Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски
Опускаю прелюдию, которой, видимо, было не избежать, пока члены комиссии не перезнакомились между собой. Не стану пересказывать взаимные претензии и обиды, что выплескивались ушатами и должны были оглушить членов комиссии, настроить их на бесповоротно нигилистскую волну. Многими отрицалось за СССР право на защиту своих интересов. Изгою не дозволялось претендовать на равные с другими членами международного сообщества нормы. Кругом он был виноват, даже когда был прав. Постепенно, однако, страсти улеглись. Эмоции перестали забивать рассудок. Решено было создать небольшую рабочую группу и, таким образом, от сравнения голосовых данных заняться систематизацией сведений о событиях, которым предстояло дать принципиальную оценку.
Мне довелось изрядно покорпеть в этой группе, прежде чем возник проект, устроивший почти всю комиссию. Даже Ландсбергис, ультранационалис- тически заряженный литовский делегат, поворчав, принял его. Ю. Афанасьев, выполнявший тогда роль рупора межрегиональной депутатской группы, которая штурмовала съездовские микрофоны, дабы зарекомендовать себя в качестве противовеса команде М. Горбачева, отозвал свои запросы, тем более что, помимо риторики, они ничего не давали. Согласие было запечатлено визами членов комиссии, за исключением украинского представителя, после чего проект заключения проследовал к нашему председателю. Осторожный А. Яковлев в принципе за. Но нужна консультация — «вы понимаете, с кем». Без нее проект не сможет быть внесен на рассмотрение съезда.
Наш «консультант» — генеральный секретарь, он же председательствующий в президиуме съезда депутатов, заявляет проекту «нет». И еще всыпает А. Яковлеву и мне за то, что неприятную обязанность выдернуть стоп-кран мы переложили на него. Не знаю поныне, какие аргументы и контраргументы приводил в разговоре с М. Горбачевым А. Яковлев. Расстроенный неудачей, он подробностей объяснения мне не поведал. Заметил лишь, что генеральный «уперся». Тем самым отпало и наше предложение наряду с передачей проекта в секретариат съезда обнародовать его, не ожидая пятидесятилетия подписания Германией и СССР договора о ненападении.
Я взялся, в свою очередь, проинформировать М. Горбачева о позиции межрегиональной группы и в особенности депутатов от трех прибалтийских республик. Давить на них контрпродуктивно, если не брать курс на открытый конфликт и раскол съезда. А. Яковлев усомнился в целесообразности дальнейших попыток переубедить генерального: «Нарвешься на неприятность. Придется удовлетвориться моим интервью «Правде», на которое я вырвал «добро». Ты бы лучше помог мне в его подготовке».
Соображения по вариантам вопросов-ответов надо было посылать А. Яковлеву на Валдай, куда он отправлялся с семьей на отдых. При окончательной редакции текста интервью тему секретных протоколов А. Яковлев дипломатически обошел. Мои заготовки на сей предмет оказались невостребованными.
Чтобы добро не пропадало, решаю устроить собственное выступление в прессе. Вопросы ставит заместитель генерального директора ТАСС В. Кеворков, газета «Известия» выделила для публикации полполосы. Смысл моей акции — досказать то, что никак не слетит с языка наших земных богов. Держу Яковлева в неведении, чтобы не подводить его. М. Горбачеву оставляю возможность ознакомиться с плодами моего своеволия, раскрыв газету. Впервые лицо, занимавшее в СССР официальные посты, признало, что к советско-германским договорам 1939 года прилагались секретные протоколы, в которых размежевывались сферы государственных интересов двух держав.
Буквально день спустя после появления материала в «Известиях» — телефонный звонок М. Горбачева. Он делится впечатлениями от интервью А. Яковлева в «Правде», которое счел удавшимся. Затем разговор переключился на проект заключения комиссии. Тут мне выпало вкушать бурчание, как опрометчиво мы поступили, «солидаризовавшись с проектом, который никуда не годится». И в таком разрезе довольно-таки долго. Интересуюсь, что конкретно М. Горбачева не устраивает и как надлежало бы улучшить проект.
