Газета День Литературы - Газета День Литературы # 52 (2001 1)
Желанья в сердце пробудил и страсти.
Я наяву их жаждал и во сне.
Но в пепел облеклась мечта о власти,
И обратились страсти в боль во мне.
Ты лжепророков тайно посылал,
Что ложь рядили в Истины одежды.
Ты золотом Храм Божий украшал,
Услужливо мостил мой путь надеждой,
Чтоб я к Отцу дорогу потерял.
Я проклинаю мир иллюзий твой
С борьбой за миражи, свободой плоти…
Душа устала. Где найти покой?
В каком забыться сне или полете?
…И кровь небес омыла крест живой.
Змея исчезла. Воссиявший свет
Преобразился в образ серафима:
— Узри, Адам!
Вот истинный портрет
Того, чья власть над миром неделима.
Я испытал тебя в горниле бед.
Узри себя!
Твой род твоим путем
Пройдет от сотворенья до исхода.
Мятущийся между добром и злом,
Узнает все — и рабство и свободу,
И грань меж ними кровью и огнем
Он уничтожит.
И, как ты, в свой срок
Придет сюда в отчаянье и муке,
Осилив тяжесть ноши и дорог,
К Отцу в мольбе протягивая руки.
И здесь найдет, что там найти не мог.
Усни, Адам!
Не вечен будет сон.
Здесь Божий Сын твой грех искупит кровью.
…И трещина разверзла горный склон.
Взяв ком земли с собою в изголовье,
Вошел устало и покорно он.
Гора сомкнулась.
Небывалый гром
Потряс всю землю, разрушая скалы.
И плакал Каин, мучимый грехом.
И кто-то пролетел в одеждах алых,
Мир осеняя огненным перстом.
ЛОШАДЬ
Как стояла она! Как глазами водила!
Как ходила в ней волнами вольная стать!
Как бугрилась на мускулах ярая сила!
Не хозяин ее, а она выводила
Мужика своего торгашам показать.
То ли стала кормилица косточкой в глотке,
То ли леший какой в его душу проник,
То ли глаз положил на красивые шмотки?
А и взял-то всего тридцать шкаликов водки
За красу ненаглядную сивый мужик.
И ее увели.
Сыромять поменяли
И узду, и гужи, и супонь, и хомут
На заморскую упряжь.
И не заставляли
Ни пахать, ни возить…
Даже стойло сломали.
Мол, живи, как мустанги на воле живут.
А она захирела.
То ль корм был не в лошадь,
То ль повадилась ласка пугать по ночам
До кровавого пота.
Но только все тоще
Становились ее неподвластные мощи
Конским знахарям, экспертам и колдунам.
И позвали тогда мужика.
Он с похмелья
Посмотрел на родимую ладу свою,
Намешал из травы то ли пойла, то ль зелья
И добавил словцо в переводе, как шельма:
— Что тебе… не живется-то в ихнем раю?
Лошадиная морда уткнулась в ладони,
Пробежала по коже счастливая дрожь…
Торгаши улыбались мужицкой персоне:
— Ну теперь все о'кей!
Суперлайнер обгоним!
Но мужик озверел:
— Нет уж, дудки! Не трожь!
РАЗГОВОР С ДАНТЕ НА ПЛОЩАДИ ВЕРОНЫ
Старый двор в неослабном сплетении линий,
Словно взяты в полон небеса и земля.
Я глазами ищу: где он — вещий Вергилий,
Кто меня уведет на все круги твоя?
Ты стоишь, преклонившись пред силою тленной,
Узнавая в ней вымыслы ада свои.
И застывшие очи, как вопль Вселенной
О спасительной силе великой любви.
Но безмолвны уста, и молчит твоя лира,
Что когда-то была выше тронов и лир.
Или ты оградился от грешного мира,
Иль тебя оградил от себя этот мир?
Рядом нет даже тени твоей Беатриче,
Нет возлюбленной сердца, а только бетон,
Да реальности новой слепое обличье,
Да все адовы круги последних времен.
* * *
Портреты лип на фоне снегопада
Хранят медлительность заброшенного сада
И обреченность позднего листа.
И что-то из того, что нам совсем не надо
И без чего вся наша жизнь пуста.
В движении замедленном и сонном
Плывут над городом заснеженные кроны —
Небрежных рук задумчивый каприз.
