Отто Свердруп - Под русским флагом
5 ноября партии первого и второго штурманов вернулись назад, обе ни с чем. Погода все время стояла отвратительная, так что о какой-либо добыче не могло быть и речи. Мне показалось, что они даже не воспользовались провиантом, практически весь запас вернулся обратно.
Второй штурман и Брок разбили свой лагерь буквально в двух часах ходьбы от судна, в ясную погоду они могли его видеть, кроме того, у них был компас. Но они умудрились сбиться с курса и заблудиться, просто не заметив судно. У них была палатка и полное полярное снаряжение, но они не смогли поставить палатку, и поэтому волей-неволей бродили всю ночь при буране, в двух шагах от шхуны. На следующий день погода прояснилась, они увидели «Эклипс» и, наконец, поднялись на борт, скорее мертвые, чем живые. Жизнь их висела на волоске. Они так и не научились разжигать примус и не ели горячей пищи с того воскресенья, когда им помог Пауль. Все их снаряжение было в ужасном состоянии. Провиант был перемешан самым невообразимым манером и полностью испортился. Скажем, масло, патроны, спички, прибор для примуса, табак и т. п. находились в одной коробке. Нервная система второго штурмана получила удар, от которого он так и не мог оправиться за все путешествие.
Никто из охотничьих партий не принес обратно ловушки на песцов. В понедельник утром Сигвард и Йоханнес взяли с собой пса и пошли за ними. Пока они готовились, я вышел посмотреть погоду. Мне показалось, что она не обещала ничего хорошего, и предложил ребятам подождать денек. Но они настаивали на том, чтобы отправиться немедленно, ведь путь был недалекий. На том и порешили.
Однако не прошло и нескольких часов, как с юго-запада пришел жуткий снежный шторм, и когда к трем часам они не вернулись, я начал волноваться. Мы развели в топке огонь посильнее, чтобы получить достаточно пара для свистка, и постоянно в него свистели. Использовали мы и прожектор, иногда направляя его вдоль горизонта, а иногда – прямо вверх. Если бы была ясная погода, свет можно было бы увидеть на расстоянии нескольких миль, но при таком густом снегопаде его не замечали даже в нескольких метрах от судна. Многие пытались отправиться на поиски, но быстро возвращались, так как боялись заблудиться и не найти «Эклипс». Тогда мы выстрелили несколько раз из винтовки. Спустя некоторое время мы услышали выстрел неподалеку, и вскоре Сигвард и Йоханнес вернулись обратно. Они не слышали свистка и совершенно не видели нашего прожектора. Единственное, что они услышали – это выстрелы, пошли в их направлении и вышли, наконец, к «Эклипсу».
Метеорологическая станция стояла в паре сотен метров от судна. Но в тот день нам не удалось снять показания термометра, мы просто не смогли найти станцию. Впоследствии мы проложили «путеводную нить» с нашего «взвоза» прямо к станции, установив вехи с нужными промежутками. Эта веревка помогала нам не сбиться с пути.
Всю зиму в дальнейшем снимать показания термометра ходили два человека. У одного из них было оружие – ведь на станцию мог забраться для отдыха медведь. В полярных районах никогда нельзя ходить безоружным.
Мы приложили все усилия, чтобы восстановить кузницу и собачьи будки. С земли мы натаскали множество кольев для крыши, и всех собак, наконец, переселили в новые дома. Лежащие на льду лодки полностью замело во время минувшего сильнейшего шторма, снега навалило несколько футов. Мы раскопали их и перенесли на старый торос. Но это не помогло, их снова занесло, и несколько раз за зиму нам приходилось раскапывать лодки и устанавливать их на вершине сугроба.
Почти каждую ночь теперь мы слышали Инге и Югорский Шар, и почти каждую ночь мы пытались установить с ними связь, но всегда безуспешно. Мы тогда решили увеличить мачту. Копстад и второй штурман начали строить основную мачту из кольев (лучше бревен), найденных на берегу, а кузнец сделал эзельгофт[36]. Главная мачта была около 30 футов в длину, и к ней мы присоединяли провода. Но теперь мы получили мачту в 80 футов высотой над поверхностью льда. Мы надеялись, что это поможет нам установить связь со станциями. Попробовали снова, но довольно долго нам это не удавалось. В отношении Инге это было объяснимо по причине удаленности, но установить связь с Югорским Шаром казалось само собой разумеющимся. Несчастье, однако, заключалось в том, что тамошние телеграфисты вели себя по-медвежьи – забирались в берлогу и спали всю зиму до 14 апреля, дня весеннего солнцеворота. Тогда, впрочем, станет так светло, что связь не будет установлена уже по этой причине.
Все на борту были очень заняты подготовкой снаряжения к санным экспедициям – они должны были начаться, как только станет видно кругом. Йоханнес и Пауль делали сани, другие шили спальные мешки и меховую одежду.
