Павел Кузьменко - Самые скандальные треугольники русской истории
«В атмосфере салона Мережковских было что-то сверхличное, разлитое в воздухе, какая-то нездоровая магия, которая бывает, вероятно, бывает в сектантской кружковщине… Мережковские всегда претендовали говорить от некоего «мы» и хотели вовлечь в этом «мы» людей, которые с ними близко соприкасались… Это они называли тайной трех. Так должна была сложиться новая церковь Святого Духа, в которой раскроется тайна плоти… Единица – тайна личности, два – тайна другого, любви, три – тайна общественности: такова была цифровая мистика Мережковских», – писал Бердяев.
И вот 29 марта 1901 года на Страстной неделе в Великий Четверг в квартире на Литейном состоялось рождение и новой церкви (секты) и новой семьи из трех членов – Гиппиус, Мережковского и Философова. Они торжественно пропели гимны и прочитали молитвы, сочиненные Зинаидой Николаевной, совершив тем самым и духовное бракосочетание. После чего устроили агапу. Так в ранних христианских общинах называлась совместная трапеза участников в церкви после литургии. Поскольку в Средиземноморье за ужином пьют вино, то агапы иногда превращались в обычные попойки. Вопреки требованиям Великого поста новобрачные ели мясо и пили вино. Свадьба все-таки.
После этого Философов переехал к Мережковским.
В квартире нашлась комната, чтобы устроить там спальню для младшего члена. Ни о каком сексе, разумеется, речи не шло.
В том же 1901 году Синод отлучил Льва Толстого от церкви. У «матерого человечища» получилось создать свою церковь, секту, пусть и стараниями учеников. У философской, тройственной семьи найти последователей, вырастить учеников не получилось. Хотя Зинаида старалась, о чем будет сказано в следующей главе. Зато отвратили Мережковские от себя не одного Бердяева. Вдруг возревновал своего брата Сергей Дягилев, и журнал «Мир искусства» закрылся для Дмитрия Сергеевича и Зинаиды Николаевны. Более того, однажды Философова, можно сказать, похитили у Мережковских, как своевольную, но глупую сестренку или дочку. 5 января 1902 года на вечере в доме «троебрачников» Василий Розанов сообщил Мережковским, что Дягилев везет Философова в Европу «лечиться», а день спустя тот и сам прислал супругам записку: «Я выхожу из нашего союза не потому, что не верю в дело, а потому, что я лично не могу в этом участвовать». Очень понятно. Через год с небольшим Гиппиус и Мережковский помирились с Дягилевым, и блудный мальчик Философов вернулся в семью. И она просуществовала фактически до 1920 года.
Человеку разумному вообще свойственно время от времени бороться со своим животным происхождением путем подавления собственной сексуальности. Это не христианские монахи придумали. Аскетизм встречался во все времена во многих культурах. Борьба всегда велась не на равных. Мозг думает о высоком, но запретить половым железам вбрасывать в кровь гормоны не может. Человеческий гений додумался до оскопления. Но это как-то грубо. Христианство это вообще осуждало, за исключением случаев с кастрированием юношей ради пения высокими голосами, в том числе и церковного пения. Куда благороднее и благочестивее бороться с собой при помощи постов и молитв. Мережковские боролись при помощи творчества и примеривания на себя ролей пророков и вероучителей. С вероучением в итоге не сложилось. Но осталась привычка. И все же в начале 1900-х годов обоим супругам за тридцать. Духовный, интеллектуальный расцвет может выпасть и на более поздний возраст, но телесный – именно тогда. Пик сексуальности совпадает с телесным оптимумом. И здесь в семейных отношениях Мережковских наступает явный кризис. При том, что в творчестве и религиозных исканиях явный подъем. Муж и жена даже иногда ругаются между собой. Причем повод не интерпретация идеи Троицы в сочинениях Фомы Аквинского, а банальная ревность. В тройственной семье это не касалось только Дмитрия Владимировича. Тот как не отказывал себе раньше в гомосексуальных утехах, так не отказывал и теперь.
Сердце исполнено счастьем желанья,
Счастьем возможности и ожиданья, —
Но и трепещет оно и боится,
Что ожидание может свершиться…
Полностью жизни принять мы не смеем,
Тяжести счастья поднять не умеем,
Звуков хотим, – но созвучий боимся,
Праздным желаньем пределов томимся,
Вечно их любим, вечно страдая, —
И умираем, не достигая…
Так Гиппиус писала Философову в 1901 году.
