Даниил Гранин - Беседы. Очерки
В 1994 году в Русском музее открылась выставка «Агитация за счастье». Когда я вошел в вестибюль, меня встретило красочное панно: во всю стену восседал президиум какого-то праздничного заседания. За длинным столом сидели Сталин и его соратники: Калинин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Микоян, какие-то уже полузабытые лица, и перед ними зал, ряды, ряды, затылки огромной аудитории, в которую включился и я. Торжественность исходила от происходящего. А сбоку, на другой стене, тоже на огромном полотне шли на меня знатные люди страны Советов, я узнавал Чкалова, академика Шмидта, Пашу Ангелину, Папанина, Стаханова, за ними теснились еще десятки, сотни людей, они шли ко мне сияющие, счастливые, с букетами цветов, что-то пели, впрочем не что-то: в зале звучала музыка и песни тех предвоенных лет.
В следующих залах висели картины тех лет, портреты и бюсты вождей. Исполненные разными художниками, от Петрова-Водкина до Налбандяна, они являли образы заказные, казенные, то чисто парадные, то выписанные искусно, с мастерством Лактионова, и были сделанные вдохновенно, с любовным чувством. Портреты Ленина, а еще больше Сталина, исполненные с душой, меня они удручали искренностью. Сталин в них олицетворяет силу, мудрость, надежду, все лучшее, что связывал художник с личностью этого человека. Картины висели в интерьере тех лет: кабинет начальства; плакаты, книги, вазы, танцплощадка. Погружение заставило вспомнить многое, о чем не вспоминалось, потому что память этого избегала, обходила, старалась забыть. Мы ведь не зрители, а соучастники. Чувства, которыми мы жили в те годы, сегодня выглядят глупо и постыдно. Сознание тщательно вычеркивает их из автобиографии. Выставка Русского музея, хотели того устроители или нет, уличала меня. Но разве одни художники творили культ? Еще больше, чем портретов и монументов, было создано монографий и диссертаций. Истории партии, истории России; философы, педагоги, экономисты, языковеды, социологи защищали диссертации, кандидатские и докторские, посвященные сталинским трудам и его жизни. Сколько научных статей было написано о его революционных делах, о военных заслугах. Как горячо они доказывали гениальность этого человека, мудрость его решений, их блестящие результаты. И то, какое историческое значение все это имело.
Маститые ученые во всех республиках Советского Союза, во всех странах Европы, социалистических и капиталистических, возводили Вавилонскую башню сталинизма. Литература о Сталине превзошла то, что делали шекспироведы, пушкинисты. Среди авторов были карьеристы, были служаки, основной же поток был охвачен живой верой в новое всепобеждающее учение. Невозможно было устоять перед этим потоком рядовому гражданину, как-то обойти поклонение. Наверное, любая человеческая психика поддавалась этому напору. Что уж говорить о самом Сталине при его ненасытном тщеславии.
Профессиональный историк может проследить, как культ Сталина укрепляла партийная бюрократия. Ей было выгодно иметь абсолютно непререкаемого вождя. Партийные чиновники многомиллионной партии составляли сотни тысяч активных людей, это была весомая часть народа. Сталин стал произведением ленинской системы, неизбежным ее созданием. Личные его качества — коварство, актерство, садистская жестокость и так далее, заложенные в его характере, достаточно ужасны, но партаппарат не смягчал их, не приглушал, а позволял разрастись от чудовищной безнаказанности.
Вскоре после XX съезда собирались опубликовать некоторые материалы партархивов, письма к Сталину от деятелей культуры и искусства. Мне показывали некоторые из них. Восторженные панегирики слали известные люди. Они ничего не просили, они высказывали переполнявшие их чувства поклонения. Страх, лакейство, верноподданничество, густая смесь всего «чего угодно». Читать было стыдно. Многие из них еще были живы. Письма эти не стоило публиковать. Наверное, правильно. Хотя бы потому, что это частные письма. Но кроме этих писем существовали кипы, тюки писем от рядовых граждан — пылкие признания в любви, полные обожания, неподдельного умиления.
Называйте это ослеплением, холуйством, наваждением, как угодно. Во всяком случае Сталин имел право воспринимать их любовь, их признания как народную любовь. Сам он презирал этот народ, весь народ, без разбора национальностей и сословий.
У Льва Толстого есть удивительная фраза: «Он не любил никого и поэтому все любили его».
