Ближний бой. ЦРУ против СССР - Киркпатрик Лаймен
А.Даллес
Генералы обсуждали возможности переговоров с фон Шверином и решили, что, если удастся убедить его сдаться со воем корпусом, дабы предупредить дальнейшее кровопролитие и разрушения, можно будет в образовавшуюся брешь направить достаточно мощные американские силы, чтобы взорвать весь Западный фронт и положить конец войне. Чрезвычайно сложным был один пункт этого плана, а именно каким образом встретиться с немецким генералом. Нам было хорошо известно, что гестапо и войска СС охраняли всех армейских генералов и крайне подозрительно относились к их действиям. Американский офицер с белым флагом, желающий вести переговоры, может не встретить хорошего приема, и, вероятнее всего, ему даже не удастся дойти до человека, который может принять решение. Меня спросили, не соглашусь ли я отправиться через линию фронта, и я, естественно, был крайне увлечен этим предложением. Было решено, что, если штаб верховного главнокомандования союзных экспедиционных сил даст разрешение, стоит предпринять попытку.
Но этому не суждено было осуществиться. Шли дни, а запрос из группы армий в штаб верховного главнокомандования оставался без ответа. Наконец нам сообщили, что придется консультироваться с русскими, а они настолько подозрительно относятся к любым действиям подобного рода, что наверняка не одобрят никакой попытки добиться капитуляции немецких войск — пусть даже частичной — перед одними американцами.
В период «Битвы за Выступ» и после у нас в штабе группы армий часто появлялся генерал Джордж Паттон. Когда немцы перешли в наступление в Арденнах, 3‑я армия генерала Паттона сама вела наступление, пытаясь пробиться в Саар. Когда стали ясны масштабы немецкого наступления, генерал Эйзенхауэр приказал армии Паттона прекратить наступление и повернуть на север, чтобы отвлечь на себя часть немецких войск, прерывающихся с юга в район «Выступа». Паттон решил перевести свой штаб из Нанси в Люксембург. Через несколько дней создалось положение, которое всегда будет повергать в смущение теоретиков штатных и командных колледжей: в одном городе, на расстоянии нескольких кварталов друг от друга разместились штабы группы армий, армии, корпуса и дивизии.
Генерал Паттон регулярно посещал наши утренние «летучки» и весьма оживлял их. Даже внешне Паттон выглядел как настоящий солдат. Ростом он был более шести футов, ярко выраженный блондин с голубыми глазами. Но всему этому крайне не соответствовал его очень высокий голос. У генерала была привычка во время доклада довольно громко обмениваться с генералом Брэдли своими замечаниями. Я обнаружил, что он комментирует многие мои утверждения относительно истинных и предстоящих действий немцев.
Наибольшее беспокойство нам доставляла 11‑я немецкая танковая дивизия, прозванная нами «дивизией-призраком» за то, что она обладала удивительной способностью появляться на самых неожиданных участках фронта. Мы всегда самое большое внимание уделяли выяснению вопроса, где находятся немецкие танковые войска. Офицеры, докладывающие разведывательные сведения, имели приказ особое внимание обращать каждый раз на «потерю» танковых соединений противника или на обнаружение их на новом месте. Однажды утром, когда Паттон присутствовал, я упомянул в докладе, что «потеряна» 11‑я немецкая танковая дивизия на южном участке фронта группы армий и что, по оценке разведки, ее отвели, чтобы нанести удар по флангу 3‑й армии. Все присутствовавшие на докладе могли услышать громкое восклицание Паттона: «Ничего, пусть приходят. Побольше их, проклятых сукиных детей, переколотим!»
