Артем Драбкин - Я дрался на бомбардировщике. Все объекты разбомбили мы дотла
Ночь была темная, безлунная, с плотной облачностью. Наземные ориентиры были едва различимы. Трудно было ориентироваться, а тут еще отказал радиокомпас. Я решил, что возьму чуть южнее, выйду на Днепр, а уже по нему поднимусь к Орше, а там и аэродром. Так и получилось. Помогли и наземные аэродромные службы — включили и вертикально поставили прожектор. Сели. Посмотрели — на правой плоскости было около 20 рваных пробоин. Хорошо, что остались неповрежденными топливные баки и нам хватило горючего для возвращения на свой аэродром. Кроме того, осколком зенитного снаряда оказалась перебита антенна радиокомпаса, представляющая собой обычный провод, протянутый от киля к передней кабине. Поэтому он не работал.
В ту же ночь пропал воздушный стрелок из экипажа старшего лейтенанта Анатолия Головченко. Докладывая на КП командованию полка о выполнении задания, командир рассказал о сложностях и опасностях боевого вылета на Данциг, большой плотности зенитного огня противника. Но не смог дать вразумительного ответа на вопрос: когда, в какой момент полета кормовой стрелок без доклада покинул самолет. Выпрыгнул он на территории противника или на своей.
Правда об этой потере стала известна намного позже, после окончания Великой Отечественной войны. В июле 1945 года воздушные стрелки получили письмо от пропавшего без вести, в котором он сообщал о себе, что, мол, жив-здоров, продолжает службу на Украине в одной из пехотных частей. Очень скучает по своим друзьям и просит помочь ему в переводе его в состав нашего полка на прежнюю должность воздушного стрелка. Письмо передали в особый отдел. Вскоре его привезли в дивизию и допросили. Над Данцигом, при подходе к цели, их самолет попал под интенсивный огонь зенитной артиллерии противника. Одним из осколков зенитного снаряда царапнуло стрелка. Кровь стала заливать ему глаза, командир выполнял активный противозенитный маневр, и ему показалось, что самолет неуправляем и падает. Тогда он принял самостоятельное решение и без команды командира корабля покинул самолет.
В воздухе он раскрыл парашют и благополучно приземлился в черте города Данциг, где сразу же был пленен. В конце марта части Красной армии освободили его, и тут же он был призван и до конца войны воевал в пехоте. Военный трибунал рассматривал дело стрелка в открытом судебном заседании в присутствии однополчан. Он быв признан виновным и осужден по статье УК РСФСР «За побег с поля боя» на восемь лет тюремного заключения.
С Гришей Ягловым мы летали на Кенигсберг. Дневной вылет. Мы же ночью летали, одиночно, а тут строем! Прилетели мы. А самолеты были разных серий, и на них кнопки сбрасывания бомб были по-разному установлены. Я привык, что кнопка сбрасывания на прицеле, а на этом самолете нужно было дублировать сброс кнопкой на приборном щитке. Я этого не сделал и аварийным сбросом не продублировал. Отбомбились по ведущему, развернулись обратно. Вдруг радист докладывает: «Бомбы у нас висят». Е-мое! Ничего себе! Командир принял решение вернуться на цель. Сделали заход по железнодорожной станции. Ниже нас летят «пешки», Ил-2, мы летим выше всех. Тут смотрю: японский городовой, ниже нас немецкий истребитель! Хорошо, что у него целей было много, не только мы. Захожу на второй заход. Тут уж я сбросил бомбы.
Ночью дают второй вылет. Цель — населенный пункт на косе. Летим. Погода прекрасная. Вдруг ни с того ни с сего начинает натекать облачность. Думаю: «Неужели надо снижаться под облака?!» Потом поняли — это дым от горящего Кенигсберга! Я замерил линейкой — на 150 километров простирался! Зашли на цель, удачно отбомбились, развернулись, вернулись домой, все благополучно, все нормально.
Очень тяжелые нам достались вылеты на Свина-мюнде 5 мая. Во-первых, грозовая облачность прижала нас чуть ли не на 500 метров. Огня там было, как над Данцигом! «Эрликон» крутит перед носом. Вот-вот проткнет тебя насквозь. Ужасно! Бомбы сбросили, и в развороте нас схватили прожектора. Мы в облака! Огонь стих. Встали на курс домой и решили пробиваться наверх. Летали мы на высотах 3,5–4 тысячи и кислород с собой не возили. А тут полезли вверх. Через некоторое время поняли, что не пробьем. Пошли в облаках и наткнулись на грозовую облачность. И вот представляешь, по всему самолету огни Святого Эльма. Такая красотища! Винты вращаются, образуя голубоватый круг, а по внешней металлической части моей кабины светились и медленно стекали светло-голубые струйки электрических разрядов. В этих случаях рекомендовалось выключать все ненужное радиооборудование. Я радиокомпас и радиостанцию, конечно, выключил. Почти час мы летели при таком освещении.
