Эксперт Эксперт - Эксперт № 43 (2013)
Мы можем оказывать очень много разных видов высокотехнологичной помощи — от стентирования до экстракорпорального оплодотворения, от лучевой и химиотерапии до эндопротезирования суставов.
Какому уровню еще мы должны соответствовать, чтобы государство увидело в нас серьезного контрагента? Когда нас не допускают к высокотехнологичной помощи, а ее оказывают по распределению в разы хуже, меня это злит.
— А зачем вам государственный заказ? Вам не хватает клиентов?
— В старом корпусе мы загружены на 95 процентов, и это предел. Нашу поликлинику ежедневно посещают 2000 человек. С введением нового корпуса наши площади увеличились в два с половиной раза: с 13 тысяч квадратных метров до 34 тысяч. Конечно, пока он не заполнен. Работа по системе государственного финансирования позволила бы загрузить мощности и быстрее окупить инвестиции: у нас магнитно-резонансная томография работает 24 часа в сутки, и ночью мы делаем 8–10 исследований. А можем больше, 16–20. И эти дополнительные исследования можно было бы делать дешевле. Таких вещей много. Впрочем, дело отчасти сдвинулось с мертвой точки. Недавно мы заключили с московским департаментом здравоохранения первый контракт на проведение лучевой терапии 70 онкологических больных за счет бюджета города Москвы и уже начали их лечение. Наверное, это первый такой опыт частно-государственного партнерства на рынке. Посмотрим.
— А тарифы государственные вас устраивают? Ведь они весьма далеки от реальных затрат.
— По обязательному медицинскому страхованию это так. Мы готовы работать с государством именно по высокотехнологичной помощи, где тарифы близки к реальности. Например, за операцию по установке стента в сердечную артерию государство платит, допустим, 3500 евро. Сам стент стоит 2500, у нас еще остаются деньги, чтобы платить достойную заработную плату врачам.
Таблица 1:
Будучи несетевым проектом, клиника «Медицина» входит в тройку лидеров на рынке частных медицинских услуг по объему генерируемой выручки
Развитие компетенций
— Почему вы стали развивать такое сложное направление, как онкология?
— Этот вид медицинской помощи невероятно востребован. Онкологические заболевания занимают второе место среди причин преждевременной смертности. По данным Росстата, в 2012 году их удельный вес в структуре смертей составил 14,5 процента. В абсолютном выражении это почти 300 тысяч человеческих жизней — население крупного города. К сожалению, средняя продолжительность жизни больных раком в нашей стране в несколько раз ниже аналогичного показателя за рубежом. При этом меня очень удручает то, что наши более или менее состоятельные граждане повально уезжают лечиться за рубеж.
— Мне рассказывали, что в американских клиниках больной может во время прогулки покормить оленя с рук, погулять в саду в стиле дзен, чтобы восстановить душевную гармонию, помедитировать, а к нашему онкоцентру на Каширке и подъехать страшно.
— Возможности современной отечественной медицины в борьбе с раком очень невысоки. Безусловно, ведущие российские онкологические центры прекрасно оснащены и имеют самый большой на рынке опыт по лечению онкологических заболеваний. Но таких учреждений в стране единицы, и условия пребывания больных там зачастую оставляют желать лучшего.
По данным Минздрава времен министра Татьяны Голиковой, 80 процентов аппаратов лучевой терапии во всех онкологических клиниках страны выпущено до 1985 года. Это не материальное устаревание, а глубокое моральное устаревание. Тем, чем тогда лечили, уже даже в Африке не лечат. Потрясающая отсталость! Если в Европе средняя продолжительность жизни пациента после обнаружения ракового заболевания 12–14 лет, то у нас, согласно отчетам Минздрава, речь идет в лучшем случае о трех годах.
С другой стороны, то, что мы стали работать с онкологией, закономерно с точки зрения развития нашей компании. Мы начали свою деятельность 24 года назад с создания бригад скорой помощи. Услуга оказалась очень востребованной на рынке, мы стали расширяться, а когда появилась возможность арендовать здание бывшей поликлиники Союза театральных деятелей во 2-м Тверском-Ямском переулке, решили развивать многопрофильный медицинский центр. Сначала была поликлиника, потом появился стационар. Над нами тогда смеялись: многофункциональная клиника никогда не сможет себя окупить — что отчасти было правдой. Но прошло какое-то время, и стало понятно, что, если ты оказываешь качественную медицинскую помощь, люди к тебе идут. Ключевое стратегическое решение состояло и в том, что мы решили не идти по пути развития сети клиник, как делают многие частные медицинские компании, а решили углублять компетенции в одном месте, расширять масштаб деятельности, насколько позволяли площади. Каждый этап требовал не только дополнительных инвестиций, но и освоения новых технологий, методов управления, контроля качества. Например, кардиохирургией с шунтированием мы занимаемся одиннадцать лет, и у нас нулевая летальность. Со временем нам стало интересно развивать и некоторые узкие направления. Онкология — одно из них. По планам она будет составлять 15 процентов общего объема предоставления услуг.
— Какие задачи позволяет решить установленное вами современное оборудование?
— На более ранних стадиях диагностировать злокачественные процессы, точно определять их локализацию и проводить качественное лечение — облучение и химиотерапию. Химиотерапия в свое время совершила революцию в лечении онкобольных, потому что оказалось, что при введении препарата с сильной токсичностью происходит блокировка части метастатического процесса. Это открытие увеличило продолжительность жизни онкобольных во всех странах, отчасти и у нас. Но потом выяснилось, что опухоль размером два сантиметра и более создает вокруг себя так называемый онкодерматологический барьер, сквозь который не проникают препараты. Тот, кто сможет придумать лекарство, которое позволит этот барьер «пробить», получит Нобелевскую премию. Что пока делаем мы? Мы с помощью лучевого ускорителя разрушаем образование точечным ударом, то есть удаляем раковую опухоль, как хирурги. Когда опухоль разрушается, становится маленькой, повышается ее чувствительность к химиопрепаратам. Это направление — радиохимиотерапия — современный тренд в онкологии. Ее мы и используем. Сегодня это дает возможность сделать следующий шаг в сторону увеличения продолжительности жизни пациентов.
— Многие продвинутые частные клиники на рынке, в частности Европейский медицинский центр, сейчас тоже обратились к онкологии. Может, потому, что это выгодно? Лечение ведь очень дорогое.
— Да, многие объявляют, что вот скоро у них будет ПЭТ (позитронно-эмиссионный томограф), линейный ускоритель, циклотрон и так далее. Это замечательно. Конкуренции на рынке нет никакой, все это очень востребовано. Возможно, только лет через пять-восемь рынок насытится. Что касается дороговизны, то смотря с чем сравнивать. Например, у нас лучевая терапия стоит 10 тысяч евро. Понимаю, что это очень дорого для общей массы пациентов. В Швейцарии она стоит 30–40 тысяч евро. Не могу сравнивать свои расценки с теми затратами, которые пациент несет, проходя лечение в государственных учреждениях, но думаю, что они не меньше. Кроме того, каждый аппарат стоит по 6,5–7 миллионов долларов, обучение каждого сотрудника за рубежом — 50–70 тысяч долларов… Поэтому я бы не стал пока говорить, что это очень прибыльно. Возможно, второй онкологический центр, который мы построим в Химках, будет уже более прибыльным.
