Репортажи из шестого тысячелетия - Владимир Лазарис
Авторы фильма пришли в большой красивый дом в Зихрон-Яакове, где два раза в месяц собираются несколько супружеских пар, объединенных одним общим горем: их дети погибли в ливанской войне.
Множество фотографий, имен и воспоминаний, схожих между собой. Эти немолодые люди рассказывали о том, как изменилась их жизнь.
Им стало труднее говорить с людьми, у которых ничего не случилось. Поэтому они так ждут встреч в Зихрон-Яакове, где будут только «свои», где не надо будет выбирать слова и сдерживать слезы.
О них же рассказывает и теледрама «Жертвоприношение», действие которой происходит на военном кладбище, где из года в год встречаются два осиротевших отца: Штерн-ашкеназ и Бенц-сефард.
Вся их жизнь, такая разная, сжалась до того дня, когда осиротевшие родители с лейками и букетами цветов приходят на военные кладбища прибрать свои могилы. Здесь Штерн и Бенц ведут бесконечный разговор о погибших детях.
Любой осиротевший родитель в любой стране мира мог бы в своем горе обратиться к Всевышнему с безответным вопросом: «Зачем Ты забрал моего сына?» Штерн и Бенц не задают этого вопроса. Они сидят у соседних могил своих сыновей, пьют кофе Штерна и закусывают бутербродами Бенца.
После каждой войны убитых хоронят, а раненых начинают лечить, иногда безрезультатно. Бывший десантник, 30-летний Сорин Ѓершко принимал участие в «Операции Энтеббе»[43]. В телеинтервью он рассказал о том, как угандийский охранник ранил его в позвоночник и сделал инвалидом на всю жизнь.
10 лет не давал Сорин никаких интервью, и многие искренне считали, что, кроме командира штурмового отряда Йони Натанияѓу, в этой операции больше не было жертв. Да, Сорин — жив, хоть и прикован к инвалидному креслу и нуждается в круглосуточной помощи двух посменных сиделок. До ранения он изучал социологию в Тель-Авивском университете, а сейчас занялся программированием. «Но как же вы нажимаете на клавиши?» — изумился ведущий. «Беру в рот карандаш, — ответил Сорин, — и нажимаю». Ведущий долго расспрашивал его о том, как он себя чувствовал и что думал во время и после ранения, а бывший десантник говорил о том, как помогали ему другие инвалиды с аналогичными ранениями после Войны Судного дня и как он сам старался помочь тем, кто очутился в инвалидном кресле после ливанской войны. Оставшись в тени своего героически погибшего командира, Сорин Ѓершко вовсе не страдает из-за отсутствия государственных почестей и газетной славы. Он сумел начать новую жизнь, и в этом заключается его главный подвиг.
Многосерийный израильский фильм «Резервисты» рассказывает, какими нелепыми бывают и армейские будни. Сидят в укрепленной землянке где-то в пустыне пятеро немолодых солдат с молодым офицером и сторожат свою «точку». Вокруг — ни души.
Женщины смотрят этот фильм с особым интересом: они хотят знать, что делает муж на сборах, с кем водится, о чем говорит, как там кормят. Кормят хорошо. И дежурить надо. Вначале этим занимается только новый репатриант из Южной Африки: он дежурит за всех по очереди, расплачиваясь за то, что его родители не приехали в Эрец-Исраэль в 1948 году или хотя бы в 1950-м. Тут невольно вспоминаешь пародийный скетч двух актеров, который в Израиле показывают по телевидению уже много лет: на берега Эрец-Исраэль в разные годы выходят репатрианты из разных стран и кричат друг другу: «А где вы были в 73-м году? Где вы были в 67-м? Где вы были в 48-м?»
Сборы проходят по-разному. И люди в роте или во взводе тоже попадаются разные. Но главное, по мнению режиссера «Резервистов», заключается в следующем: «Как бы они ни „сачковали“ на своей „точке“ и какой бы ерундой ни занимались, в глубине души каждый сохраняет готовность защищать отечество».
В израильской армии служат не только евреи, но и черкесы, и бедуины, и друзы. Черкесы ничем не отличаются от израильских евреев во всем, что касается прав, привилегий и обязанностей: они голосуют на выборах, платят налоги и несут воинскую службу, большинство — в боевых частях.
Таким же равноправием пользуются и бедуины. Их верховный шейх недавно сказал: «Мы помогали Израилю во время Войны за Независимость и помогаем сейчас. Наши сыновья служат в ЦАХАЛе. Мы с израильтянами — братья».
Бывший пастух-бедуин Хадар, ставший полковником израильской армии Амосом Яркони, был родоначальником службы следопытов в ЦАХАЛе и всей своей биографией знаменует связь между израильтянами и арабами-бедуинами.
Что касается друзов, то до 1956 года их служба в израильской армии строилась на добровольных началах, а потом стала обязательной. Сегодня в армию призывают от 80-и до 90 процентов молодых друзов. Освобождение от воинской повинности по религиозным мотивам возможно для друзов лишь после получения специального свидетельства от их духовного главы — шейха.
80 процентов друзов-призывников идут в боевые части, и только 20 процентов остаются на штабной и вспомогательной службе. Из тех, кто заканчивает действительную службу, 10 процентов становятся офицерами и 25 процентов остаются на сверхсрочную службу. Есть и друз-генерал.
В армии проявляются свойственные друзам качества: дисциплинированность, уважение к старшим по званию и по возрасту, превосходное ориентирование на местности (друзы — отличные следопыты и разведчики, которым, кстати, очень помогает знание арабского языка и психологии).
На отношение друзов к военной службе со всеми ее сложностями и опасностями сильный отпечаток наложили их религия и культура. «Мы не боимся воевать, потому что, по нашей религии, погибнет только тот, кому суждено умереть. У каждой пули есть свой адрес. По нашим понятиям, мужчина — сильный, храбрый воин. У нас солдата застыдят, если он будет плохо служить или, еще хуже, попадет в тюрьму», — говорит один из офицеров-друзов.
До 1982 года друзы служили в специальных частях, которые относились к пограничным войскам или соединениям национальных меньшинств. С 1982 года, по личному распоряжению тогдашнего начальника генштаба Рафаэля Эйтана, соединения национальных меньшинств были расформированы, и друзы служат во всех подразделениях Армии обороны Израиля.
Председатель местного совета друзской деревни Бейт-Джан Шафик Асад по этому поводу сказал: «Я хочу, чтобы друзы были среди евреев и установили с ними более глубокую и прочную связь». А у офицера-друза такое соображение в пользу совместной службы: «Если я служу вместе с солдатом-евреем три года, он становится мне, как брат. Он защищает меня, а я — его. Вместе мы живем, вместе едим. С ним я нахожусь больше времени, чем с собственной семьей».
Есть
