Сергей Удальцов - Путину – бой!
— расскажи, из каких культурных источников ты черпаешь силы: что читал в детстве, что читал во время длительной голодовки, если вообще была такая возможность?
— Начнем с современности: главное, что дает силы, во-первых, это то, что выходящие с нами протестовать сотни тысяч по всей стране, люди образованные, культурные, в основном. Радует, что в протест активно вливаются люди творческие — рок-музыканты, композиторы, пианисты, поэты, писатели, художники. Если в нашем общегражданском движении присутствуют деятели культуры, значит, протест имеет перспективы развития в нечто большее, чем протест. Он уже задает новые нормы гражданственности, и это не может не радовать. Касаемо же моих литературных предпочтений сложный вопрос, они разнообразны, нет какого-то узкого направления, которое бы я приветствовал. В детстве я любил научную фантастику Ефремов, Казанцев, Стругацкие, Брэдбери создавали очертания будущего. Впечатляли картины человечества, освобожденного от эксплуатации себе подобными: уход от рутинного труда, его роботизация, высвобождение времени для саморазвития, гармония с природой, освоение космоса, заселение других планет, продление жизни человека за пределы 100 лет. Вне вульгарной конкуренции, вне борьбы за выживание, навязанной капитализмом, с совершенно иным отношением, бережным, прежде всего, человека к человеку это не такая уж и фантастика… Все это казалось недалеким будущим, но жестокая реальность девяностых отбросила не только нашу родину, а вместе с нами и все человечество далеко назад. Прогресс свелся к потребительству, из него ушло творческое, альтруистическое начало, оно вытеснено корыстью, прибылью, суетой. Поэтому закономерно, что в нашей изнурительной информационной борьбе с силами регресса практически не остается времени на чтение. А если и читаешь, то какой-нибудь быстрорастворимый детектив, возникла боязнь «длинных смыслов», это тоже своеобразное бегство от свободы, которую не измерить деньгами…
— Это снова к вопросу о тех картинах, которые рисовали советские фантасты; выходит, личное время и есть та плата за соблазн тотальной монетизации свобод (контрреволюции), которую пришлось выложить из своей жизни каждому ныне работающему как бы с нуля, без отцовских завоеваний социализма…
— Совершенно верно, клиповое сознание — вот к чему пришло в результате жуткой деформации наше общество после 1991-го… Как ни странно, именно в ходе голодовки, в заключении у меня появилось время на чтение. Товарищи-сокамерники давали почитать свои книги. Вышла такая смесь: Гессе, Ницше и воспоминания прозревшего Полторанина о Ельцине и девяностых. В такие моменты книга поддерживает.
— А ранее, в юношеские годы, на чьих книгах ты «делал себя сам»?
— Достоевского тогда любил и поныне люблю читать. Экзистенция, душевные, нравственные, неподдельные страдания, колоритные русские характеры впечатляют, заставляют задумываться, учат… Мои любимые писатели Маркес, Сартр, Кафка. Вообще предпочитаю литературу философского плана.
— Не могу не спросить о приснопамятных постмодернистах, чаша с коктейлем Сорокина — Пелевина, соблазн девяностых не миновал тебя, дотрагивался до их страниц?
— Не миновал, читал. Считаю постмодерн в нашем, отечественном искусстве тупиковой, бесплодной ветвью. Я, конечно, не навязываю никому, даже дома своих вкусов боже упаси, пусть расцветают сто цветов… Однако роман, повесть должны, по-моему, нести некий идейно-реальный заряд, не обязательно позитивный, но все же быть руководством к действию, ориентиром, к чему стремиться. Постмодерн вместо этого предлагает свой стеб, выдернутые из исторического контекста цитаты, высмеивание всего и вся. Это и есть по-своему конец истории рукотворный, литература социального пессимизма, пустая литература. Если общество остановилось в своем развитии — это не повод для идиотского, вредного и самоубийственного хохота. Помнишь детскую сказку о пузыре, который до того дохохотался, что лопнул? В потерявшем ориентиры, заблудшем социуме не находится человека, способного ему, обществу, сказать в своем произведении прямо, без оговорок и хитростей, что оно так погибнет. Вот и возникает после чтения упомянутых тобой ощущение пустоты. Пустая литература, она ворует время у молодых. Вакуум вселенского (подземного. — д. Ч.) хохота втягивает их идеи, не дает укорениться ни одной мысли… Там нет никакого посыла на будущее, создается культ безвременья. Уверен, что «Так закалялась сталь», как бы ее ни обесценивали и ни высмеивали за девяностые, в тысячи раз полезнее сегодняшним ровесникам Николая Островского, чем остроумие в вакуумной упаковке.
