«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма - Сергей Николаевич Магнитов
Итак, мы можем видеть, что марксизм – вариация гегельянства, поэтому то, что XIX и XX века прошли под знаком марксизма, только укрепило бы Гегеля, будь он жив, во мнении, что он видит предсказанное им же долгое окончание истории, понятой как прогресс свободы.
Маркса представляют как некоего новатора в философии, как великого человека, который дал человечеству, откуда ни возьмись, путь в светлое будущее, так что даже история разделилась на время «до Маркса» и «после Маркса». Ведь после марксизма, и, как говорят, по причине его появления, возникли мировые революции, возникли страны с новым общественным строем, рухнула колониальная система, шли мировые войны…
На самом деле, всё было предопределено предшествующим ходом истории, в которой данные баталии – это эпизод.
Маркс кладет в основу логики истории не свободу, а эволюцию техники и производительных сил, однако, в отличие от Гегеля, не показывает диалектики этой эволюции. Техника или производительные силы эволюционируют от чего и к чему? И почему именно так? Post factum можно показать, к чему и почему, но предсказать – нельзя. Тем более что техника вообще оказывалась не самостоятельным феноменом, а она подчинена логики свободы, потому что техника освобождает человека, и она и развивалась, собственно, по Марксу, только для того, чтобы освобождать человека от физического труда и давать ему свободное время для творчества. «Вкалывают роботы, счастлив человек» – как пелось в песне из советского детского кинофильма. Да и в понятие «производительных сил» надо включать не только машины и коммуникации, а самого человека, с его свободой и всеми иными способностями.
Таким образом, марксова «логика истории» оказалась в плену у гегелевской, оказалась всего лишь её вариацией. Эволюция свободы у Гегеля подчинялась закону логики, или даже математики. От единичности – через особенность – к всеобщности. И поэтому, постигнув этот закон, можно было заранее предсказать, куда будет вести логика истории. Знаменитая метафора В. Беньямина насчет горбатого карлика, который сидит внутри «шахматного автомата» и играет за куклу, – как раз про «исторический материализм» – куклу, внутри которой прячется гегелевская теология.
Современная либеральная мысль свела всю философскую западную количественную традицию анализа власти от Платона и Аристотеля до Гегеля к противостоянию «демократии» и «диктатуры»: шесть понятий (демократия, республика, аристократия, олигархия, монархия и тирания) для либералов – слишком много и сложно. Но и Маркс свел качественный анализ власти, известный тысячелетия (!!!), дающий пять понятий (брахманы, кшатрии, вайшья, шудры и далиты) всего к двум: противостоянию шудр и вайшья, буржуазии и пролетариата, кшатриев объявил «инструментом в руках господствующего класса», брахманов – «интеллигентской прослойкой», далитов – подвидом шудр (люмпены – подвид пролетариев). В XX веке А. Грамши и Франкфуртская школа, конечно, подвергли ревизии такое понимание интеллигенции и настояли, что коммуникация, а следовательно, и отвечающая за неё интеллигенция, ни чуть не менее, а даже более важна, чем экономика, производство и целерациональная деятельность. Марксист Милован Джилас реабилитировал и государство (кшатриев), доказав, что оно ничуть не меньше подпадает под марксово определение класса, чем все иные классы.
Но в популярной пропаганде до сих пор налицо примитивизация теорий власти и у либералов, и у левых. Но если консерваторы хотят быть конкурентоспособны, то им надлежит перестать думать, что самый консервативный консерватизм упирается в религию, например, в христианство. Надо идти ещё дальше назад, к истокам, которые богаты, а не вперед, в будущее, которое бедно. Надо идти к исконной индо-европейской философской матрице, это и есть путь всякого мудрого консерватизма, в противоположность поверхностному либеральному прогрессизму.
Собственно, цель истории только тогда и будет достигнута, когда будет эксплицировано всё богатство её начала. Истинными прогрессистами поэтому выступают как раз консерваторы, идущие к истоку, историки, а не футурологи.
Так же как Гегель верно сказал, что все моменты власти, которые находит количественный подход, присутствуют всегда (невозможно государство без первого лица, без элит и без народа), точно так же и моменты власти, обнаруженные при качественном анализе, присутствуют всегда (невозможно государство без жрецов, вождей, куркулей, обслуги, преступников). А уже тем более, невозможно «бесклассовое общество», точнее, чем оно является, мы расскажем ниже. Можно сколько угодно говорить, что в самых капиталистических странах правят капиталисты, но на самом деле реальная власть везде у «политического класса», то есть современных кшатриев… Определенные перекосы в системе могут быть, и эти перекосы как раз могут зависеть от исторических моментов и от геополитического положения того или иного государства. Скажем, в России в силу специфики географического положения и постоянных войн преувеличенное значение имело сословие воинов, а класс вайшья всегда был в подчиненном положении. И так можно посмотреть специфику каждой страны.
Рассмотрим все виды властей не в различных странах и пространствах, а во времени, то есть – в истории. Мы можем наблюдать, что по мере роста человеческой популяции, по мере усложнения политической системы и по мере роста разделения труда в экономике, происходит всё большая и большая дифференциация как самих вари, так и их общественных ролей, происходит изменение их мест в обществе. Понятно, что в более древних обществах, варна брахманов играла более весомую роль и по своему положению стояла выше всех. Так и было в древние времена. Власть жрецов и шаманов, пророков и старейшин часто включала в себя и распорядительную власть, и хозяйственную и все остальные, – они регламентировали каждый шаг жизни племени.
Однако в дальнейшем первая скрипка и первая роль и сам титул «власти» переходят к кшатриям. Если вождь, монарх, главный кшатрий, это ещё ритуальная фигура, сакральное тело и одной половиной принадлежит кшатриям как главный чиновник и воин, а другой половиной – к миру священного и божественного, символического, то остальные бояре – это уже чистые кшатрии, без примеси всякой мистики. Этот период принято связывать с основанием государств. Собственно, зримые и понятные государственные системы – это и есть выделившиеся для управления кшатрии-воины. Чисто шаманский и жреческий период – это период первобытно-общинного строя, а эпоха государств – это уже период рабовладения и феодализма. Понятно, что резко все не меняется. Жрецы никуда совсем не исчезают в первых государствах, но они занимают свое место рядом с кшатриями и чуть даже ниже их. Часто, как например, в Средневековье, во время споров об инвеституре, власть качалась от одной варны к другой, от Папы Римского к императору и наоборот. И только позже,