Стоит внимательно всмотреться в кадры старой кинохроники: лица демонстрантов, идущих мимо мавзолея, где стоит Сталин со своими соратниками. Какой восторг на лицах, как пылко приветствуют вождя. Нескончаемая колонна движется часами перед трибуной, и улыбки, радость тысячекратно повторяются у старых и молодых, такие же, как у немцев, приветствующих Гитлера (в фильме «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма).
Речь идет о массовых чувствах, не о тех единицах, которые сомневались, ненавидели, знали цену диктатору.
Не они и не заключенные ГУЛАГа определяли настроение тех лет. Сталину приписывали все достижения, все результаты, вплоть до Победы. Терялось чувство народного достоинства, самоуважения. Из года в год доказывали Сталину, что он гений. Доказывали крупные специалисты, потрясенные его мудрыми замечаниями по поводу моторостроения, самолетов, танков, металлургии и т. п. Его подняли выше Ленина, его убедили, что все, что он делает, правильно, все благо.
В его примитивных работах ученые выискивали мудрость, которой там не было, тратили на это свой, порой незаурядный, талант. Светлые умы страны не желали видеть в Сталине ничего плохого, вера их не терпела сомнения. Ныне все это золото и драгоценности, как в сказке, превратились в черепки. На черепках легко резвиться нынешней молодежи и удивляться тому, как лучшие умы были ослеплены. Сталина славили такие поэты, как Твардовский и Исаковский, Янка Купала и Пастернак, не говоря уж о тогдашних молодых. Это не в укор им, это для того, чтобы понять общее состояние культовой психики.
Есть личные преступления, но пособником преступлений был весь наш народ. Народ создал обстановку верноподданности и несет ответственность за сталинизм. Партия? Партия, имеющая 18 миллионов членов, это тот же народ.
История культа — это позорная история добровольного унижения народа. Народ не обманули, он сам упорно обманывал себя на протяжении тридцати лет сталинского режима, он боялся взглянуть правде в глаза. И после смерти Сталина, после разоблачения культа всеобщего прозрения не наступило. Чары не спадали. Десятки лет еще догорала вера в сталинского идола, и ныне она чадит угаром. Сталин не служил примером геройской жизни или примером святой жизни, его не воспринимали как революционера, нет, это был скорее патернализм, этому всего лучше соответствовало выражение «отец народов». Требуется мудрый всезнающий вождь, без него мы не можем сами жить, без указки, без призывов, и не хотим, и не умеем.
Что бы Сталин ни изрекал, миллионы верили ему безоговорочно. Волкогонов в книге о Сталине «Триумф и трагедия» писал, что не удалось обнаружить в архивах малейших следов публичного несогласия с вождем. Патерналистское мышление основано не на страхе, а на абсолютном авторитете отца-покровителя.
Вина Сталина очевидна, вина его окружения безусловна. Но есть еще и вина наших народов, вина поколения. Ее-то мы не хотим установить, признать, а между тем без этого трудно осознать историю и страны, и сталинского культа.
Мы сами породили и монстра, и демона, и злых духов. Сами под руководством партии выходили, вырастили культ Сталина, превратили его в дракона, укрепили слепую веру, с которой бороться уже никто не мог. Сталин — наш общий грех. Загадка Сталина — это не психическое явление личности.
Горбачевская гласность обернулась прежде всего против Горбачева. Насмешка, издевка над всеми власть имущими была как бы разрядкой. Заполыхало освобождающее чувство разочарования, в огне которого спалили всех кумиров прошлого: Молотов, Калинин, Ворошилов, Берия, Каганович, Маленков, Булганин…, а с ними и настоящего. На действующих министров, мэров, губернаторов с мстительным чувством вешают все беды, не щадят никого, вплоть до президента. Чего только ему не приписывали! Похоже, что не осталось никого, кого бы почитали, кому бы верили. Монументы свергнуты. Божества превратились в болванов. Жертвы также оказались злодеями или ничтожествами (А. Кузнецов, Попков, а до них С. Киров).
Пространство авторитетов опустошено. Опустошено или расчищено для новых кумиров? Свергнуть — не значит избавиться. Цинизм и скепсис молодых когда-то должен уступить место нормальной потребности кому-то отдать любовь и уважение. Не обернется ли это опять поклонением, бездумной верой?.. Приобретем ли мы иммунитет, сможем ли спокойно воспринимать избранных нами людей как земных, со всеми их слабостями и достоинствами, требуя от них понимания, что все они, каждый, должны быть умнее любой власти.
