Леонид Бершидский - Ремесло
В прошлом году газета The Guardian выбрала десять лучших первых строк в мировой художественной литературе. № 1 — из «Улисса»: «Сановитый, жирный Бык Маллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой накрест лежали зеркальце и бритва» (пер.: С. Хоружий, В. Хинкис).
Возможно, Джойс и литературоведов из британской ежедневки, и меня задавил своим многотонным авторитетом, но мне тоже кажется, что это блестящая фраза. Типологически это, видимо, описательный лид: Маллиган не главный герой, а его бритвенные принадлежности хоть и играют некую роль в дальнейшем рассказе, но не ключевую. Какая, впрочем, разница, как классифицировать это предложение, если оно настолько идеально начинает дублинскую одиссею, что многие помнят его наизусть? Правильный лид — это всегда немного озарение, на ожидание которого имеет смысл потратить полчаса даже в условиях самого жесткого цейтнота. Не придет — напишете, конечно, что сумеете. Глядишь, редактор еще минут 15 потратит — и его посетит муза, обошедшая вас стороной.
Маленькое упражнение по ходу дела: разыщите список The Guardian и посмотрите на эти первые предложения. Вот, скажем: «В этот день и речи не могло быть о прогулке» — Шарлотта Бронте, первая строчка «Джейн Эйр» — это хороший журнальный лид?
9. Кикер Достоевского
В теории нашего ремесла концовка — или кикер, как ее еще называют — описана гораздо хуже, чем лид. Много слов авторы учебников на нее не тратят.
Мелвин Мелчер, 28 лет преподававший в самой престижной американской школе журналистики, в Колумбийском университете, написал учебник под названием «News Reporting and Writing». В нем про кикер сказано только одно: это особый тип концовки, который представляет собой лид, оставленный напоследок.
Мелчер приводит яркий пример — начало и конец статьи Эдны Бьюкенен из The Miami Herald:
«Нехорошие дела происходят с мужьями вдовы Элкин.
Кто-то убил мужа № 4, Сесила Элкина, — ему, похоже, проломили голову сковородой, пока он смотрел по телевизору „Семейную ссору“.
Муж № 3, Сэмюэл Смилич, утонул в заросшем водорослями канале в округе Южный Дейд.
Муж № 2, Лоренс Майерс, пропал без вести…»
Ну и кикер:
«Неприятности у Маргарет Элкин начались из-за убийства четвертого мужа. Ее обвиняют в том, что она заказала убийство пасечнику. Процесс начнется 9 сентября».
И правда, эта концовка могла бы быть традиционным, сухим и скучным лидом новостной статьи. Перевернув ее с ног на голову, Бьюкенен написала триллер, который даже самому глупому редактору не пришло бы в голову резать с конца. Кто-то научил вас писать по схеме «перевернутой пирамиды»? Посмотрите, как эти сооружения строили в Египте: все-таки с фундамента, а не с верхушки.
Из своего примера Мелчер делает вывод о происхождении слова kicker (от kick — пнуть): мол, концовка-кульминация — как пинок, под конец на сто процентов пробуждающий внимание читателя. У меня на этот счет своя теория: кикером называют карту в покере, которая не входит в претендующую на выигрыш комбинацию, но может при прочих равных обеспечить победу. Например, если у двух игроков по две одинаковые пары, выиграет тот, у кого пятая карта старше, и вот эта-то пятая карта и есть кикер. Автор предъявляет свою концовку как последний и решающий аргумент.
Так сделала и Бьюкенен, в газетной статье про веселую вдову легко пришедшая к структурному откровению, которое одному крупному литератору далось упорным многолетним трудом.
Великий романист Джон Ирвинг известен тем, что пишет книги с конца. Он так объясняет эту особенность своей тактики: «Я начинаю с последней строчки, потом перехожу к предыдущей. Довольно долго пишу задом наперед, пока не почувствую и не услышу как следует эту концовку. Надо знать, как звучит твой голос в конце истории, — так понимаешь, как нужно звучать в начале».
Это он теперь так говорит. Поначалу Ирвинг не понимал, что написал кикер, а не лид. «Во время работы над первыми четырьмя-пятью книгами я воображал, что мне хватило наглости написать первую строчку, и только со временем обнаруживал, что это опять концовка. Я не осознавал это как процесс до шестого романа, „Правил виноделов“, а тут вдруг понял, что сначала нахожу концовки. И я должен это признать».