«Не устраивает все. Нельзя смешивать исторический анализ и юридические оценки. Как достичь баланса? На то вам головы на плечи посажены, чтобы самим думать. Меня же больше в ваши дебаты не втягивайте».
Жду, как генеральный выдаст мне по первое число за интервью в «Известиях». Помимо газеты, на столе у М. Горбачева и некоторые отклики. Один из ретивых наших послов просигналил: признанием существования протоколов «Фалин толкает на опасный путь». Странно, но эта тема выпала из разговора. Возрадуйся — пронесло. Что от тебя зависело, ты сделал. Переведи дыхание и займись проблемами, где правда не встает власти предержащим поперек горла.
Почему-то у меня это плохо получалось. Остаток дня потрачен на составление меморандума М. Горбачеву. Его форма и содержание скажут нужное за себя. В первой строке проскочила неточность — латинскую максиму об искренности чувств воспроизвел не Жан де Лабрюйер, а Ларошфуко. В остальном не вижу настоятельных причин ревизовать свои письмена, как они ушли тогда к адресату:
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Кажется, Лабрюйеру принадлежат слова — «если ваши чувства не будут искренними, весь ваш разум окажется ложным». Так вот, я слицемерил бы, сделав вид, что вчерашние Ваши доводы убедили меня. И не потому только, что приучен строго обращаться с фактами. Не могу избавиться от впечатления, что Вам отлично видна суть, но какое-то пятое или шестое чувство мешает проставить точный диагноз. А где сомнения, там ко двору доносы типа панкин- ского (легко, впрочем, опровергаемые) плюс спасительное «отсутствие оригиналов».
1. Доказательств тому, что протоколы существовали, достанет с лихвой на всех — и своих, и чужих оппонентов. Как Молотов ни прятал концы в воду, документы сохранились, в том числе в советских архивах. Более того, запись беседы именно Молотова с немецким послом Шуленбургом 17 августа 1939 г. показывает, что идея оформления обязательств Германии в виде протокола принадлежала советской стороне. В памятной записке, врученной в тот день Молотовым послу, говорится: «Правительство СССР считает, что вторым шагом (первый — торгово-кредитное соглашение) через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта».
Как среагировал Шуленбург? Согласно советской записи, посол «усматривает трудности в дополнительном протоколе». По мнению посла, «центр тяжести» договоренностей будет лежать в протоколе, а «при его составлении всплывут такие вопросы, как вопрос о гарантии Прибалтийским странам и пр.». Шуленбург выразил пожелание получить от СССР «хотя бы эскиз протокола».
Ответ Молотова гласил — вопрос о протоколе «пока не детализируется»; «инициатива при составлении протокола должна исходить не только от советской, но и германской стороны»; «естественно, что вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа (о размежевании интересов), не могут войти в договор, они должны войти в протокол; германскому правительству следует обдумать это».
В скором времени с приведенной записью беседы между Молотовым и Шуленбургом, а также другими аналогичными материалами будут знакомиться все желающие. МИД СССР издает сборник документов с сентября 1938-го по сентябрь 1939 г.
Можно бы умножить число примеров из 1940-го и 1941 гг. И при всем желании нельзя найти документов, опровергающих или хотя бы колеблющих факт — протоколы существовали. Они не миф. Констатируя сегодня, что протоколы были, мы лишь воспроизводим объективную реальность.
2. Теперь об оригиналах и копиях. Отсутствие оригинала нас чуть-чуть выручает, пока мы не пережимаем эту ноту. Во-первых, никто не освобождал советскую сторону от ответственности за поддержание порядка в собственном архивном хозяйстве. С таким же успехом мог пропасть и оригинал договора от 23 августа, после чего по аналогии началась бы дискуссия, а был ли сей мальчик. Во-вторых, подавляющее большинство документов, на основании которых написана история с древнейших времен до XIX века, известна в копиях или даже в фрагментах с копий. «Слово о полку Игореве», «Повесть временных лет» и другие классические памятники дошли до нас в репликах реплик. Но им верят, и поделом.