Газета День Литературы - Газета День Литературы # 119 (2006 7)
Торжество шмаковской концепции стало, можно сказать, необратимой сущностью нашего бытия, но она, эта концепция, не смогла бы победить и утвердиться, если бы не было Бормотовых — этих "государственных" мужей, что сумели прихватизировать полтора десятилетия назад рычаги управления страной. Вспомним, что и платоновский Степан Ермилович Бормотов — этот "носитель неуклонного государственного взора" — выдвинулся в управленческие вожди отнюдь не за революционные заслуги. Это чиновник-наймит или как бы сегодня сказали менеджер-временщик, готовый служить кому угодно и какому угодно режиму. И в отличие от Шмакова, Бормотов совсем не выделяется административным усердием и порядочностью. Напротив, на замечание Шмакова о творящейся в бормотовском учреждении почтовой волоките Бормотов замечает: "А как же в Вавилоне акведуки строили? Хорошо ведь строили? — Хорошо! Прочно! А почта ведь там раз в полгода отправлялась, и не чаще!.."
И само собой разумеется, что "Шмаков сразу утих от такого резона Бормотова и недоуменно вышел".
Да, демагогия Бормотова совсем из другого теста, нежели "научно-административный" подход к "достоинствам" бюрократии Шмакова. Ведь Бормотовы созданы, чтобы лавировать, а не теоретизировать. И, лавируя, управлять... отраслью, областью и страной, если хотите. ("Ещё давно Бормотов сказал, что в мире не только всё течет, но и всё останавливается. И тогда, быть может, вновь зазвонят колокола. Бормотов, как считающий себя советским человеком, да и другие не желали, конечно, звона колоколов, но для порядка и внушения массам единого идеологического начала и колокола не плохи. А звон в государственной глуши, несомненно, хорош, хотя бы с поэтической точки зрения, ибо в хорошем государстве и поэзия лежит на предназначенном ей месте, а не поёт бесполезные песни.") Потому-то для людей типа Бормотова почти не существует никакой разницы между губкомом и епархией, между профсоюзом и ремесленной управой. Они ждут своего часа, когда "всё останавливается"), и совершенно без особых усилий вписываются в "руководящую элиту", для которой "история текла над... их головами", когда всё становится подложным и суррогатным, но и в этом суррогате они могут узреть массу достоинств, а в оболванивании и ограблении народа сыскать необходимый "государственный резон".
А Шмаковы, к несчастью, и нынче, будучи субъктивно честными людьми, теоретически обосновывают закономерность притязаний Бормотовых на власть. И пока будет существовать и процветать симбиоз Шмаковых и Бормотовых, торжество шмаковщины как особой формы организации общества, вернее, особой формы управления этим обществом, останется непоколебимой...
Андрею же Платонову, гениально запечатлевшему это "бессмертное" явление, увы, никогда не заполучить благосклонности властьпредержащих и их прислужников, потому как... "кто сам плут, тот другим не верит".
Валентин Сорокин ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА
ПОЗДРАВЛЯЕМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО РУССКОГО ПОЭТА ВАЛЕНТИНА СОРОКИНА С 70-ЛЕТИЕМ!
ВЗЯТЬ ЗА КРЫЛО
Всё одолеешь, море и пустыню,
Леса возьмёшь и горы на пути.
Но если вдруг душа твоя остынет —
Её снегов уже не перейти.
Так широки они и так ледяны,
Куда ни кинь — стальные берега!
Я позабыл весёлые поляны,
Родные соловьиные луга.
Простор кровавым месяцем расколот,
Как топором.
И в бездне темноты
Сосет мне разум непреклонный голод
Тоски — потрогать тёплые цветы.
Склониться бы к родительским могилам.
Послушать деревенскую гармонь.
И душу тронуть пескариным илом.
Взять за крыло вечеровой огонь.
Мы забываем, восходя на кручи,
Вбегая в корабли и поезда,
Зовёт нас то, что человека мучит, —
Свет памяти и совести звезда.
Они горят в сознанье обоюдно,
Под каждой доброй крышею в чести.
Зовёт нас то, что потерять нетрудно,
Но невозможно снова обрести!
ВОТ ТАК И МНЕ
У нищего верней любовь к свободам.
А властелин — хозяин не всегда.
И потому одна под небосводом
Опять не спит полночная звезда.
Был юным я, лучи её сверкали,
Весёлым был, теперь угрюм и сед,
И всё равно летит в немые дали
Её высокий серебристый свет.
Гореть во мгле — трагичное искусство,
Лишь погаси и сердце кинет в дрожь:
Возникнет мир, в котором пусто, пусто, —
На брошенное кладбище похож.
Когда тебя крылами я касаюсь,
Веду тебя между иных планет,
Я ничего уже не опасаюсь,
Ведь смерти нет и вечной бездны нет.
Наверное, не понята другими,
Горит звезда зажженная, горит,
Вот так и мне твоё родное имя
О радости недолгой говорит.
Но древний путь вздыхает перед нами,
Струится дым селений сквозь года,
Пока горит упрямо за холмами,
Горит одна, последняя звезда!..
ГОРОСКОП
"О, мой белый и тонкий Лель…"
Ваши стрелы не тронут меня,
Не пронзит, не погубит молва.
Я родился под знаком Огня,
Под могучим созвездием Льва.
Грудь мою целовала в метель
Василиса, на санках летя.
Что мне тощий, измученный Лель, —
Слепоты и бесстрастья дитя?
Вам, не знающим преданных слез,
По-мужски не ласкавшим невест,
Не услышать лебяжьих берёз,
Надо мною шумящих окрест.
Я не прячу ножа под полой,
Воры совести, карлики тьмы,
Не призваньем, а вздорной золой
Обессонены ваши умы.
Хоть брани вас, хоть громко проси,
Не поймёте в рутинах неволь, —
По таким вот, как я, на Руси
Тосковала бунтарская голь.
Подводила на сходках коня,
Говорила державны слова.
Я родился под знаком Огня,
Под могучим созвездием Льва.
***
В поздний час я молчалив и светел,
Звёздных дум никто не запретит.
По равнине белой белый ветер,
Белый ветер стонет и летит.
Замело селения до крыши
И такой клубится непокой,
Словно Бог недавно глянуть вышел
И вздохнул,
и вдруг махнул рукой!..
Это рок, скажи ты, иль минута:
За пустыми окнами шурша,
Не найдет нигде себе приюта
Русская гонимая душа?
Вот и мы с тобой через границы,
Сквозь разор, какой не превозмочь, —
Два крыла большой усталой птицы,
Тихо возвращающейся в ночь.
А холмы плывут и серебрятся,
В снежный шторм ныряют облака,
Только нам в стихиях затеряться
И пропасть не суждено пока.
Враг пришел и на родном пороге
Зверя дрессированного след,
Враг пришел —
и ни одной дороги,
Ни одной тропы к свободе нет!..
И НЕ НАЛЬЁТСЯ КОЛОС
Запамятуй родную землю —
до срока поседеет волос,
Не засверкают росы в травах
и не нальется колос.
