Оксана Аболина - Маленький Лёша и большая перестройка

Оксана Аболина

МАЛЕНЬКИЙ ЛЁША И БОЛЬШАЯ ПЕРЕСТРОЙКА

Книга для родителей

Предисловие

Воспитание человека — удивительная вещь. Можно совсем не заниматься ребёнком, вести разгульный образ жизни, неделями не вылезать из запоев, всё делать неправильно, и тем не менее, у вас вырастет прекрасный сын с единственной вредной привычкой — склонностью к трудоголизму. Мало того, он будет ухаживать за своими беспутными родителями до самой их смерти. Был у меня знакомый паренёк: мать погибла в белой горячке, и отец тоже пил, совершенно не просыхал, а мальчик рос сам по себе, вольный, как лопушок на лугу. Чтобы прокормиться, в школьные годы шабашил у соседей: помогал строить дачи, рыл канавы, возводил заборы, — был на все руки мастер. Спиртное на дух не переносил. Когда вырос, увлёкся работой с подростками, собрал в посёлке команду скаутов, стал ходить с ребятами в многодневные походы, обучать их тому, что умеет сам — работать, выживать. Хороший, надёжный человек получился.

А можно закончить педагогический институт, научить тысячи детей любимому предмету, прекрасно разбираться в психологии, всё делать правильно, грамотно, по науке, здравому смыслу, руководствуясь лучшими побуждениями и собственным опытом, всей душой любить своё бесценное чадо и оказаться сапожником без сапог — девочка вырастет бездушной, неблагодарной эгоисткой, со склонностью к криминалу, наркомании, проституции.

Наверное, каждый из вас, не выходя за пределы своего окружения, сможет привести примеры и того, и другого пути развития человека, и генами этот парадокс трудно объяснить, ибо кто из этих детей похож на своих родителей? Можно представить, что такие случаи — исключения, но как часто встречаются эти исключения в нашей жизни! Нет, всё-таки, педагогика, наука о воспитании человека — дама лукавая и самая сомнительная из всех наук. То, что сделает одного лучше, чище, добрее, другого преисполнит зависти, гордости, эгоизма.

И самое неприятное в процессе воспитания — это, конечно, пубертат, переходный возраст, гормональная буря, когда подросток неожиданно теряет все данные ему в детстве ориентиры, и никто не предскажет, вернётся ли он к ним когда-нибудь или найдёт в будущем иные вехи. А окажутся ли они правильными, не собьют ли с дороги, позволят ли остаться человеком — узнается нескоро. Бывают времена, когда родителям остаётся только верить, что семена добра, которые они пытались прорастить в своём ребёнке, он не растеряет, и с годами они пустят корни и дадут плоды. Ошибки, которые допускают так или иначе все, могут сгладиться временем и характером, а могут стать серьёзным препятствием для того, чтобы человек не потерял самого себя. Верующему родителю поможет молитва, вера, что Бог не допустит непоправимого. Неверующему останется только ждать и надеяться на лучшее.

Лёша вырос. Он совсем не похож на того мальчика, каким был когда-то. Точно не лучше. Я понимаю, как претенциозно и пафосно это звучит, но он по сути был идеальным ребёнком: добрым, щедрым, умным, отзывчивым, покладистым, спокойным, окружающие дружно восхищались им, а мы втайне гордились, но не поддерживали хор дифирамбов, боясь, что рано или поздно они подействуют на сознание сына разлагающе, и нам бывало очень неловко, когда родители начинали ругать своих детей — то, за что мы ставили в угол Лёшу, было несоизмеримо с проступками его сверстников. Стал ли он хуже? Да, очевидно, характер у него теперь совершенно другой, и он с завидным упорством повторяет все сделанные нами в молодости ошибки, как будто они запрограммированы в нём. Как будто обязательно надо перепробовать всё то, на чём родители когда-то набили весьма болезненные шишки. И, однако, с ним не случилось то, чего я боялась больше всего — он не стал бесчувственным негодяем, бездушным сухарём, помешанным на карьере, успехе, он никогда не пройдёт по чужим головам, не отпихнёт кого-то в сторону, чтобы пробиться самому вперёд, он умеет прощать чужие ошибки и способен по жизни довольствоваться малым. Он уже большой, но продолжает развиваться, и чем дальше, тем больше я вижу, что он растёт. Его развитие не остановилось, он пробует, ищет себя. И он наконец перерос то болезненное «я сам», которое знакомо всем родителям, но которого мы так и не дождались в его раннем детстве, а пробудилось оно в нём поздно, очень не вовремя и болезненно в тот самый, чреватый последствиями, пубертатный период. Я надеюсь, что Лёша будет по жизни хорошим человеком, и всё равно недостаточно доверяю ему — боюсь, что он может сбиться с пути, таков уж он, родительский удел.

Но — обо всём по порядку.