В дневнике за 22 ноября я прочел: «В течение долгого времени шел снегопад и дул штормовой ветер, вокруг судна намело большое количество снега. Когда мы вмерзли, то дул норд-вест, судно лежало по ветру. Это сыграло с нами злую шутку. Основные ветра и шторма приходят с юго-запада, и мы оказались поперек ветра. Сугробы с подветренной стороны доходят сейчас до козырька палатки, это примерно 20 футов над уровнем льда. Такое колоссальное количество снега продавило лед, и поскольку судно вмерзло, то и стало уходить вниз вместе со льдом, вода постоянно прибывает. Вся команда ежедневно делает все возможное, чтобы вырвать судно из снега и льда, но на сегодня нам это пока не удалось, а вода уже грозит залить палубу».
Утром в среду 2 декабря вода начала поступать на палубу, и в течение дня постоянно поднималась, медленно, но верно. Все люки были надежно задраены, чтобы не затопило помещения, если вода будет по-прежнему прибывать.
В восемь часов утра дул сильный зюйд-вест со скоростью 15 метров в секунду, ветер в течение дня равномерно усиливался. В восемь часов утра барометр показывал 737.5, в полдень – 729.3, в девять часов вечера – 717.6 и в одиннадцать вечера – 716. Ветер превратился в сильный шторм, самый сильный за все время нашего путешествия. Мы трудились, не покладая рук, целый день, но мело так, что все было бесполезно. Я только надеялся, что хорошая плавучесть поможет нам выскочить из сугроба.
Около полуночи я вернулся на судно, мне нужно было немного отдохнуть, и я упал на диван в своей каюте. Но не успел я лечь, как «Эклипс» резко подпрыгнул. Корпус и мачты заскрипели и застонали, раздался такой стук и скрежет, что подумалось, не рухнула ли вся мачта. У меня было такое чувство, будто я еду на скоростном лифте в одном из американских небоскребов. Судно подпрыгнуло не более чем на семь-восемь футов, но все случилось за секунду или две, поэтому скорость показалась сумасшедшей.[37] Я кинулся на палубу, на нее уже вышли, один за другим, остальные ребята. Была середина полярной ночи, но мы могли видеть, как наши лица буквально начинали светиться от радости, что шхуна вырвалась из цепких объятий льда. И этот свет не погас, когда матросам предложили хорошую выпивку в благодарность за проделанную работу – ведь они трудились, не покладая рук, целый день. Могу заверить, что остаток ночи на борту старого «Эклипса» все провели в глубоком и хорошем сне. Никакое снотворное не действует лучше, чем чувство безопасности после того, как беда миновала, и сознание собственного вклада в общее дело, хотя работа была крайне утомительной.
Опытные полярники утверждают, что безопасность судна в полярных условиях в хорошей гавани не зависит от того, есть ли на нем команда или нет. Но я абсолютно уверен, что в данном случае все закончилось бы плачевно, не будь на судне команды.
К утру ветер сменился на норд-вест и утих, небо прояснилось.
Первое, что мы теперь должны были сделать – обновить снежную защиту вокруг судна, нужно было сделать ее герметичной, чтобы холод не смог пробраться между снегом и бортом. У нас был хороший указатель – иллюминатор в моей каюте. Если снежная стена была герметичной, стекло никогда не замерзало. Но как только в ней появлялось малейшее отверстие, стекло тут же покрывалось инеем. Это был отличный термометр!
Штурман каждое утро совершал обход, и если находил малейшую дырку в стене, тут же ее заделывал. Так же он делал обход каждый вечер в девять часов. Внимательнейшим образом он осматривал все судно, чтобы убедиться, что все в порядке, в первую очередь – что нигде нет возгорания. Собак мы выпускали каждый день на четыре часа, и всегда за ними кто-нибудь присматривал, чтобы они не загрызли друг друга, поскольку дрались они постоянно. Однако, несмотря на все предосторожности, в течение зимы мы потеряли трех-четырех.
А в остальном жизнь вошла в привычное русло, так шел день за днем, каждый делал свою повседневную работу.
Глава 7
Новый год и Рождество
Задолго до Рождества выяснилось, что Линдстрем – самый занятый человек на судне: он трудился день и ночь. К Рождеству мы должны были сделать генеральную уборку. Она состоялась – это была настоящая «большая стирка». Все судно было вычищено и вымыто до блеска, снизу доверху, с носа до кормы.[38] Линдстрем был вдохновителем и главным исполнителем такой «помывки». Вообще Линдстрем – мастер на все руки, он был не только искусным поваром, но владел всеми другими уменьями, так или иначе относящимися к этой важнейшей части судовой работы. В основе его искусства лежало убеждение, что жизнь на судне должна быть не только сносной, но и приятной для каждого. Чем глубже и темнее становилась полярная ночь, тем ловчее и проворнее он действовал, тем богаче становилась его фантазия. Горы сдобы разных видов вырастали в тихие ночные часы на камбузе, а вместе со сдобой – и живое напоминание о Рождестве и доме. Но волшебство нашего кока этим не ограничивалось. Посреди ледяной пустыни он создал настоящую рождественскую елку, удивительно похожую на подлинное колючее, лапчатое дерево. День за днем, ночь за ночью он неустанно собирал тончайшие щепки, стучал молотком, красил и украшал, и, как настоящий профессор высшей магии, представил нам в канун Рождества, к нашему безмерному удивлению и восторгу, красивую, богато украшенную, раззолоченную зеленую елку; на ветках ее сидели сверкающие разноцветные птички с клювами, перьями, хвостами и крыльями.
