Игорь Ефимов - Сумерки Америки

Видимо, штаты состязались в повышении дозировки хлориновых добавок к водопроводной воде. Например, я заметил, что Нью-Джерси обогнало в этом святом деле Пенсильванию. Поэтому если мне на пути в гости к дочери хотелось взбодриться чашкой кофе, я знал, что лучше дождаться пересечения границы между штатами.

Кроме того, я стал покупать для чая и супа галлоны с родниковой водой. Причём искал такие, на которых было написано «без хлорина». Увы, вскоре такие бутыли исчезли, и я понял, что доброхоты, борющиеся с микробами, добрались и сюда.

Что оставалось делать? Я перешёл на бутыли, на которых написано «дистиллированная». Изжога исчезла, и мне остаётся только молить небеса, чтобы благонамеренные воители с микробами не ринулись защищать меня от пока ещё не запрещённого hydrogen dioxide.

7

В банке

Врачи

одного

вынули из гроба,

Чтобы понять людей небывалую убыль.

В прогрызанной душе,

золотолапым микробом

Вился рубль.

В первые годы нашей жизни в Америке местные банки вызывали у меня только благодарное удивление. Вот так, без долгих разговоров и проверок, взять и одолжить нам, только что приехавшим иммигрантам, 10 тысяч долларов на покупку нового автомобиля! А два года спустя – ещё десять тысяч на покупку наборной машины фирмы «Ай-Би-Эм»! Откуда они знали, что мы будем исправно выплачивать эти займы со всеми положенными процентами?

Тем не менее с нами банки не прогадали: наличие автомобиля и наборной машины дало нам возможность поставить на ноги небольшое издательство по выпуску книг на русском языке и со временем вернуть одолженное с лихвой. Следующим шагом сделалась покупка дома под Нью-Йорком. Тут всё пошло труднее. Дом продавался за 100 тысяч, и банк был готов одолжить нам 80 тысяч, но требовал внести 20 тысяч наличными в виде аванса.

Где их взять?

В России мы привыкли одалживать только у друзей и родственников. Заём у банка – о таком никто и не слыхал. Нас спасло то, что дом мы покупали у русских друзей, эмигрировавших из СССР в том же году, что и мы. И эти золотые люди (фамилия – Подгурские) просто объявили банку, что требуемые 20 тысяч ими от нас получены. Сделка состоялась, мы переехали из Мичигана в Нью-Джерси, вселились в новый дом. Издательство, оказавшись вблизи от большого города, стало быстро расти. Мы исправно выплачивали банку ежемесячно оговоренную сумму, а цена нашего дома на рынке недвижимости тем временем неуклонно повышалась. Через два года она поднялась настолько, что мы смогли перезаложить дом на более высокую сумму, что позволило нам высвободить те самые 20 тысяч и вернуть их друзьям.

Постепенно осваивая премудрости американских финансовых операций, я имел основания ослабить свои первоначальные восторги. Оказалось, что процесс выплаты долга при покупке в кредит организован таким образом, что банк практически ничем не рискует. Для тех российских читателей, которым ещё не довелось иметь дело с понятиями мортгедж (закладная, ипотека), интерес (проценты), коллэтерал (дополнительное обеспечение) и прочими премудростями, позволю себе проиллюстрировать их на примере.

При заключении договора с банком на заём, скажем, в 100 тысяч долларов на 30 лет, под 10 % годовых, ты обязуешься возвратить ему в конце срока в общей сложности 400 тысяч. Это означает, что каждый месяц ты будешь выплачивать ему 400: 360 = 1,111 долларов. Трюк, однако, заключается в том, что первые годы только ничтожная часть этой суммы идёт в счёт погашения твоего изначального долга. Главная же доля этих 1,111 долларов засчитывается как уплата процентов. То есть после, скажем, десяти лет исправных ежемесячных выплат дом ещё остаётся в значительной мере собственностью банка. Если ты потеряешь работу, разоришься, умрёшь, банк уже успеет получить с тебя около ста тысяч, плюс он остаётся собственником дома, который за десять лет только вырос в цене.

Точно так же организована выплата кредита на покупку автомобиля, моторной лодки, участка земли, холодильника, наборной машины и любого другого полезного предмета. Предмет, оставаясь долгое время собственностью банка, является гарантией его беспроигрышного положения, он-то и называется «коллэтерал». Немудрено, что слово «банкир» в сознании многих людей ассоциируется со словами «жадный», «ненасытный», «грабитель».