Однажды Зинаида Николаевна почувствовала, что просто по-бабьи влюбилась в Димочку Философова. Когда они жили в их имении в Крыму, она совершила неожиданный экстравагантный поступок. Весь бомонд уже привык к ее великолепным волосам до пяток, из которых она делала себе самые невероятные прически. А тут вдруг взяла и коротко постриглась. Вероятно, причиной послужило осознанное или неосознанное желание стать похожей на мальчика и тем самым понравиться Философову. И как-то раз сама пришла к нему в спальню и легла в его постель…
Ох уж эти рафинированные штучки… Впрочем, помимо испорченности высокими идеями, могло сказаться и увлечение кокаином и абсентом. Не может быть, чтобы ими не баловались и они. Символист Брюсов, скажем, долго и безуспешно лечился от кокаинизма. В общем, получилась одна неприятная возня. Философов тут же сбежал из Крыма в Петербург, подсунув Зинаиде под дверь письмо:
«Зина, пойми, прав я или не прав, сознателен или несознателен, и т. д. и т. д., следующий факт, именно факт остается, с которым я не могу справиться: мне физически отвратительны воспоминания о наших сближениях. И тут вовсе не аскетизм, или грех, или вечный позор пола. Тут вне всего этого, нечто абсолютно иррациональное, нечто специфическое.
В моих прежних половых отношениях был свой великий позор, но абсолютно иной, ничего общего с нынешним не имеющий. Была острая ненависть, злоба, ощущение позора за привязанность к плоти, только к плоти. Здесь же как раз обратное. При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом…»
Так что лучше им всем троим было остаться супругами «в Святом Духе».
Но Дмитрий Сергеевич тоже оказался не безгрешен, и у него наступил телесный кризис. Как и у всякого популярного, модного писателя (а он стал таким в начале века), у Мережковского появились поклонники и поклонницы. Одной из таких оказалась провинциалка Евгения Образцова. В апреле 1901 года она приехала в Петербург, Мережковский прогулялся с ней по городу. А потом он посещал ее в гостинице… Скорее всего и тут ничего человеческого не было. Но Образцова приехала и в следующем году, чтобы стать пайщицей основанного Мережковскими журнала «Новый путь». Здесь уже у Зинаиды Николаевны так взыграла ревность, что она выставила поклонницу за дверь.В 1905 году, когда Гиппиус стала подогревать градус своего романа с Философовым, Мережковский снова влюбился. На этот раз объект его страсти был более подходящим для философско-сексуальных изысков основателя русского символизма – Людмила Николаевна Вилькина-Минская, поэтесса. Между прочим, жена того самого Николая Минского, с которым у Зинаиды Гиппиус был псевдороман 15 лет назад. Трудно было ожидать чего-то позитивного от общения Мережковского с Людмилой, которая имела ярко выраженные лесбийские наклонности. Даже на обложке ее самой известной книги «Мой сад» были изображены две целующиеся девушки. Эта история была последним взбрыком Мережковского, слабенькой попыткой выйти погулять от пары или треугольника.
О времена, о нравы! Может, лучше было бы Мережковскому поближе сойтись с Философовым, а Гиппиус – с Вилькиной? Но нет. Все предпочитали помучиться.
Вынужденная разлука с Философовым в 1902 году не была бесплодной для Мережковского и Гиппиус. Они были заняты созданием собственного философского журнала «Новый путь». Разрешение было получено 3 июля. Журнал просуществовал около двух лет. И постепенно его руководство перешло от Мережковского к более сильным специалистам в области мироустройства Н. Бердяеву, С. Булгакову, С. Франку.
В том же 1902 году, в июне Мережковские предприняли путешествие по старообрядческим местам Поволжья, посетили Керженецкие леса. Когда-то этот край был оплотом старообрядцев-беспоповцев. Но большую часть оттуда изгнали еще при Петре I. Мережковский там был не впервые. В молодости на него большое влияние оказывал Глеб Успенский. Он ездил к маститому писателю в имение, где велись долгие беседы о «религиозном смысле жизни», о том, как важно «обращаться к народному миросозерцанию, к власти земли». Уже тогда Мережковский, недолго разделявший революционные идеи народников, стал склоняться к религиозному мистицизму. Под влиянием Успенского Мережковский еще летом 1883 года во время студенческих каникул совершил путешествие по Волге, где познакомился с крестьянским проповедником, близким к толстовству, Василием Сютаевым, основателем религиозного учения «непротивленчества и нравственного самоусовершенствования». Позже с теми же целями он побывал в Оренбуржье, Тверской губернии, некоторое время даже всерьез рассматривая возможность осесть в глубинке в качестве сельского учителя.
