Отто Свердруп - Под русским флагом
Прямо к югу от судна находился кряж, который мы назвали «гора». Конечно, он не заслуживал такого имени, но мы как норвежцы считали, что у нас должно быть что-то «горное». В воскресенье 11 октября мы с доктором отправились «в горы».[33] Вершина этой горы была в 12–14 км от судна. Мы видели множество лисьих следов, а также следы леммингов, и решили, что здесь, видимо, хорошее место для охоты. Тогда было решено основать здесь одну из наших промысловых станций, а две другие – подальше на восток.
Вскоре после того, как мы встали на зимовку, мы продули наши паровые котлы и начали разжигать отопительный котел, но оказалось, что дело это хлопотливое и невыгодное. Поэтому мы снова заполнили водой один из паровых котлов и использовали его для нужд отопления. Бак для воды мы переместили на верх парового котла, и всю зиму у нас был запас воды для питья и приготовления пищи, а также для мытья.
Как только установилась холодная погода, команде выделили дополнительную одежду – нижнее белье, меховые рукавицы и мальтизы, нашили и рукавиц такого же фасона, как оленьи рукавицы у лопарей – мехом внутрь.
14 октября мы закончили с тентом для судна, причем значительно припозднились. Погода так бушевала, что несколько раз нам приходилось откладывать работы, так как не удавалось натянуть тент достаточно крепко. У нас было два здоровых кола для марса и большой мачты, один в 72 фута, другой еще длиннее. Один конец этих кольев мы положили на ростры, другой – на ламповые шкафы по обе стороны судна. Вместо конькового бруса мы подняли один кол между мачтами, в качестве продольных брусьев с каждого борта, между коньковым и несущими кольями, мы подняли еще по одному колу, чтобы уменьшить напряжение тента. В кормовой части мы использовали вместо конька бизань-рею. Под все колья с нужными промежутками были установлены подпорки.
С внешней стороны судна построили снежную стену в семь-восемь футов толщиной и такую высокую, что она доходила до кольев, лежавших на рострах, т. е. три-четыре фута над леерами. Поверх всей палатки положили снежный слой в один-два фута толщиной, на него – часть старых парусов, чтобы снег не спадал. Затем вниз, с лееров мы построили настоящий взвоз, примерно такой, как делают для амбаров, а на палубный вход на поставили дверь с настоящей дверной рамой. Таким образом, мы сделали всю конструкцию более или менее герметичной. Под тентом было так тепло, что можно было мыть палубу всю зиму, как минимум, раз в месяц.
Моторку и другие лодки подняли на лед, оттащили немного от судна и накрыли брезентом. Затем мы перенесли на лед провиант в количестве, достаточном для всех нас в течение четырех месяцев. Перенесли и корм для собак, большой ящик с боеприпасами и патронами и значительную часть керосина, а кроме того, часть снаряжения, оленьи шкуры, спальные мешки, примус и т. п. На борту мы оставили только 4000 патронов для маузеров и 2000 для винтовок.
Этот склад на льду мы сделали как резерв на случай, если судно пострадает в результате той или иной непредвиденной ситуации. Мы все тщательно упаковали в герметичные оцинкованные ящики и укрыли старым марсом.
В кормовой каюте было очень холодно. Судно не было предназначено для экспедиций с зимовками. Тогда мы закрыли световой люк доской вровень с нижним краем палубы, на него положили в два слоя оленьи шкуры и прибили их по краю рамы. Затем насыпали сверху большое количество опилок и прикрыли пустыми мешками. Дверцы в кормовые шкафчики законопатили, а сверху прибили слой оленьих шкур. Они шли от палубы, покрывали диван, спускаясь прямо до пола, на них положили диванные подушки. Тамбур и спуск в каюту также обили оленьими шкурами.
Когда мы это проделали, температура в каюте значительно изменилась. Раньше мы с трудом удерживали не более пяти-шести градусов тепла, а после работ температура повысилась до двадцати с лишним градусов. Кроме того, каюта теперь выглядела так уютно, что становилось теплее от одного взгляда на нее. Правда, стало очень душно, и для проветривания нам приходилось часто открывать вентиляционные люки. В коридоре тоже стало тепло, хотя у нас не было там радиаторов: двери в каюты штурмана и машиниста, как правило, оставались открытыми, и тепло шло оттуда.