Спрашивается: почему же люди продолжают хранить свои деньги в банке, охотно пользуются кредитом и всеми другими формами финансового обслуживания? Разве не могут они потерять все свои сбережения, если банк вдруг разорится и объявит себя банкротом? В 1907 году, например, в правление президента Теодора Рузвельта, разорение нескольких банков подряд вызвало такую панику, что миллионы людей кинулись снимать свои деньги со счетов, пытаясь превратить их в наличные. Понятно, что сейфы банков стремительно опустели, сотни банкротств парализовали финансовое кровообращение страны.

Чтобы усилить доверие граждан к финансовой системе, американские законодатели в 1914 году создали учреждение, которое назвали Федеральный резерв. Это по сути государственная страховая контора для банков, которая собирает с них взносы и гарантирует, что в случае краха кого-нибудь из них всем индивидуальным вкладчикам будут возвращены их деньги, в сумме, не превышающей 100 тысяч. Подобная мера необычайно расширила приток частных сбережений в банковскую систему, сделала крупных финансистов такими же могущественными фигурами, какими раньше были промышленные магнаты.

Казалось бы, всё стало на правильные рельсы, началось процветание 1920-х годов. И вдруг, без всякой видимой причины, в 1929 году случается новый крах на финансовой бирже, который, как многие считают, и положил начало Великой депрессии, охватившей весь мир и длившейся вплоть до Второй мировой войны.

Исследователи и аналитики до сих пор спорят о том, что явилось причиной краха. Одни обвиняют стихию и непредсказуемость свободного рынка, жадность банков и финансовых воротил. Другие, наоборот, считают, что всему виной попытки государства вмешаться в нормальный рыночный процесс, попытки регулировать то, что прекрасно исправилось бы само собой. Сторонники государственного регулирования ссылаются на пример политики Нового договора, проводившейся президентом Франклином Рузвельтом, которая якобы спасла экономику Америки в 1930-е. Их противники утверждают, что Новый договор, наоборот, искусственно продлил депрессию. Первые ссылаются на авторитет знаменитого экономиста Джона Мейнарда Кейнса (1883–1946), вторые – на труды Фридриха Хайека (1899–1992), получившего Нобелевскую премию по экономике в 1974 году.

Конкретные цифры о Великой депрессии приводит Томас Соуэлл в своей книге «Интеллектуалы и общество». Восемь месяцев спустя после краха биржи, летом 1930 года, безработица в Америке всё ещё оценивалась скромной цифрой 6 %. Но в июне президент Герберт Гувер, не считаясь с решительными протестами сотен экономистов, подписал подготовленный Конгрессом закон о резком повышении тарифов на многие экспортируемые товары, включая сельскохозяйственную продукцию. Естественно, страны-импортёры уменьшили закупки и ответили таким же повышением торговых пошлин. Товарообмен замедлился, что и породило подскок безработицы уже в следующем, 1931 году до 20 %. Именно вмешательство правительства в рыночные отношения породило Депрессию, считает Соуэлл, а не стихия рынка[73].

Эти споры не остаются в сфере абстрактных умствований историков, а являются предметом горячей, постоянно длящейся политической борьбы. В упрощённом виде вопрос сводится к следующему: если крупный банк или промышленный гигант оказываются на грани разорения, должно ли государство в лице Федерального резерва или Министерства финансов (казначейства) прийти ему на помощь и снабдить деньгами, полученными от налогоплательщиков? Злободневность вопроса усугубляется тем, что в последние три десятилетия бури финансового океана сотрясают страну всё чаще и чаще.

Уже в 1980 году правительство должно было прийти на помощь автомобильному концерну «Крайслер», оказавшемуся на грани разорения. Потом пришлось спасать огромную сеть банков «Сэйвингс энд Лоунс». В 1998 году деньги налогоплательщиков были использованы для извлечения из долговой ямы компании «Лонг Терм Капитал Мэнеджмент». Но роковое изменение в мире финансовых операций было осуществлено администрацией президента Клинтона в 1999 году.

До этого момента в стране действовал закон, принятый в 1933 году, при Франклине Рузвельте, запрещавший банкам играть одновременно две роли: быть и коммерческим, и инвестиционным банком. Актом Конгресса, подписанным Клинтоном на исходе XX века, это ограничение было снято, и банки получили право пускать деньги своих вкладчиков в рискованные операции на Уолл-стрит. Чтобы улучшить свои показатели и выглядеть доходными, они могли «занимать» сами у себя и демонстрировать всегда положительное сальдо. На бумаге это выглядело вполне оптимистично, но в реальности грозило серьёзными провалами.