Артем Драбкин - Я дрался на бомбардировщике. Все объекты разбомбили мы дотла
— Такого не было.
— Девушек не катали?
— Нет, что вы?! Это было не принято. Даже и разговоров об этом не могло быть. Дело опасное.
В ночь с 8 на 9 мая мы собирались отбомбиться по Курляндской группировке. Подготовились: подвесили бомбы, нанесли маршрут, поужинали, приехали на аэродром, и вдруг — раз! Отбой! Поехали домой, не раздеваясь, вроде того, легли спать. Часа в 2 ночи прибегает командир эскадрильи Сукоркин: «Подъем! Война окончилась!! Ура!!!» Тут такое началось… Многие летчики у нас отпустили бороды — до конца войны. Давай их брить! У кого бороды не было, тот побежал за выпивоном, закусоном. Какое-то время спустя, может быть час, приходит опять командир: «Отставить всякие выпивоны, закусоны. Бриться, стричься, наряжаться, подшивать чистые подворотнички — в 10 часов утра вылет в Москву. Будем участвовать в салюте Победы!» В 10 часов вылетели. Я взял с собой чемодан погибшего друга… Бориса Фролова, чтобы передать его матери. Борис пришел в полк под новый, 1945 год. Он не летал, но надо же было хоть один боевой вылет сделать. Его взяли в экипаж капитана Шилова, чтобы провезти.
Летели на Кюстрин. Задачу поставили вечером. Я летел в составе экипажа старшего лейтенанта Яглова Григория Семеновича, правый летчик — лейтенант Соколов Дмитрий Александрович, радист — старший сержант Гречко; воздушные стрелки — сержант Бородин и сержант Мамыкин. Как обычно, в бомболюки подвесили 6 шт. ФАБ-250 и 2 шт. ФАБ-500. Бомбовый удар полк должен был нанести в 5 часов утра (3 часа по берлинскому времени). Погода в эту ночь была хорошая. Цель увидели издалека. Выполнили противозенитный маневр и успешно отбомбились. С левым разворотом отошли от горящего Кюстрина. Уже начинало вставать солнце. Идем обратно. Что такое?! Стоит стена огня! Прожектора светят. Это началось наступление на Берлин. Благополучно прошли линию фронта. Подлетели к ленте реки Одер. Экипаж расслабился, понимая, что находится над своей территорией. Вдруг вокруг нашего самолета появились разрывы снарядов зенитной артиллерии. Вначале подумали, что огонь открыт по самолетам противника, которые оказались поблизости от нас, но воздушные стрелки доложили, что в пределах видимости немецких самолетов не наблюдается. Я посмотрел вниз и увидел на реке, чуть правее нас, переправу. По ней переправлялись на запад военная техника и войска второго эшелона.
Приняв наш самолет за немецкий, зенитчики, прикрывавшие переправу, открыли интенсивный огонь. Командир корабля без промедления стал выполнять эволюции «Я — свой самолет», а я сразу же произвел несколько выстрелов из ракетницы, дублируя этим сигнал «Я — свой». Огонь прекратился. На этот раз пронесло. Самолет повреждений не получил, и мы благополучно сели дома.
А экипаж Шилова попал под зенитный огонь, им пробили бак с горючим. До Барановичей они не дотянули и сели в Белостоке. Утром позавтракали, курево кончилось. Пошли на рынок второй летчик, штурман Коля Алексеев и Борис Фролов. Пока побродили, идут по городу, слышат — играет музыка. Зашли, а там идут танцульки. Решили посидеть, послушать музыку. Борис Фролов и Коля Алексеев в х/б, а второй летчик, тот еще прохиндей и жох по девочкам, успел пошить из английской шерсти бриджи, гимнастерку. Пошел танцевать. Подцепил какую-то девицу. Та пригласила его к ней домой. Он к ребятам: «Пойдемте, нас в гости приглашают». Коля Алексеев отказался, Борис тем более. Он ее под крендель и повел домой. Они посидели какое-то время, дело к вечеру подходило, и подались на свой аэродром. Проходили мимо каких-то развалин. На них выскочили двое, открыли стрельбу. Борису Фролову, видимо, сразу попали в сердце. А Коле в живот. Он был спортсмен, отличный футболист. Сумел нырнуть в подворотню. Через какое-то время на выстрелы прибежал патруль. Никого, конечно, не нашли, но Алексеева отправили в госпиталь, его спасли, а Борис был уже мертв. Второй летчик утром спокойно вернулся на аэродром.
Утром мы перелетели на аэродром Астафьево. Нас проинструктировали, что мы должны летать внутри Садового кольца, стрелять из ракетниц. Что мы и проделали. Утром я отвез чемодан матери Бориса… Это непросто — видеть горе матери.