В последнее время наш телеграфист слышал, как кто-то передает телеграммы по беспроводной связи, но никак не мог понять, кто это. Он не знал других языков, кроме русского. С русских судов в бухте Таймыр тоже рассказывали, что слышали иностранную станцию. Наш телеграфист начал записывать буквы, и, в конце концов, мы поняли, что слышали Инге[34], а телеграммы посылались на Шпицберген. Телеграфист постепенно выучил норвежский, так что стал кое-что понимать из слышанного. По большей части это были служебные, а частью коммерческие сообщения. Такие послания не представляли для нас никакого интереса. Но после окончания рабочего дня случалось, что мы попадали на чей-то личный разговор, на разные новости, также и на новости с фронта. Военные телеграммы мы пересылали на русские суда. Мы, например, услышали, что большой немецкий вспомогательный крейсер под покровом ночи пробрался в Трондхейм-фьорд мимо укреплений и зашел в Трондхейм. Телеграмма заканчивалась словами: «Большой военный скандал». Нам было ужасно любопытно, в чем же суть большого военного скандала, но за все время нашей стоянки нам так об этом больше и не удалось ничего узнать.
У нас был хороший запас медной проволоки. Измерив ее, мы обнаружили, что можем расширить нашу радиосеть. Мы выстрогали высокий кол, 17 октября установили его, как мачту, перед судном и увеличили нашу сеть на 40 метров. Таким образом мы надеялись установить связь с Югорским Шаром. Мы часто слышали эту станцию и пробовали с ней говорить, но нам это до сих пор ни разу не удалось.
18 октября все матросы отправились на охоту, некоторые из них увидели стадо оленей примерно в 20 голов, но никому не удалось подстрелить хотя бы одного.
Вечером, когда мы отправляли телеграммы, загорелась выхлопная труба мотора динамомашины, но с помощью пожарного шланга удалось быстро справиться с огнем. Затем мы взяли трубу и установили ее прямо вверх, так что она стала почти одной высоты с мачтой. На верх мы установили искроуловитель и таким образом обезопасили себя в дальнейшем от неприятностей подобного рода.
Вся команда с увлечением занималась подготовкой снаряжения к предстоящей промысловой экспедиции. Штурман сшил двойную палатку из парусины размером шесть на шесть футов и четыре фута в высоту, с плоской крышей. Мы увеличили мощность мотора, чтобы на всем судне было электрическое освещение, так как посчитали, что шить шкуры и делать другие вещи при свете керосиновой лампы будет трудно, да и невыгодно. Мотор и лампы в общей сложности потребляли примерно 37 литров керосина в сутки.
В среду 28 октября все было готово для охоты. Отправлялись шесть человек, поделенные на три команды, по двое в каждой. Штурман и Йоханнес делили палатку с другой командой, состоявшей из третьего штурмана и Сигварда. Последнюю команду составляли второй штурман и Брок. У этих двоих была одна из новых парусиновых палаток, они хотели расположить свою стоянку на «горе».
Все находились в отличном расположении духа и радовались, что наконец отправляются в путь. Возлагались большие надежды на добычу, некоторые даже подсчитали, как потратят вырученные от этой охоты деньги.
Охотники взяли с собой 14 собак в двух упряжках, провиант на 10 дней и полное полярное снаряжение.
В воскресенье 1 ноября Пауль и Мартинсен сходили в гости ко второму штурману и Броку. Им пока не удалось никого поймать, они несколько раз видели оленей, но ни разу не смогли приблизиться к ним на расстояние выстрела. Они жаловались, что с трудом установили палатку, а разжечь примус им так и не удалось, так что у них не было горячей пищи. Пауль помог разжечь примус, можно было надеяться, что и они научились теперь с ним обращаться.
Лисья охота тоже не увенчалась пока успехом. Каждый день дул сильный ветер, 14–18 метров в секунду, сносивший все на своем пути; ловушки уносило ветром, стоило только их поставить.
Вокруг судна, около кузницы и собачьих будок намело большие сугробы, так что команде пришлось рыть один туннель сквозь сугроб к постройкам и другой туннель вдоль построек, чтобы у нас был доступ ко всем дверям. Однако снега было столько, что он стал продавливать лед, и судно начало давать крен. Судя по всему, собачьи будки нужно было переносить. Судно стояло поперек ветра, и мы поняли, что требуется как-то освободить его ото льда. Мы вооружились пилами и начали пилить лед вдоль судна с носа к корме и собачьим будкам, и также с кормы к носу. Работа заняла у нас неделю, мы пилили и пилили с утра до вечера, но «Эклипс» сидел крепко. Вода начала прибывать к будкам, так что нам пришлось строить для наших четвероногих друзей новый дом, в стороне от кузни. Мы обложили судно снегом, чтобы лед не намерзал слишком сильно. Наша надежда была на то, что однажды шхуна[35] все-таки выберется из ледового плена, ведь плавучесть ее должна быть очень большая, высота надводного борта составляла от шести до семи футов. Крен составлял пока не более четырех градусов, но чем это грозило, лучше было не знать. Кое-кто посмеивался над моим беспокойством. Насмешники не видели никакой опасности, но я хорошо понимал, что находиться в полярных районах на судне с креном очень неприятно, среди прочего из-за большой разницы температур. С подветренной стороны можно замерзнуть, в то время как на противоположной стороне можно сжариться живьем.
