Матвей Ганапольский - Самый лучший учебник журналистики. Кисло-сладкая книга о деньгах, тщеславии и президенте
Итак, разговор начался. Мы объяснили террористу, что он в прямом эфире и что мы просим, чтобы он отпустил детей. Он отказался и стал перечислять свои требования. Ясно, что вывести федеральные войска из Чечни, как он требовал, мы не могли, поэтому в разговоре делали акцент на детях. Мы говорили, что он должен их пожалеть, а он отвечал, что от рук федеральных войск погибло много чеченских детей. Мы говорили, что его сейчас слышат миллионы людей и он должен проявить гуманность, а он спрашивал, где была гуманность этих миллионов, когда Чечню бомбили?
Естественно, разговор закончился ничем.
Потом был штурм, и террористов убили.
Я несколько дней после этого ходил с самоощущением героя. Говорить с главным террористом – это журналистская удача, что ни говори. Более того, мы пытались освободить заложников – разве это не благородно? Да, у нас ничего не вышло, но мы вписали свои имена в историю – не каждому в наше время выпадает стать участником столь значимых событий.
Так я думал в тот момент.
И лишь потом я осознал, что, возможно, ошибался. Теперь мне кажется, что мы совершили сразу несколько ошибок, главная из которых в том, что журналист должен был быть журналистом, а не вершителем судеб.
Да, мы разговаривали с главарем террористов.
Но позвольте спросить, а готовы ли мы были к этому разговору?
Известно, что для переговоров с подобными людьми существуют другие, специальные люди, годами изучающие психологию террористов и имеющие специальную тактику подобного разговора. Они говорят с террористами часами и добиваются успеха. Нам не дали такого переговорщика, но это не оправдание – мы подобными знаниями не обладали.
Почему мы решили, что он освободит детей, поговорив с нами? Потому что мы особенно хорошие? Или потому что он в прямом эфире?
Правда, думать об этом времени не было, у нас был вынужденный азарт.
Но представим себе, что в это время человек из спецслужб до нас работал с этим террористом и почти договорился, что он отпустит десять детей в обмен на выступление в эфире. Но тут влезаем мы, даем главарю эфир без всяких условий, и дети остаются в здании.
Может быть, все было не так, но вдруг?!
И еще одно общее замечание.
Для чего террористы устраивают подобные акции. В первую очередь для того, чтобы о них говорили. Захватив несчастных детей, они спешат заявить всему миру о своих безумных планах. Журналисты не могут не сообщать о факте захвата, но означает ли это, что террористам нужно давать эфир, чтобы узнать об их переживаниях, перед тем как они совершат массовое убийство?
Заметьте, все, что говорил нам главарь террористов, было абсолютной правдой. Были и бомбардировки, и гибель детей. В Чечне была настоящая война, но власти стыдливо называли ее «контртеррористической операцией». Действительно, Чечня – часть России, а раз так, то разве может быть война против собственного народа?
Но у властей свои резоны, а у журналистов должны быть свои. Между нами и террористами была одна существенная разница – они захватили зрителей и уже расстреляли несколько человек. А в этом случае с ними должны беседовать не журналисты, а совсем другие люди – хорошо вооруженные и стреляющие точно в цель.
Сейчас, если бы такое произошло, я бы отказался от беседы с террористом в прямом эфире.
Но и государство решило определиться, как быть в такой ситуации. Сейчас в России существует четкое законодательство, что террористам и людям, обвиненным в террористической деятельности, запрещается давать эфир. Их запрещается показывать по телевизору, давать их голоса по радио, а также приводить их прямые цитаты.
И я с подобным решением абсолютно согласен.
Более того, скажу, что иногда, мне совершенно непонятно почему, в некоторых странах считается большой журналистской удачей взять интервью у какого-нибудь негодяя. Я понимаю, крайне важно, чтобы в эфире были представлены разные точки зрения, но мне кажется, что человек, заявляющий, что он совершил один теракт и скоро совершит следующий, не может получить эфир, потому что причины, о которых он рассказывает журналисту, должен выслушивать только тюремный психиатр.
Но к сожалению, я понимаю, что если Бен Ладен или какой-то подобный отморозок даст интервью, то почти любая телекомпания, конечно с оговорками, что он очень нехороший человек и что должны быть представлены все точки зрения, покажет это видео.
Но я глубоко убежден, что это неправильно, даже преступно.
