«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев
Искренне Ваш
Д. Лихачев
РГАЛИ. Ф. 3281. Оп. 1. Ед. хр. 317. Автограф.
Переписка Д. С. Лихачева и Е. Б. и Е. В. Пастернак
Евгений Борисович Пастернак (1923–2012) — сын поэта Б. Л. Пастернака (1890–1960), биограф и исследователь его творчества. В 1946 г. окончил Академию бронетанковых и механизированных войск. Кандидат технических наук, работал в Московском энергетическом институте. С 1976 г. сотрудник ИМЛИ.
С 1964 г. он и его жена Елена Владимировна Пастернак (урожд. Вальтер; 1936–2020), филолог, полностью посвятили себя работе по изучению жизни и творчества Бориса Леонидовича и подготовке к изданию его наследия — от отдельных стихотворных сборников до 11-томного собрания сочинений. Е. Б. Пастернак — автор нескольких биографических книг об отце, созданных на основе богатейшего материала из семейного архива. Под его редакцией вышло несколько собраний сочинений поэта, а также переписка, сборники, воспоминания и материалы к биографии Б. Л. Пастернака.
9 декабря 1989 г. в Стокгольме Е. Б. Пастернаку были вручены диплом и медаль Нобелевского лауреата — его отца.
В небольшом эссе, написанном как комментарий к адресованным ему письмам Лихачева, Е. Б. Пастернак изложил обстоятельства знакомства с Лихачевым и подробности их дружбы и сотрудничества.
«Весной 1981 г. редактор издательства „Советский писатель“ Н. Сарафанников[2107], которому я принес выправленную корректуру очередных отцовских переводов, сказал мне, что хотел бы издать сборник прозы Бориса Пастернака и переговорит об этом с Игорем Михайловичем Бузылевым[2108], главным редактором издательства.
Я с восторгом встретил это предложение, хотя мало верил в возможность его исполнения. На памяти было возвращение рукописи составленной нами книги „Борис Пастернак. Заметки об искусстве“ после мучительно долгого, затянувшегося на годы издательского обсуждения.
Но через несколько дней внезапно раздался телефонный звонок. Бузылев спрашивал меня, насколько быстро мы могли бы представить в издательство состав сборника прозы. Я ответил, что через неделю. Он обрадовался и попросил поскорее принести тексты. Мы тут же собрали их, включая раннюю прозу, „Охранную грамоту“ с восстановленными цензурными сокращениями, статьи о художественном творчестве. У нас были отпечатаны на машинке и тщательно вычитаны все вещи, приготовленные для несостоявшегося издания, повести и фрагменты прозы, писавшиеся отцом в разное время и частично публиковавшиеся им в журналах.
Бузылев взял читать рукопись. Он до этого работал в ЦК КПСС. Став главным редактором издательства, он хотел издавать хорошие книги, но на это ему нужно было получить разрешение.
Прошло несколько недель, и мне было сказано, что сборник примут к печати, если у него будет сильная поддержка, например предисловие академика Д. С. Лихачева.
С Дмитрием Сергеевичем мы незадолго до того познакомились у С. С. Аверинцева в Тропареве, потом шли вместе до метро, разговаривали. Но я никогда бы не решился просить его поддержать издание, написать к нему предисловие и попросил Бузылева обратиться к нему с официальным предложением от издательства.
Дмитрию Сергеевичу была послана рукопись книги, он ответил, что скоро собирается в Москву, где пробудет месяц в санатории „Узкое“, и тогда даст окончательный ответ.
Примерно через месяц он позвонил нам и назначил день и час для разговора о книге. Мы поехали в „Узкое“ и нашли комнаты, в которых жили Зинаида Александровна и Дмитрий Сергеевич.
Оказывается, Лихачев не только прочел рукопись книги, но уже ознакомился с доступной литературой о Пастернаке и удивлялся, как мало и несущественно писали о его прозе советские критики. Он стал расспрашивать меня об отце, извиняясь, что до этого никогда не занимался Пастернаком, а статьи о нем ничего ему не дали. Его интересовало отношение моего отца к философии и неокантианству, о чем писала в статье об „Охранной грамоте“ Миллер-Будницкая[2109]. Ее выводы о влиянии на Пастернака немецкого идеализма были подхвачены потом другими авторами. Лихачев хотел понять, в чем именно это влияние заключалось. Я пытался объяснить ему, что это писалось без особого понимания предмета, но употреблялось критиками просто как объяснение непонятности и обвинение во враждебном марксизму мировоззрении. Дмитрий Сергеевич понимающе соглашался со мной.
Разговор зашел о философии начала века, о которой писал отец в „Охранной грамоте“. Попутно возникали вопросы понимания этих проблем в России — притяжения и отталкивания авторов школ и течений. Вспоминая имена кумиров того времени, Лихачев спрашивал об интересе Пастернака к Н. А. Бердяеву, Г. Г. Шпету. Я объяснял, что к философии отец относился как к науке о проблемах, поэтому философствование Бердяева ему не было близко, а у Шпета он занимался в семинаре по Д. Юму[2110]. Сказал, что моя жена — внучка Густава Густавовича. Лихачева это очень взволновало, оказалось, что он был знаком с работами Шпета и высоко ценил их. Он не знал, что философ был арестован и расстрелян.
По поводу предполагаемой книги, которую мы назвали „Воздушные пути“, Дмитрий Сергеевич сказал, что ее надо сделать научным изданием, и предложил в качестве авторов комментария своих молодых сотрудников С. С. Гречишкина[2111] и А. В. Лаврова[2112]. Они сделают это быстро, — сказал он, понимая, что надо пользоваться удобным моментом. Я предложил для комментария материалы, собранные для неосуществленного издания в „Искусстве“: рукописные варианты, откинутые автором фрагменты, отрывки из писем и пр.
Возникло желание иллюстрировать книгу тематически гармонировавшими с текстом набросками из записных книжек моего деда Л. О. Пастернака. Дмитрий Сергеевич сказал, что это было бы замечательно и он уведомит издательство об этих планах. Он задавал разные вопросы по тексту, и я как мог старался объяснять ему непонятные места.
После долгого разговора мы стали откланиваться. Лихачев пошел нас провожать до автобусной остановки. Рассказывал нам об имении Трубецких, закрытой церкви, в которой сырели и гнили сваленные там книжные сокровища из немецких библиотек, захваченные во время войны. Он рассказывал нам о парках как явлении культуры и характере эпохи, о чем он в то время писал книгу.
Вскоре по поручению Дмитрия Сергеевича нам позвонил Александр Васильевич Лавров и, заехав вечером перед поездом, получил приготовленные материалы для комментария. При первоначальном их обсуждении он выразил свое удовольствие и сказал, что он теперь же, не откладывая, быстро напишет работу. Издательство торопило, так как надо было пока не поздно воспользоваться полученным разрешением и издать книгу летом, когда все в отпусках.
Дмитрий Сергеевич удивительно быстро написал содержательное предисловие, в котором использовал также те материалы, которые были переданы Лаврову. Особенно интересно он разобрал соотношение прозы и стихов Пастернака и их характерные черты. Он звонил нам из Ленинграда по телефону, спрашивая о разных биографических моментах, и вскоре прислал нам первоначальный вариант предисловия с просьбой ответить на какие-то вопросы.
В это время со стороны Союза писателей СССР мы получили требование освободить дачу в Переделкине, поскольку