Актуальна некая коалиция
25 декабря 2011 года координатора движения «левый фронт» Сергея Удальцова после окончания уже второго подряд административного ареста привезли из больницы в суд, где он был осужден судьей Боровковой еще на 10 суток административного ареста по эпизоду с пикетом, который произошел еще в октябре 2011 года. На оглашении приговора Удальцову стало плохо, и «скорая» увезла его в больницу. с момента первого ареста, произведенного 4 декабря за переход дороги в неположенном месте, Удальцов с перерывами на лечение ведет сухую голодовку. Журналисты, которым с трудом удалось пробиться в здание суда, смогли поговорить с Удальцовым в перерыве между судебным слушанием и вынесением приговора.
Тимофей Дзядко, Forbes: Сергей, как вы себя чувствуете? Сергей Удальцов: Чувствую себя плохо. Если будет вынесен приговор 15 суток, я буду вынужден продолжить сухую голодовку. Я понимаю, что это связано с риском для жизни, но я не могу оставить так неправосудное решение суда, нужно продолжать бороться.
Тимофей Дзядко, Forbes: Зачем идти на такие крайние меры?
Сергей Удальцов: Я свой выбор сделал и прошу его уважать. Голодовка будет продолжена. Обещаю выжить.
Григорий Охотин, «Большой город»: Сергей, вам удается следить за тем, что происходит в Москве?
Сергей Удальцов: Периодически. Находясь в спецприемнике, это делать сложнее, хотя там было радио, и какие-то основные новости узнать удавалось. В больнице люди рассказывали. В целом я в курсе событий.
Григорий Охотин, «Большой город»: Как вы оцениваете то, что на митинге 24 декабря среди выступающих было явное преимущество у правых — экономически или идеологически — сил? Что вообще происходит с левыми силами?
Сергей Удальцов: Я считаю, что оргкомитету на будущих акциях следует более четко планировать свою работу и лучше обдумывать состав выступающих. Пока действительно есть некоторый дисбаланс и перекос. Я не вижу в этом злого умысла, скорее, просто идет притирка, и в целом левый голос все-таки прозвучал. Было мое выступление, выступал Илья Пономарев, Константин Косякин. Просто к следующему митингу оргкомитету надо четче соблюсти баланс.
И второй аспект, очень важный, это то, что, в отличие от представителей либеральной оппозиции, так называемая официальная левая оппозиция полностью пока дистанцируется от участия в этом народном протесте. Там должны были быть и лидеры КПРФ, и лидеры «Справедливой России». Был Илья Пономарев, но он был в единственном числе и больше от лица «Левого фронта». Пока позиция самой партии, на мой взгляд, трусливая, и я не зря в своем выступлении призывал их сдать мандаты. Если бы они сдали мандаты, то они бы действительно совершили в своем роде революцию, и ситуация перешла бы в иное качество. Их трусливая позиция в том числе ослабляет и левое движение. Я очень из-за этого переживаю и надеюсь, что, выйдя на свободу, нам удастся эту ситуацию направлять в лучшую сторону. В целом я убежден, что консолидирующий вектор развития России, который может охватить максимальное количество людей, это социал-демократический вектор, который близок большинству населения.
Григорий Охотин, «Большой город»: Кого вы видите в потенциальной коалиции левой оппозиции?
Сергей Удальцов: Я предлагал и продолжаю предлагать создать на базе оргкомитета митинга, тех гражданских движений, которые сейчас появились, — «Белая лента», групп в «Фейсбуке», «Твиттере» и других соцсетях, безусловно, с привлечением творческой интеллигенции и представителей социальных движений — создать комитет национального спасения. Это структура, которая возьмет на себя ответственность и за подготовку протестных мероприятий, и за выработку требований, и за переговоры с любыми представителями действующей власти, и, в случае необходимости, эта широкая демократическая структура должна стать переходным народным правительством — в том случае, если нам потребуется, отстранив от власти нынешний, не побоюсь этого слова, бандитский режим, трансформировать законодательство и проводить новые выборы. Комитет национального спасения — это мое предложение, могут рассматриваться и другие идеи, но подобная структура на переходный период нужна, потому что если мы будем действовать аморфно и размыто, то есть большой риск, что власти растащат нас по разным углам, кого-то подкупят, кого-то запугают, кому-то что-то пообещают. Они будут пытаться нас рассорить, пытаться проводить какие-то сепаратные переговоры. Но если мы будем немножко мягче друг к другу относиться и не будем выискивать самые мелкие огрехи друг у друга, то я думаю, мы добьемся результата, и не минимального, а максимального. Ближайшие две-три недели надо потратить на то, чтобы такую структуру сформировать.