Быть родителем — непростое занятие. Особенно, если это в первый раз. И если нет бабушек-дедушек. И если живёшь втроём на одну пенсию. И невозможно достать детское питание, лекарства, мыло, стиральный порошок, потому что их нет в продаже. В стране — перестройка, а в коммуналке — соседка-рецидивистка. Весёлое и отчаянное время.

Ошибок мы с Иваном наделали целый вагон, хотя перед рождением сына проштудировали гору книжек, и в первую очередь, конечно же, знаменитого доктора Спока. Мы были подкованы теоретически, но ничего не умели на практике, даже заворачивать малыша в пелёнки. Этому были причины.

Мой муж Иван рос сиротой. 26 августа 1959 года — день, когда он родился, был не совсем обычным, его описал Леонид Пантелеев в «Нашей Маше». Под Ленинградом бушевала небывалая буря — старожилы такой не помнили: ветер рвал провода, валил столбы, с корнем вырывал вековые дубы. Вероятно, буйство природы за окном и послужило причиной тому, что в одном из роддомов медсестра забыла проверить у роженицы совместимость групп крови перед вливанием. Молодая женщина умерла, оставив помимо новорожденного мальчика, трёхлетнюю дочь. Отец собрал вещи, уехал в другой город и там завёл новую семью. А детьми занялась бабушка. Так получилось, что ей пришлось проводить времени с внуком совсем немного — новорожденный Ваня появился на свет с тяжёлым заболеванием — тетрада Фалло, это такой четырёхкратный порок сердца, если объяснить попроще. Сейчас, когда ребёнок появляется на свет и у него диагностируется этот недуг, ему сразу же делают радикальную операцию, а тогда этот порок ещё не умели оперировать, и к 14-летнему возрасту дети с тетрада Фалло умирали. Отличить от других их было несложно — они имели синий, цианозный цвет кожи, чёрные, словно опухшие губы, пальцы, похожие на барабанные палочки, они с трудом ходили и от любой, самой слабой нагрузки, сильно задыхались. Маленький Ваня стал завсегдатаем НИИ Кардиологии, где и провёл большую часть своего детства. Какое уж там было воспитание? Когда ему исполнилось четырнадцать, бабушка умерла, и старшей в семье стала семнадцатилетняя сестра Ивана, которая и подняла его на ноги. В отличие от других больных тетрада Фалло, кому не была сделана радикальная операция на сердце, Иван прожил почти в три раза больше отпущенных ему врачами лет — он дотянул до сорока. И если б не треклятый милиционер, сбивший его и Лёшу на пешеходном переходе через несколько лет, возможно, прожил бы гораздо дольше — организм его до той поры был словно чудесной силой сбалансирован и функционировал хоть и не как у здорового человека, но и не как у беспомощного инвалида. Больше всего на свете Иван любил книги, а работать мечтал с детьми. Поэтому он устроился в школьную библиотеку, где мы с ним в своё время и познакомились.

Моя семья тоже была не совсем простой. У меня была на редкость добрая и отзывчивая мама-учительница, вытащившая в своё время из тюрьмы одного человека, чисто по жалости. Человек этот, увы, стал моим отцом. Сколько хорошего было в маме, столько дурного оказалось в нём, так что едва ли моё воспитание тоже можно считать образцовым. Имея, быть может, и совершенно добрые намерения, отец сам по себе был столь жесток, что я жила в постоянном страхе.

Мне, как и Ивану, довелось поработать, правда, очень недолго с детьми — в разваливающемся, страшном, похожем на описанный Вигдоровой в её знаменитой трилогии, сиротском детдоме для умственно отсталых детей. Кажется, какая-никакая, а практика, но между общением со шкетами, которых ты старше всего на несколько лет, и уходом за младенцем — нет практически ничего общего, кроме того, что детей в любом возрасте нужно любить. Но ведь и любить надо уметь правильно. Было ли нам дано это? Я не знаю. Мы жили совсем не так, как другие люди, за пределами здравого смысла — ибо невозможно жить втроём на одну пенсию, а мы жили. И мы старались, чтобы у сына было настоящее детство, с его радостями, но часто не хватало здоровья, сил, денег на самое элементарное, но больше всего нам не хватало опыта. Что мы делали правильно, а что нет — можно теперь только предполагать, слишком сложными зачастую оказывались обстоятельства.

Само рождение Лёши было непростым. Вскоре после свадьбы Иван затемпературил и стал слабеть — наступил рецидив септического эндокардита, инфекционного заболевания, которое является неизменным спутником больных тетрада Фало — хворь, грозящая смертельным исходом, если не избавиться от вируса, а вирус этот изгнать трудно, только если использовать очень сильные антибиотики. В течение полугода Иван кочевал с одного отделения НИИ кардиологии на другое, пока одна из верующих знакомых не выцарапала его с больничной койки в антропшинскую церковь, где мы повенчались, и тут болезнь отступила как бы сама по себе. Мы считали это чудом.