нам надо становиться русскими.
– Вот! Кто такой русский? Вы говорите, что у нас есть национальные особенности. Если у нас такой психологический ракурс, давайте определим «настоящего русского» по психологическим приметам.
– У нас, как я уже говорил, такая странная помесь «кота» с «собакой». Нам очень важно, чтобы над нами «сверху» кто-то был. Но при этом мы будем его слегка недолюбливать. В отличие от самурая, который ради своего императора харакири себе сделает, и ни один мускул на лице у него не дрогнет. И уж точно ему в голову не придет про своего императора анекдоты рассказывать. А у нас же нельзя без анекдота. При этом в отсутствие руководящей руки тоже ничего не получается. Мне кажется, что это и есть внутреннее противоречие нашей «национальной психологии». С одной стороны, мы очень нуждаемся в том, чтобы было «сверху» что-то великое и могучее, которое нами будет руководить. А с другой стороны, мы совершенно не умеем подчиняться. У нас если подчинение, то при полной утрате инициативы – такой внутренний саботаж: мол, хотите, чтобы мы подчинялись, мы подчинимся, только головы «выключим», будем как куклы, а вы делайте с нами что хотите.
Впрочем, может быть, эта психологическая особенность – как раз достоинство нашего «типа»? Только бы вот нам мозги не «выключать», когда мы встраиваемся в систему, и было бы замечательно. Ведь когда ты работаешь в системе, но при этом сохраняешь за собой индивидуальную креативность, это дает тебе огромные возможности для творчества. В восточной культуре подчинение происходит вместе с мозгами: слова начальника не подвергаются сомнению и не обсуждаются, как в армии. И это большая проблема восточной культуры. Кстати, японцы, например, уже осознали эту трудность, и там существует государственная программа, рассчитанная на сто лет (вы только задумайтесь – на сто лет!), по переустройству нации, выработке у нее – в противовес к безоговорочному подчинению – способности к креативному мышлению. То есть чтобы юные японцы не падали ниц перед авторитетом, но могли высказать свое мнение, привносили в общее дело что-то свое, свой взгляд, свою индивидуальность.
Итак, японское правительство ставит перед собой задачу воспитать через сто лет людей, которые спокойно и с некоторой критикой относятся к давлению авторитетов. Как шутил в подобных случаях выдающийся психолог Лев Маркович Веккер, «гений – это не тот, кто не совершает ошибок. Но наш долг перед гением – их исправить». В общем, гениев следует признавать, видеть в них авторитет, но нельзя останавливаться на достигнутом, надо двигаться дальше. Мы же, слава богу, избавлены от слепого чинопочитания японца, мы достаточно легко свергаем авторитеты. Но при этом, в отличие от западного человека, в них очень нуждаемся.
И мне кажется, мы способны найти некую сбалансированную позицию: с одной стороны, не впадать в какое-то абсолютное восхищение или восторги по поводу кого-то или чего-то, но с другой стороны – понимать, что мы должны иметь и уважать авторитеты, по крайней мере в каких-то областях (в науке, культуре, политике или экономике). Без фанатизма, но с пониманием того, что другие люди способны делать удивительные вещи, что у них можно учиться этому, что можно продолжать и развивать их достижения. В общем, учиться объективной оценке – не ниспровергать авторитеты только потому, что они авторитеты, но и не превращаться перед ними в слизеобразную, ни на что не похожую массу.
А ведь у нас как дела обстоят, например, с начальниками? Их или боятся до физиологических реакций разного рода и качества, или плюют на них с высокой колокольни, потому как – «тоже мне умник выискался». И постоянно несчастных начальников проверяют на вшивость. Назначили нового начальника, и тут же собирается весь коллектив, чтобы обсудить план-стратегию: как они будут его сейчас проверять, экзаменовать, трамбовать, устраивать ему «темную» и так далее.
Сразу вспомнился школьный вариант: молоденькую учительницу довести до слез. Какими же мы, дети, были жестокими! Изменилось ли что-то, когда мы выросли?
– Мы проверяем любой авторитет на состоятельность: достаточно ли ты сильный руководитель для того, чтобы все-таки прекратить наши попытки тебя свергнуть? Но неужели мы только под железной пятой можем работать? Неужели мы только такого начальника примем и уважать будем, который нас физиономией об стол будет воспитывать? И мы должны понимать за собой эту склонность – искать себе деспота и все-таки научиться подчиняться не деспоту, а просто талантливому человеку, видя, понимая и ценя его талант. Ведь истинный авторитет – это талантливый, а не просто властный человек. Но умеем ли мы уважать талант? И не стоит ли нам в этом направлении над собой поработать? Ведь только с появлением таких авторитетов в нашем массовом сознании мы сможем эффективно развиваться. Короче говоря, авторитетом для нас должен стать не тот, кто дал нам по шее, и мы начали его бояться, а тот, кто добился результатов в своем деле, и следовательно, у него можно и нужно учиться.
Добрее, еще добрее…
У меня грустные переживания по поводу этого «диагноза». Ну конечно, это здорово – со страниц ста газет сообщить читателям, как надо. С одной стороны – иметь авторитеты, а с другой стороны – свободное художество. Да, может быть, какие-то отдельные личности и проникнутся. Но как одними разговорами изменить ситуацию? Непонятно.
А с помощью государства рихтовать национальные особенности – и вовсе тупиковый вариант. Уже крылатой фразой стало высказывание одного крестьянина, его сейчас все политики-аналитики цитируют: «Нам свободу давать вредно, мы тут же хулиганить начинаем». А если чуть «повертикальнее» – у либералов асфиксия, задыхаются. В общем, поворачивая сверху туда-сюда рубильник демократии, ничего не сделать.
Вот такие кухонные рассуждения о большой политике. Тоже своеобразная национальная особенность. Делюсь ими с Андреем.