И чей-то взгляд чужой и отрешенный
Лишь омертвлял случайный тот эскиз.
В угоду вымыслу, неведомой затее
Две тени обозначились в аллее,
Едва напоминая то ли птиц,
То ли людей с одной рукой и шеей,
Но с множеством неразличимых лиц.
А снег то шел, то замирал послушно,
И, выполняя волю равнодушно,
Пытался хаос тот перебороть,
Чтоб в праздник света не было так скучно,
Чтобы слились в одно душа и плоть.
Уже рука кистей едва касалась.
И вдруг — порыв!
И сразу все смешалось.
И надо всем восстала чистота.
И ожил холст, когда на нем осталась
На фоне снегопада — пустота.
* * *
Ночные образы во сне ли, наяву ль
Жестикулируют, враждуют, суетятся,
И пьют за Родину, и вяло матерятся
Под «Санта-Барбару» и хоровод кастрюль.
Ночные образы при вспышках света фар
Похожи на зверей из мезозоя.
В извивах тел, как змеи в пору зноя,
Как в киносъемках мировой пожар.
Ночные образы в недвижимом каре
Вздымают руки и кричат победно.
И так загадочно и так бесследно
Куда-то исчезают на заре.
Но из разлома, где ни тьма, ни свет,
Где так знакомо терпят, негодуя,
Где ложками гремят, прося обед,
Гнусаво кто-то вторит: Аллилуйя!
* * *
Непрочные радости, прочное лихо.
Морозом закована речка Шутиха.
В снегах утонула деревня Отрады.
Заборы, столбы, да могилок ограды.
И все ж вопреки неладам и порухе
Гадают о счастье нежданном старухи.
И тихо светлеют угрюмые лица:
А вдруг в этот раз и взаправду свершится!
Ведь каждый из жителей горькой юдоли
Пришел в этот мир за счастливою долей.
И ждут этой доли, как манны небесной.
А тех, кто о ней не дождался известий,
Уносят на кладбище, ладят ограды
На речке Шутихе, в деревне Отрады.
Непрочные радости, прочное лихо.
Над снежной равниной пустынно и тихо.
Сергей Сибирцев ПРИТЧА О ПАЛАЧЕ
— Ты бы не сумасшедничал так-то, а, знаешь? Взрослый человек, а под прической черт знает что творится! Займись натуральным стоящим делом, знаешь. Что это за чин — уполномоченный исполнитель приговоров! Ну, ты чего понурился? Нет, ты не это, знаешь… Я что, в упрек? Упаси боже! Нравится работать этим… как его… уполномоченным душегубцем — пожалуйста! Только пойми, я тебе, как на духу, — это чистейшая придурь, знаешь. Сам рассуди: чтобы качественно ликвидировать… Для этого о-го-го сколько нужно… сам знаешь! И опять же не один полевой сезон. А тут — без году неделя, и он называет себя — исполнитель приговоров, знаешь. Ты не палач, а все равно как уличный не лицензированный элемент — убийца. Знавал я одного штатного убийцу, знаешь. Содержал семейную ячейку на одну бюджетную тощую зарплату. За звездочки, выслугу, доппаек держался, ну и… Спирт докторский для устройства нервов, знаешь. Нет, мне твоя должность не по нутру. Нет в ней перспективы! Один мутный стуженый подвал и… А ты вглядись, вглядись, какова на улице оперативная обстановка, знаешь! Целые дома с жилым спящим людом злодеи отправили на лютую смерть. В центре Москвы, рядом с Пушкиным, прохожих невинных подорвали напалмом, знаешь. Гордость флотских — атомную субмарину — утеряли прямо на военно-морских маневрах! А душки-олигархи тотчас же, сотворивши всемировой пропагандистский шухер, грамотно взявши электорат за шкирку, тотчас на президента-молодца, умеючи натравили, знаешь. А как же душкам-друганам поступать, коль новый Цезарь на кошельки их зариться, негодник, вздумал? Виллы-замки, счета закордонные и прочие, кровавым потом вещдоки заработанные, — а малый-то исключительно осведомленный, знаешь! А пика полукилометровая Останкинская, которую загрузили сверх всякой меры, — а она, милаха, и не выдержала, знаешь… Останки человеческие, кладбищенские, которые под ее цоколем зашевелились, знаешь!