Я понимаю, что мне могут возразить. Более того, у меня по этому поводу постоянный спор с моим коллегой Алексеем Венедиктовым, который считает, что разговоры об ответственности журналиста абсурдны, ибо перечеркивают саму информационную идею профессии журналиста. Алексей считает, что нельзя обвинять петуха в том, что он кукарекает, когда встает солнце, ибо тут первично солнце, а не петух.
Тут я с ним согласен. Более того, я признаю, что в разных странах разные традиции журналистики и разное понимание роли журналиста. Я ценю это многообразие. Но, я настаиваю, что журналист обязан думать о последствиях каждого своего шага.
Вспомните мой пример с фильмом «Крепкий орешек», где герой Брюса Уиллиса Джон Макклейн дважды, в разных сериях, съездил по физиономии журналисту Саймону за то, что он, казалось бы, сообщал абсолютную правду. Да, но что это была за правда и каковы были последствия?
Напомню, что первый раз Саймон сообщил в эфире имя героя и показал фото его семьи. Это позволило террористу, который смотрел телевизор, вычислить жену Макклейна, и она чуть не погибла.
В другой серии Саймон звонил из самолета, который мог упасть, потребовал вывести его в прямой эфир и рассказал эту жуткую правду. Но в аэропорту везде установлены экраны, и началась грандиозная паника. Люди выбегали из здания, топча друг друга.
Дважды Саймон сообщал аудитории правду, но последствия этой правды были более чем сомнительны.
Так кто прав?
У меня нет ответа.
Но я абсолютно понимаю справедливость классической журналистской задачки: представим себе, что вы видите пожар. Вы крикнете «пожар», чтобы спаслись люди?
Конечно!
А если это происходит в набитом людьми кинозале?..
То-то!..
Еще одну интереснейшую историю, подводящую к моей главной мысли, мне рассказал известный журналист Владимир Познер, который долгое время в США вел совместное ток-шоу с Филом Донахью.
Был такой известный американский теледеятель Фред Френдли, который потом был профессором в университете. Однажды там проходил круглый стол, на котором собрались очень известные медийные люди.
Заговорили о последствиях журналистского выбора.
И тогда Фред Френдли предложил присутствующим непростую задачку.
Представьте, сказал он, что вы берете интервью у министра обороны вашей страны. Неожиданно у него звонит телефон, он снимает трубку, потом извиняется и говорит, что выйдет на три минуты. Министр выходит, а вы, чтобы размять ноги, встаете и делаете пару шагов.
И тут на столе вы видите вверх ногами бумагу, на которой написано «Совершенно секретно». Но вы-то опытный журналист, вы умеете читать бумаги вверх ногами. Вы окидываете бумагу взглядом, и выясняется, что в ней содержится информация о том, что в течение десяти дней ваша страна нападет на другую.
Пораженный, вы садитесь.
Входит министр, вы продолжаете беседу. Но сколько вы потом ни говорите, он ни слова не сообщает о предстоящей войне.
А теперь вопрос: сообщите ли вы читателям о том, что вы видели такую бумагу?
Тут два варианта, и оба проигрышные.
Не сообщить – предать свою профессию.
Сообщить – предать свою страну.
Гости Фреда Френдли, подумав, пришли к выводу, что все же о бумаге нужно сообщить. Потому что это журналистский долг.
Я понимаю справедливость подобного вывода, потому что важно не путать два понятия: власть и страна. То, что полезно власти, не всегда полезно стране.
Представим себе, что решение о начале войны было принято узким кланом во имя собственных политических или экономических выгод. Простой пример: мы знаем, какая дискуссия идет вокруг необходимости начала иракской войны.
В подобных случаях ваша публикация может привести к широкой общественной дискуссии, и войны, в результате, не будет.
А если все не так? Если режим другой страны перешел все грани и военные действия – единственный выход?
Но вы сообщаете о бумаге, лежавшей на столе, и о факторе внезапного нападения можно забыть. Диктатор соседней страны нападает первым, и ваших солдат гибнет в сотни раз больше, чем могло погибнуть.
Вы готовы взять на себя вину за их гибель?
А история с сайтом Wikileaks, на котором искатели правды выложили тысячи реальных документов дипломатической переписки, министерства обороны и секретных служб? Кто может ответить – эта информация пойдет во зло или во благо? Что лучше для граждан – все знать или лучше все-таки не знать, потому что этой открывшейся информацией могут воспользоваться террористы? Не думаю, что на этот вопрос легко ответить.
