Даниил Гранин - Беседы. Очерки
Мы начинаем понимать необходимость ответа на вопрос: что нас ждет, чего мы хотим от себя, от других и от судьбы нашей страны. Мы впервые живем без каких-то ясно ощутимых дальних и больших надежд. Я думаю, что Конгресс — это не просто разговоры, это потребность в той циркуляции мысли, в которой мы все настоятельнее сегодня нуждаемся. У нас нет другой возможности, я уже не верю больше тем разговорам, которые происходят на экранах телевизоров и страницах газет. Я начинаю подозревать, что там работают нанятые или завербованные теми, кому это надо, люди.
С огромным удовольствием я слушал сегодня все выступления. Лучше или хуже, но они были выражением своего собственного, искреннего, выношенного за это время. Не вызывает сомнений необходимость обмена такими мнениями для каждого из нас, чтобы понять: я не один, есть еще другие люди в разных уголках страны, с которыми мы можем идти вместе, жить и действовать. Вот за это я благодарю вас всех.
Хочу поблагодарить в заключение Сергея Александровича Филатова, который собрал нас с таким трудом. Ведь не так-то просто собрать такой Конгресс. Я хочу поблагодарить нашего хозяина Александра Сергеевича Запесоцкого за его гостеприимство и за то, что он нам предоставил помещение и устроил этот своего рода праздник.
1999
Трагедия непрочитанной книги
Рад всех вас видеть. Не буду тратить время на комплименты в ваш адрес, в адрес вашей работы, такой необходимой. Хочу поговорить о проблеме, которая занимает меня последнее время, — о трагедии непрочитанных книг.
Вы знаете, что есть книги вроде бы достаточно известные, вроде бы мы их читали. Но фактически эти книги находятся вне нашей жизни, они так и остались по-настоящему не прочитаны. А без них жизнь человеческая обесцвечена.
Таких книг несколько. Одна из них — Библия (или Евангелие). Думаю, мало кто читал Библию полностью, но Евангелие, Новый завет — эта книга совершенно необходима для того, чтобы понимать жизнь, чтобы вообще знать, в каком мире мы живем. В литературном отношении это таинственная книга. Она посвящена, в сущности, жизни одного человека, но без нее нельзя понимать ни живопись, ни мифологию, ни театр. Это книга, о которой все знают, но мало кто ее читал по-настоящему, для себя.
К таким же важным книгам можно отнести, например, произведения Гомера, Пушкина, Лермонтова.
Чем, например, мое поколение отличается от поколения Дмитрия Сергеевича Лихачева и его сверстников, с которыми я имел счастье общаться? Их речь всегда была насыщена литературными цитатами, образами, тем, что почти исчезло из нашей жизни. Наши литературные заимствования, которыми мы пользуемся, взяты либо из эстрады, либо из популярных песен. А то, что составляет прелесть и высоту человеческой мысли, цитаты, которыми раньше была усыпана речь, рассказы, просто разговор старшего поколения — это ушло. Ушли цитаты из Пушкина, Лермонтова, Грибоедова, Гончарова, Тютчева. Вся русская классика была в обиходе, а кроме того, была еще латынь, был Шекспир и многое другое, что придавало особую прелесть и разговору, и мысли.
В те времена книга входила в жизнь человека всем своим существом, проникала в его мышление, в его быт. Сейчас, к сожалению, не так. Думаю, это большая утрата и для культуры людей, и для образа мышления, и для образования. Я не знаю, как это достигалось, почему прежнее образование было достаточно ярким и сильным. Сколько лет Пушкин учился в лицее? Шесть. Это все его образование. Шесть лет и у большинства его сверстников-лицеистов. А как отпечатались латынь, мифология, вся мировая литература того времени в их мышлении, в их жизни! Как такое достигалось, я не знаю, но это было, это наложило печать на всю жизнь этих людей.
Вернуть былое отношение к книге — задача не только наших преподавателей, нашего образования, это и задача библиотекаря, который может или не может приучить к чтению и научить любить книгу, показать необходимость жизни с книгой.
И еще. Мне бы хотелось ответить на два вопроса, полученные от этой аудитории.
«Как Вы относитесь к нынешнему состоянию нашего города, его внешнему облику?»
Представьте себе бывшую аристократку, даму благородных, может быть, даже королевских кровей, совершенно обнищавшую, которая ходит в стоптанных ботинках, в старом платье, не может себе вставить зубы, — вид страшный. Но если ее помыть, причесать, дать ей хорошее платье, провести через косметический кабинет, то это будет прелестная женщина. А так на нее смотреть очень грустно. Примерно такое впечатление у меня от нашего города. У него замечательное происхождение, родословная, но он ужасно запущен.
Какие дома, какие кварталы, построенные после войны, заслуживают такого же восхищения, как центр города? Мы строили и строим довольно безобразно. И в то же время в городе 500 дворцов и особняков, а ухаживать за ними по-настоящему мы не в состоянии, для этого нет средств. Поэтому все весьма печально. И до тех пор, пока не изменится экономическое положение, город будет находиться в таком трагическом состоянии. А ведь Петербург — это лучшее, что есть в России и, может быть, один из лучших городов мира.
«Что Вы думаете о событиях в Югославии? Какова должна быть роль России?»
Я не политик, но думаю, что та линия и политика, которую ведут президент и отчасти премьер, мешая и всячески препятствуя втягиванию нас в этот конфликт, правильная. И чем дальше, тем больше и мы, и весь мир убеждаемся в том, что роль России в поисках возможности ликвидации этого конфликта будет возрастать. Но в связи с этим хочется сказать следующее: Россия должна заниматься Россией. И не вмешиваться ни в дела Ближнего Востока, ни в дела Балканских государств. У нас жизнь настолько сложная, что нет возможности брать на себя роль великой державы, которая наводит порядок во всем мире.
1999
Возвращение старой науки, которая заставляет гордиться своими предками или стыдиться их поступков
Маленький Ваня Аверинцев, когда его спросили: «Что такое человек?», сказал: «Это тот, у кого есть папа и мама» и потом добавил: «И бабушка и дедушка». В его добавлении — то, что не хватало, та самая истина, которую умеют изрекать дети.
Наверное, его слова можно было поставить эпиграфом к Международной генеалогической конференции, которая происходила в Санкт-Петербурге, в сентябре-октябре 1992 года.
Животные не пользуются понятиями бабушек и дедушек, это привилегия человека, память о своем прошлом есть отличие человека.
Советские люди на протяжении жизни уже двух, а то и трех поколений старались не вспоминать свое реальное прошлое. Прежде детям рассказывали про дедушек, прадедушек и пра-пра, в советское время сведения эти родители тщательно скрывали. В роду могли оказаться чиновники, дворяне, купцы, священники, офицеры, кулаки, заводчики да мало ли еще кто. Лучше было происходить из массовидно-безликого, утратить индивидуальность. Семейные архивы уничтожались. В анкетах врали, прятали свое прошлое.
Организатор конференции Игорь Васильевич Сахаров, энтузиаст генеалогии, положивший на восстановление этой науки все силы, с горечью признавался мне, что он также вырос без бабушки и дедушки, а ведь именно бабушка и дедушка создают коренную культурную среду.
…Забыть, забыть! — и успешно забывали, и пришло время когда некого спросить о своих предках. Корни отрублены, неизвестны. Наступила коллективная всеобщая амнезия. Люди хотят и не знают, как искать, где найти свое прошлое.
Сейчас множество людей устремилось в архивы, к источникам истории собственной семьи, своего рода, произошел взрыв интереса к генеалогии — любительского интереса, но интереса.
Атмосфера генеалогической конференции резко отличалась от прочих конференций, конгрессов, на которых мне приходилось бывать. Взволнованность и соучастие всех присутствующих, один доклад заманчивей другого. Почти не было просто слушателей, все были участниками. Хотелось побывать на всех секциях.
350 человек предложили 400 докладов. Если кто не мог приехать, особенно из Сибири и Дальнего Востока, то потому, что оказалось это не по средствам, учитывая нынешние цены. И все же было 250 участников из двадцати пяти городов. Состоялось двести докладов! Приехали из Татарстана, Украины, Коми, Беларуси, Латвии, США, Швейцарии… Все были в полном смысле хозяева, ибо у каждого живой интерес. Большинство выступало с конкретными сообщениями. История облекалась в судьбы отдельных людей, обретала фамилии.
Для меня генеалогия представлялась до сих пор наукой исключительно об истории дворянских родов, то есть сугубо специальной, элитарной и, честно говоря, малонужной. То было расхожее представление, сразу опровергнутое программой конференции.
На конференции работали секции по генеалогии крестьянских родов, генеалогии священников, ученых, промышленников, военных… В сущности, охвачены были все сословия, все слои общества, генеалогия открылась как самая демократическая наука.