— Потери ориентировки не было?
— Слава богу, обошлось.
— Большие потери были в эскадрилье?
— Как погиб экипаж Федора Пудова, я рассказал. Следующим погиб экипаж заместителя командира эскадрильи капитана Лебедева. Вылет был на Данциг, а потом в полете нас перенацелили на Кенигсберг, потому что над целью погоды не было. Это всегда очень неприятно. Над Кенигсбергом погода отвратительная. Что произошло с экипажем Лебедева, никто не знает — может, с землей столкнулись, может, сбили их. Потом Галушко над Данцигом весной 45-го… В октябре мы потеряли экипаж Бондарева… такой высокий парень был… Штурманом был у него красавец мужчина, русоволосый с голубыми глазами Леша Силин. Но тоже чудаковатый. Слетали, позавтракали. Приходит после завтрака, развалился на кровати, не снимая сапог. Ноги на низкий железный поручень положил и так мечтательно: «Что это за жизнь?! Слетаешь, прилетишь, покушаешь, потом поспал и валяйся здесь. Нет, чтобы сбили! Вот сейчас бы пробирался где-нибудь в лесах, в болотах…» Командир Бондарев говорит: «Ты что, сдурел? Зачем нам это надо?!» Перед самым взятием Риги полетели. Они имели привычку после бомбометания снижаться и из пулеметов обстреливать прожектора, зенитные посты… так и не вернулись. За полгода из десяти экипажей погибло четыре. Федя Пудов разбился после войны. Облетывал новый самолет — и отказал мотор.
— Экипаж был постоянным?
— Старались не тасовать людей. Здесь, как в космосе, важны слетанность, сработанность, понимание друг друга.
— Как строилось общение в вылете? Матюками или спокойно?
— Спокойно. Никаких матюков не было. До войны народ был совершенно другой. Культурный, вежливый, друг друга уважали.
— Какое оборудование было в штурманской кабине?
— Радиокомпас, гирокомпас, конечно, магнитный компас, указатель скорости, высоты. Тумблеры сброса, открытия и закрытия люка, аварийного сброса бомб. Прицел был наш, ОБП-5С.
— Кормили хорошо?
— Американская тушенка выручала. Мы приехали из училища — кожа да кости, а тут так уже отъелись и оделись хорошо. На этих американских самолетах чего там только не было! У нас было что? Наши русские меховые комбинезоны: сходить в туалет — это целая проблема! А у них куртки. В общем, все было, даже черви для рыбалки! Рассказывали, что кто-то принял их за консервы и под спирт употребил в качестве закуски. В полет нам давали драже, чтобы не заснули, шоколада не было, не давали. Впрочем, мне и так не до сна было. Летчики могли кемарнуть по очереди.
— Туалеты на Б-25 были?
— Писсуары были. С расстройством желудка нельзя было летать.
— Как часто летали?
— Все зависело от погоды. Дальнюю авиацию не сравнить со штурмовиками или истребителями. У нас дальние полеты — мы зависели от погоды в двух концах. На своем аэродроме в момент вылета и посадки должна быть летная погода и чтобы цель была открыта. Добро на вылет в основном твой отец давал. Помню его хорошо, вы очень похожи друг на друга. Прекрасный был человек.
— Сколько всего у вас боевых вылетов?
— Двадцать восемь. Не так много.
— Как проводили свободное время?
— Танцульки. У нас был клуб. Были солдатки — связистки, радистки, официантки. Из соседних деревень девушки приходили. Иногда крутили фильмы.
— 100 грамм когда давали?
— Только после боевого вылета. Среди ночи, можно сказать. Я не очень увлекался и иногда отдавал — молодой еще. Первый раз я поднял рюмку на выпускном бале 21 июня 1941 года. Наш классный руководитель Мелехин пригласил ребят в комнатку уборщицы, поставил бутылку, достал рюмки… выпил первый раз в жизни. Эти сто грамм использовались, чтобы немножко стресс снять.
— В эскадрилье летный состав держался вместе?
— Одна казарма для летного состава. Только у командира эскадрильи была отдельная комнатка. Эскадрилья была очень дружная. Качество народа в то время было совершенно другим. Отношения были уважительные. Никаких оскорблений, драк, пьянок.
— Техников брали на войну, они просились?
— Такого не было.