ДУДАКОВ
Александр Васильевич
Родился я в 1919 году в селе Согласовка, Берковского района, Пензенской области. Моя мать — из крестьян, отец — из рабочих, старый солдат, провоевал три войны: Первую мировую, Гражданскую и эту… В этой войне он уже не с винтовкой воевал, а с топором, как плотник, восстанавливал железнодорожные станции… Как раз перед моим поступлением в школу семья переехала в город Ртищев Саратовской области.
Во Ртищеве я окончил девять классов и по комсомольскому набору поступил в Энгельское ВАУЛ — Военное Авиационное Училище Летчиков. В девятом классе вызвали в райком и направили на медицинскую комиссию. Из Ртищева многих тогда вызвали, почти всех… Но отобрали в летчики только шесть человек.
Окончив девять классов в 1936 году, я уехал в Со-гласовку. Но тут же получил письмо от отца: «Приезжай, тебя вызывают в райком». Вернулся, и нас, шесть человек, отправили в Саратов. Вновь была медицинская комиссия, но более строгая. Была и мандатная комиссия. Я толком не понимал, что такое летчик, а что техник. В мандатной комиссии на вопрос: «Вы куда хотите: в летчики или в техники?» я ответил: В техники.
Ну чего вы в техники? У вас же одни пятерки! Идите в летчики!
Я согласился — мне было все равно.
Поехали мы из Саратова в Энгельс. Опять нас и медицина посмотрела, и мандатная комиссия. Потом стали нас экзаменовать: диктант по русскому языку и письменная математика. На выполнение задания давали два или три часа. Я за час все сделал. Проверили и оценили на «пять».
Я попал в самый сильный класс, на 111-е отделение. В него попало тридцать человек. Начиналась так называемая «терка». Нам сказали:
— В наряд ходить вы не будете, будете заниматься: восемь часов с преподавателем и шесть часов самоподготовкой.
Нагрузка колоссальная! Как сейчас помню, самым сложным предметом была «теория полетов». Преподавал ее капитан Крашевич. Он делал упор на знания, которые пригодятся на практике. За зиму мы закончили почти всю «терку». Весной начались полеты.
Вместе с теорией мы изучали самолет У-2 — простой по технике пилотирования, очень хороший для первоначального учения. Изучили его и начали летать. Программа полетов называлась «вывозная» — около двадцати полетов. Первый полет с инструктором, но пилотируем уже вместе. Со второго полета пилотирует курсант, а инструктор где надо поправляет и словом, и делом. Было переговорное устройство, которое на ухо вешалось. Инструктор говорил, как надо действовать, но иногда перехватывал управление. Не могу не похвалиться — я летал лучше всех в звене.
Из тридцати человек несколько курсантов отчислили по летной неуспеваемости. Как сейчас помню, одного совсем отчислили, и он вернулся на третий курс Саратовского экономического института, откуда его призвали. И еще четырех человек перевели на основной курс. Остался в нашем классе двадцать один человек. Самые сильные.
Я уже был готов к самостоятельному вылету и вдруг заболел малярией. Вы представляете?! Мы в поле были, и у меня температура поднялась, меня — в госпиталь, и хинной пичкать… Больше недели я там пробыл и вернулся. Я так беспокоился, чтобы не отчислили. Володя Кукарский, мой инструктор, предложил полет по кругу. Я выполнил. Потом приказал второй полет по кругу. Я выполнил. Подошел командир звена Лущик. Он меня любил за то, что я хорошо летал, и называл «Дудачков»:
— Ну, Дудачков, давай полет по кругу.
Я сделал полет по кругу.
— Ну, еще один.
Я еще сделал. Кукарский и Лущик поговорили между собой. Кукарский приказывает технику:
— Бородулин, мешок.
Чтобы центровка не менялась, в первую кабину вместо инструктора привязывали мешок. Я сделал два полета, докладываю. Инструктор и командир звена поздравили меня. Сам я тогда еще не курил, но у нас было принято по такому случаю покупать коробку папирос «Казбек» и всех угощать, начиная с командира звена и инструктора. Одной коробки не хватило, еще купил.
Сколько радости! Я вылетел вторым, это была такая радость — только один Алексаша Максимов впереди меня был. Вскоре я окончил программу на «Р-5». Вообще-то срок обучения в училище был три с половиной года, но я обучался чуть более двух лет. Наше звено было особое. Нас всех, двадцать один человек, оставили работать инструкторами, поскольку мы и теоретически были самые сильные, и летали лучше всех. Чуть позже Сашку Максимова хоть и летал хорошо, но «по глазам» списали с летной работы. Он в училище работал преподавателем по физкультуре.
Кстати, во время обучения командиром отряда был назначен летчик, вернувшийся из Испании. Конечно, он рассказывал про испанскую войну, но у меня в памяти осталось мало: то, что там были наши истребители И-16 и что наша авиация здорово била всех. Но потом немцы подбросили туда «мессеры», и они крепко нашим «вложили». И еще, что нам нужна другая авиация. Вот такой разговор у меня остался в памяти.
