«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев
Очевидно, все это произвело впечатление. После заседания С. Г. Бархударов подошел извиняться, так что мне и самому стало неловко, и вместе с Храпченко стал мне пояснять, что это, дескать, эксперимент был и т. п.
Юлиан Григорьевич принял все это спокойно. Должен Вам сказать, — п[отому] ч[то] это имеет отношение к Вашим планам, — что он вообще горячо взялся за научный совет только сначала, а потом охладел и прямо мне говорил, что устал, перегружен, болен и не хочет больше председательствовать; хотел говорить об этом с Храпченко и председательство передать Вам. Так что я не очень уверен, что Вам удастся поделить с ним председательство в Славистической комиссии, как Вы пишете. А если так, то удобно ли мне быть ученым секретарем, живя в разных городах с основным и единственным председателем, т. е. с Вами?
Сейчас он в Ялте, и я не могу с ним переговорить и посоветоваться.
Я занимаюсь сейчас историей текста «Разгрома» Фадеева. (Вся наша группа переключилась сейчас на текстологию советских писателей.) Есть интересные наблюдения. Об этом д[олжна] б[ыть] статья[2332]. Ведутся переговоры об издании «Разгрома» в серии «Лит[ературные] памятники»[2333] — к 50-летию сов[етской] власти. Работая над этой темой, я прихожу к выводу, что нужна не только текстология сов[етских] писателей, — но и вообще — текстология живых писателей. Постановка этой проблемы может показаться абсурдной только в том случае, если текстологию понимать узко, признавая за ней только эдиционную задачу (хотя даже и в этом случае содействие текстолога м[ожет] б[ыть] существенно полезным автору). Изучение творческой истории и истории текста произведения могут привести к результатам, неожиданным даже для самих авторов, и быть поучительными во многих отношениях. Собственно, эта отрасль текстологии в какой-то мере давно уже существует, и есть исследования о текстах Шолохова, Леонова и др.
Желаю Вам доброго здоровья. Не очень смущайтесь тем, если, м[ожет] б[ыть], не сразу удастся войти в норму: я после операции года 2–3 был дистрофиком.
Поздравляю с победой над Зиминым.
Ваш А. Гришунин
РГАЛИ. Ф. 3288. Оп. 1. Ед. хр. 40. Л. 32–35. Машинописная копия.
15. А. Л. Гришунин — Д. С. Лихачеву 19 мая 1964 г.
19 мая 1964 г. Москва
Глубокоуважаемый и дорогой Дмитрий Сергеевич,
Большое спасибо за присланную книгу[2334] и надпись. Книга еще не поступила в продажу и не прошла выставку новых поступлений в Библиотеке им. Ленина, и мне тем более приятно пользоваться преимуществом одного из немногих ее обладателей и одного из первых читателей. Я тотчас же ее прочитал. Очень порадовался тому, что это вовсе не облегченный вариант Вашей большой книги, как можно было бы ожидать, а — вполне от нее независимая, самостоятельная работа. Мне показалось даже, что кое-какие очень существенные положения по сравнению с большой книгой здесь развиты. Например, много любопытного сказано об «авторской воле». В тезисной форме, к которой Вы удачно прибегли при обращении к текстологам разных профилей, основная мысль Ваша — об изучении истории текста — еще более крепко цементирует Вашу текстологическую концепцию и способствует ее убедительности. Очень хорошо и то, что Вы не настаиваете теперь на признании текстологии самостоятельной наукой (единственный пункт, вызывающий сколько-нибудь серьезные возражения в Вашей большой книге).
Мне в Вашей книге многое импонирует, прежде всего — Ваш широкий и свободный взгляд на задачи, принципы, методы текстологии. Многое я понимаю так же, кое-что в этом роде протаскиваю в свои работы, но слыву за это у наших еретиком. Поэтому, думаю, и в Вашей книге не всем все понравится. Это не беда. Скорее — наоборот.
Работая сейчас над Фадеевым, я особенно могу оценить справедливость Ваших слов о влиянии нетворческих моментов, о редакторах, принимавших на себя функции цензоров, о возможном несоответствии «последней авторской воли» творческой кульминации, о проявлении якобы «авторской воли» в форме авторского завещания относительно текста, которое хранится в Гослитиздате («авторская воля» — в сейфе!) и мн[огое] др[угое].
Ваша книжка прекрасно оформлена и издана, и в этом тоже угадывается Ваша же забота, Ваш вкус, позволяющий Вам так искусно вмонтировать в титул дарственную надпись, что ее не сразу замечают.
От души поздравляю Вас с замечательным, несомненным и выдающимся успехом. Всегда буду поклонником и пропагандистом Вашей книги и, если сумею, — хотел бы продолжать и развивать выдвинутые Вами положения.
Подумать только, что Вам не хотели позволить издание даже и первой книги, и Вы сами это буквально завоевали!
Но — тем внушительнее Ваш триумф.
Будьте здоровы.
Ваш А. Гришунин
РГАЛИ. Ф. 3288. Оп. 1. Ед. хр. 40. Л. 35, 36. Машинописная копия с правкой автора.
16. А. Л. Гришунин — Д. С. Лихачеву 24 августа 1964 г.
24. VIII.64. Москва
Глубокоуважаемый и дорогой Дмитрий Сергеевич,
Возобновив прерванную на время летнего отпуска работу, я просмотрел пропущенные номера «Лит[ературной] газеты» и ознакомился с Вашей статьей о болезнях литературоведения[2335] и с ответом на нее Д. Д. Благого[2336]. Захотелось сообщить Вам об этом мое читательское мнение. В Вашей статье я не усмотрел ничего опасного для литературоведения и никакого явного или тайного нападения на него, никакой «воды» на чью бы то ни было «мельницу». Напротив, — все, о чем Вы пишете, — чрезвычайно важно и, в сущности, необходимо для дальнейшего развития нашей науки. Все это давно наболело и совершенно бесспорно. Некоторые вопросы, Вами затронутые (например, система нормирования и учета литературоведческого труда), уже поднимались в печати. Очень, по-моему, актуален и важен вопрос о литературных качествах литературоведческих работ, и не потому ли об этом мало говорят, что есть влиятельные рутинеры, которым удобнее status quo? Я не