Больше всего я люблю вспоминать генерала Паттона на «летучках», когда речь шла о положении на русаком фронте. В разгар «Битвы за Выступ» нас весьма интересовал вопрос, могут ли русские возобновить наступление на востоке, что, естественно, несколько ослабило бы нажим противника на Западном фронте. Хотя русские скупо информировали нас о событиях на Восточном фронте и даже не сообщали номера частей немецких войск, дислоцированных на востоке, мы тем не менее с пристальным вниманием следили за ходом событий на том театре военных действий. Повторные запросы в штаб верховного главнокомандования с просьбой направить нам информацию о русских, ничего не дали. Поэтому мы черпали информацию, в основном слушая по радио немецкие и русские коммюнике о ходе боевых операций на Восточном фронте. Мы наносили на карту данные, казавшиеся наиболее правдоподобными, из немецких и русских передач, а затем сопоставляли их с известными нам сведениями из собственных разведывательных источников.
Приближалось рождество, когда однажды генерал Паттон после утреннего доклада сказал, обращаясь к генералу Брэдли: «Послушай, Брэд, а не могут ли эти ребята подготовить нам сводку о положении на Восточном фронте?» Генерал Брэдли обратился к генералу Сиберту, который обещал составить доклад через пару дней. Перед самым Новым годом генералы нашли время выслушать наше сообщение. На задней стенке комнаты для докладов была вывешена карта боевых действий на Восточном фронте. Когда доклад закончился, генерал Паттон задал лишь один вопрос. Он спросил: «Когда, по вашему мнению, русские начнут наступление?» Мы подготовились к такому вопросу, изучив периоды времени, отделяющие одно наступление русских от другого, исходя при этом из потребностей в подвозе припасов и пополнении личного состава и техники. Мы знали также, что в Польше русские стоят на берегу Вислы и что они будут ждать, пока лед не достигнет такой толщины, чтобы по нему могли пройти танки. Генералу Паттону я ответил, что, по имеющимся оценкам, следующее наступление русских начнется в течение второй недели января. Наступление началось 12 января. Буквально на следующем докладе генерал Паттон, войдя в комнату, указал прямо на меня и сказал: «Послушай, Брэд, присматривай за этим парнем — он, должно быть, коммунист. Он знал, когда русские начнут наступление».
Некоторое время спустя я узнал, что генерал Паттон оказал мне высокую честь, попросив перевести меня в его штаб, но генерал Брадли оказал мне еще более высокую честь, сказав, что не хочет со мной расставаться.
В марте 1945 года генерал Брэдли перевел свою штаб-квартиру в Намюр (Бельгия). Во время «Битвы за Выступ» его критиковали за то, что его штаб-квартира оказалась выдвинутой слишком далеко вперед. Город Люксембург находился примерно на равном расстоянии от штабов 1‑й и 3‑й армий, но всего в 18 километрах от немецких позиций — не дальше от фронта, чем армейские штабы. Поэтому теперь он выбрал для своей штаб-квартиры город, находившийся ближе к центру района операций и дальше от фронта, чем подчиненные ему три армии, которые должны были повести наступление на Рейн. Читая по долгу службы все разведывательные материалы, поступающие в штаб, я обратил внимание на весьма трезвое исследование, подготовленное английским Объединенным разведывательным комитетом, о состоянии работ по созданию реактивных самолетов в Германии.
Мы знали, что немцы форсированными темпами работают над созданием реактивной авиации, но никто серьезно не предполагал, что в результате может возникнуть угроза абсолютному превосходству союзников в воздухе. Авторы доклада, или «оценки», Объединенного разведывательного комитета считали, что существующая угроза серьезнее, чем обычно предполагалось. Я решил, что надо сделать краткий обзор этого материала в докладе на следующее утро, чтобы генералы знали о существовании такого документа и могли ознакомиться с ним, если пожелают.
Реакция оказалась поразительной. Все сразу же обратили внимание на английский материал, и не хватило экземпляров для всех желающих прочесть его. После войны генерал Брэдли признался мне, что это сообщение было одним из самых тревожных сигналов из всех, которые ему приходилось выслушивать. Сейчас, когда открыты немецкие архивные материалы, можно сделать вывод, что, если бы Гитлер не вмешивался в вопросы самолетостроения, немцы располагали бы такими силами реактивной истребительной авиации, которые могли бы создать серьезную угрозу превосходству союзников в воздухе.