Концовки Ирвинга, к сожалению, бесполезно приводить здесь — они слишком литературные. Важен скорее его подход к процессу. Ремесленник, сочиняя текст для сайта или журнала, тоже вполне может задуматься, что это он написал: лид или кикер, начало или концовку. Если у вас есть два лида, возможно, один из них имеет смысл поставить в конец текста. Возвращаясь к примерам из предыдущей главы, вполне можно представить себе текст, который начинается с прямолинейного лида:
Вечером 9 июля 2004 года главного редактора русской версии журнала Forbes Павла Хлебникова расстреляли неизвестные, когда он шел к метро из редакции. Коллеги Хлебникова уверены, что дело в его работе, но не знают, какое именно из его многочисленных расследований могло привести к убийству, — и заканчивается предложением, которое я приводил как пример лида «слепого»: «Умирая в луже крови неподалеку от своего офиса, расстрелянный главный редактор не смог сказать, кому была бы выгодна его смерть».
Но это всего лишь один подход к сочинению концовки: многие авторы, даже дописав книгу — или текст — до середины, не знают, к какой концовке они ведут дело. Это, возможно, неосмотрительно, но не все ведь так упорны и расчетливы, как Ирвинг: среди журналистов полно людей легкомысленных и авантюрных. Я и сам такой. Излив до конца то, что хотел сказать, я часто подолгу тупо смотрю на получившийся текст в поисках способа эффектно его закончить (без этого никак — никто не запомнит и не станет комментировать!).
Иногда получается просто взять лид и переставить его в конец; второй абзац текста неплохо работает в качестве первого.
Вот, например, взятый наугад текст из журнала «Русский репортер» (16.07.2013) о том, как оппозиционного лидера Алексея Навального якобы изменила (испортила) слава. Я не хочу обсуждать это произведение по существу, просто использую его как технический пример:
«В московскую городскую избирательную комиссию скоро придет Навальный, чтобы подать документы и стать кандидатом в мэры. Чистый дворик в самом сердце города. К крыльцу подтягиваются сторонники, у всех что-то общее в лицах. Мальчик с заколками — футбольными мячиками на длинных дредах — усердно мне улыбается. Отхожу в сторону. Мальчик продолжает улыбаться, глядя в ту точку, где была я.
Из-за поворота доносятся аплодисменты и крики. Там Навальный с женой, а вокруг активисты — небольшая, но шумная толпа.
— Вы готовы подать подписи?! — поднявшись на крыльцо избиркома, спрашивает Алексей Навальный.
— Да!!!
— Вы готовы подать подписи?!
— Да-а!!!
— Вы готовы подать подписи?!
— Да-а-а!!!
— Ну, я пошел подавать. А вы пока думайте, что мы сделаем, если они их не возьмут!
Рукоплескания и смех».
Это начало. В конце текста, стартовавшего как репортаж, просто приделан большой кусок интервью Навального, который, будь я редактором, заставил бы автора порезать и важные куски рассредоточить по тексту. Между тем первый абзац вполне мог стать красивой концовкой про то, какие у Навального зомбированные сторонники. Примерно в таком виде:
«Что такое нынешний Навальный, понимаешь, всматриваясь в лица его фанатов, собравшихся в тихом дворике возле избиркома ждать, когда он принесет подписи. Что-то общее во всех этих лицах. Мальчик с заколками — футбольными мячиками на длинных дредах — усердно мне улыбается. Отхожу в сторону. Мальчик продолжает улыбаться, глядя в ту точку, где была я».
(Заметим в скобках: применение первого лица здесь — неуместная роскошь, которая должна была бы возмутить редактора и возмутила меня, но мы сейчас демонстрируем другой прием.)
Что тогда останется в начале текста?
Второй абзац («Из-за поворота доносятся аплодисменты и крики. Там Навальный с женой, а вокруг активисты — небольшая, но шумная толпа») легко вовсе потерять: он ничего не добавляет ни по сути, ни с литературной точки зрения.
А вот речевка Навального на ступеньках — вполне эффектное начало.
Этот прием, впрочем, применим не всегда. И придумывать второй лид часто попросту некогда: дедлайн. На такой случай нужны простые рецепты.
Руководство по сочинению описательных текстов от The New York Times («10 Ways to Develop Expository Writing Skills with The New York Times») различает два распространненных типа кикера:
— обобщающая цитата;
— концовка, устремленная в будущее.
Пример, который там приводится для первого случая, — из статьи Уильяма Ноймана о том, как американцы во время финансового кризиса 2008–2009 гг. вдруг начали держать кур:
