«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма - Сергей Николаевич Магнитов
Основной вывод такой: Сталин не мог испортить Маркса, потому что последний и так был сплошная порча. Сталинизм – оригинальное учение, в большой части основанное на русской имперской традиции, а Маркс – производитель идейных соблазнов и провокаций.
Если отделить Сталинизм от Марксизма, и сталинизм перестанет быть искажением, а значит неудачей марксизма, то он займет своё место как имперская практика Советского периода, идейная легитимность которого будет чёткой и внятной. Не будет нужды оправдываться в том, что искажение марксизма было в таких-то интересах, временным, а значит изначально нелегитимным. Напротив, мы чётко говорим: сталинский период – это поступательный Сталинизм с вытеснением марксизма (причём и в версии и Троцкого) целиком и полностью, а поздний СССР – вытеснение сталинизма. И тогда история сталинского СССР – это не история дисквалификации и делегитимации того, что принято за основу, а формирование новой основы, которая и состоялась в новой форме легитимации.
Почему необходимо именно противопоставление? Чтобы подчеркнуть отсутствие генетических связей, которые всегда будут ставить последующее в зависимость от предыдущего. Если этого не будет, то возникнет другая генетическая связь – с той же имперской традицией, которая практически полностью была взята Сталиным на вооружение. Его заслуга состояла в переводе имперской традиции на другой язык – сначала чтобы никто ничего не понял, а потом чтобы никто ничего не изменил. По сути, сталинизм состоял в собирании и транскрибировании имперской традиции при небольших идейных и процедурных вставках.
Возьмем такой центральный для марксизма вопрос, как вопрос о собственности. Кстати, уже то, что он центральный, и по нему определяется, какая сейчас общественно-экономическая формация, это уже выдает буржуазность мышления Маркса, его идеологию вайшья[10]. Собственность во главу угла ставят только буржуа, кшатрии ставят – власть, брахманы – истину. Так вот, Маркс нигде метафизически и онтологически не обосновывает, на чём вообще держится право собственности. Неважно пока какой: частной или общественной.
У Гегеля всё было понятно. В его мире, в мире абсолютного идеализма, дух властвует над материей, материя и природа определены как «бытие-для-другого», то есть для духа. Грубо говоря, коровы созданы, чтоб людям, венцам творения, молоко давать. Именно потому, что дух выше материи, он может ей владеть.
Он может её, во-первых, потреблять и потребление – это уже самая очевидная собственность, без всякой юридической казуистики и закрепления в законах, дух.
Во-вторых, может формировать природу посредством труда, ибо труд это дух, а не материя, дух может даже просто обозначить материальную вещь как свою и всё.
И, наконец, в третьих, дух может расстаться с вещью, отчуждать её, дарить, тем самым показывая истинную свободу и власть над вещью. Дух не ведет себя как обезьяна, которая засунула руку в горшок с бананом и не может её разжать и выпустить банан. На возможности отчуждения и держится обмен и рынок.
Вся эта концепция логично вытекает из идеализма Гегеля. Нельзя просто взять эту концепцию и «отбросить идеализм» или поменять детали, но не затронуть сам идеализм. Если ты материалист, и считаешь, что материя первична, то ты должен, наоборот, признать право собственности вещей и природы на твой дух (!), на то, что они тебя потребляют(!), тебя формируют, тобой владеют (!) и тебя могут поменять или подарить (!). Была бы интересная концепция, но ничего подобного Маркс нигде не пишет. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года», у него есть слабая попытка отрефлексировать тот факт, что дух нуждается в материи, а существо, которое не имеет предмета вне себя – «невозможное существо», но эта попытка вышла крайне противоречивой. Критикуя на каждой странице «отчуждение», Маркс пытается зафиксировать его навечно, заявив о невозможности его снятия. Но даже в этой ситуации дух и материя – равноправны, хотя детали этого равноправия остались навсегда непродуманными, ибо Маркс ушел от высокой и глубокой философии уже в 30 лет и никогда не возвращался к ней.
Его реформа концепции собственности состоит в том, что он отрицает внутри гегелевской схемы только собственность отдельных лиц, частную собственность, по той причине, что труд носит общественный характер, а частное потребление этому противоречит. То есть Маркс ведет себя как обычный идеалист, но идеальным субъектом у него выступает общество, а не абстрактный индивид. Всего-то! Идеализм никуда не девается. И никакого Гегеля Маркс не переворачивает.
Более того, Гегель бы с ним согласился даже, но в отношении интеллектуальной собственности. И он выступал против «авторского права» и проч., потому что не может быть собственности на дух! Духовные вещи, например, культурные артефакты мы не потребляем, например, мы их не уничтожаем в использовании. Скорее, они делают нас тем, кто мы есть, например, выученный язык, прочитанные книги, освоенные технологии… А вот материальные вещи мы потребляем и в одиночку, и коллективно. Если бы потребление материальных вещей индивидуально было невозможно, человек бы и позавтракать бы не смог и даже глоток воздуха вздохнуть из окружающей природы. Поэтому право частной собственности, которое, якобы, отрицает Маркс, на самом деле постоянно вылазит в марксизме через окно, будучи выгнанным через дверь. Например, в СССР, заявляли марксисты, нет частной собственности, но есть… личная. И не надо, мол, нас, коммунистов упрекать в том, что мы хотим обобществить жен, детишек и портки… На самом деле, коммунистам пришлось смириться с тем, что частное потребление, а значит и частная собственность неуничтожимы.
Кроме того, Маркс говорит о неких противоречиях, которые возникают с вопросами собственности. Если пролетарий, например, формировал вещь, а потом вещь достается капиталисту, то есть ли тут справедливость? Да, есть, ибо капиталист тоже собственник вещи, на них знак его воли, в том числе через признание других воль, через обозначение её своей в соответствующих документах. И, в конце концов, пролетарии и капиталист обмениваются, один отчуждает продукт труда в пользу другого, другой – платит зарплату, отчуждает коллективный труд, овеществленный в деньгах. Да, договоры и обмены бывают неравноправными и несправедливыми, но тут важен сам факт свободного обмена, а не принудительного отчуждения. Неэквивалентность обмена, даже системная, это эмпирический факт, а не онтология. Так же как наличие одноногих людей (пусть даже все они по какой-то причине вдруг станут инвалидами) не опровергает того, что по своей идее и природе человек – двуногое существо. Маркс борется с не устраивающей его эмпирикой, а не самой онтологией Гегеля.
Если же мы взглянем на сталинский подход к этому вопросу, то стоит напомнить, что в российской империи и народ, и мышление философов и богословов изначально утверждало, что земля, например, «Божья», и у всех она только
