Евгений Ножин - Правда о Порт-Артуре. Часть II

Разсказъ Ольги Александровны m-me Черкасовой о впечатлѣніяхъ боя 28 іюля.

Все было хорошо на броненосцѣ. Ничто не напоминало о томъ, что намъ предстоитъ вступить въ бой. На броненосцѣ жизнь текла безъ особыхъ измѣненій. Офицеры спокойны, матросы тоже. Всѣ прехладнокровно исполняютъ свое дѣло.

День на рѣдкость хорошій: тихій, солнечный. Поднялась на палубу.

На палубѣ броненосца по обыкновенію все сверкало чистотой.

Я всматривалась и въ офицеровъ и въ матросовъ, думала, что они внизу только такъ спокойны. Нѣтъ! какими я ихъ видѣла въ каютъ-компаніи, такими они были и здѣсь.

Только командиръ нашъ выглядѣлъ серьезнѣй и озабоченнѣй.

Когда показались японцы, задымились на горизонтѣ трубы, всѣ словно повеселѣли.

Жутко было, когда шли минами. Я знала, что броненосецъ могъ ежесекундно подорваться. А какъ мины прошли, на душѣ стало совсѣмъ легко.

Когда узнали, что показались японцы, совсѣмъ уже не было страшно. Опять поднялась наверхъ.

Долго шли рядомъ съ японцами. Ихъ отлично было видно.

Когда же японцы начали понемногу отставать — совсѣмъ повеселѣла.

Воскресла надежда, что удастся пройти во Владивостокъ.

Потомъ пошло все хуже и хуже.

Японская эскадра стала сближаться. Начался бой. Снаряды неслись съ такимъ ревомъ и воемъ, рвались съ такимъ ужасающимъ громомъ и грохотомъ, что бывали мгновенія, когда казалось, что все кончено.

Броненосецъ весь дрожалъ и гудѣлъ отъ своихъ выстрѣловъ, машина работала съ какимъ-то клокочущимъ гуломъ.

Когда же въ броненосецъ начали попадать снаряды, да еще рваться, это было уже нѣчто, не поддающееся описанію. Сначала было такъ страшно, что минуты казались часами, а потомъ ничего, привыкла.

Начали прибывать раненые. Ужасныя то были раны, ужасныя мученія. Боже, какъ мучились они, только что здоровые, сильные, жизнерадостные! Многіе жалобно стонали, кричали. Но шумъ, трескъ былъ такъ великъ, что ихъ стоновъ и крика не было слышно.

Я съ Лидіей Михайловной Нипениной сидѣла въ перевязочномъ пунктѣ. Кругомъ раненые, истерзанные осколками снарядовъ. Слышимъ, въ броню ударилъ снарядъ. Ничего, выдержалъ "Пересвѣтъ", только весь задрожалъ и затрясся. Еще, еще.

Вдругъ, одно только мгновеніе — страшный свистъ, трескъ, грохотъ. Совсѣмъ оглушило. Дышать трудно, головокруженіе, тошнота.

Это былъ разрывъ снаряда. Всѣ, кто могъ, побѣжали наверхъ. На насъ, конечно, никто не обращалъ ровно никакого вниманія.

Я говорю — Лидія Михайловна, побѣжимъ. Побѣжали наверхъ, а тамъ — цѣлый адъ: ливень снарядовъ и осколковъ, огонь, дымъ.

Мы ничего не понимали. Не знали, что дѣлать. Мужъ въ боевой рубкѣ, старшій артиллерійскій офицеръ.

Подбѣжалъ докторъ Августовскій, схватилъ меня и протащилъ черезъ палубу, гдѣ лежали убитые, раненые…

Попали подъ брандспойтъ, струей котораго старались разсѣять газы… Матросы, съ растеряннымъ видомъ, блуждающими глазами, стоятъ, опустивши руки. Посмотрѣла вокругъ, понять не могу — что такое, что случилось, откуда вода?

Вѣрно, пробоина. Все кончено. Почему же никто не распоряжается, не спасаются? Я совершенно оцѣпенѣла и нравственно и физически. А тамъ, наверху, все гремитъ, трещитъ и рвется. Удары, словно раскаты грома, перекатываются по палубѣ…

Среди начавшихъ снова суетиться матросовъ слышу разговоръ:

— Всѣ офицеры перебиты, никого не осталось.

Я рванулась впередъ, къ трапу не могу пройти.

Матросы суетятся, бѣгаютъ взадъ и впередъ. Толкаютъ, не обращая никакого вниманія. Я умоляю, прошу указать путь. Напрасно.

Наконецъ поднялась наверхъ. Пробралась кое-какъ до боевой рубки. Слышу громкій голосъ мужа, повторяющаго: "сорокъ два кабельтовыхъ".

Ага! японцы удаляются: они были раньше на разстояніи чуть ли не двадцати.

Спустилась внизъ. По пути убитые, раненые, все въ крови, скользко. Жара внизу стоитъ невыносимая. Раненые умоляютъ, просятъ пить. Мы съ Лидіей Михайловной поимъ ихъ водой съ краснымъ виномъ. Скоро все красное вино вышло. Раздобыли мадеры.

Жара все увеличивается.

Нечѣмъ дышать. Бой наверху стихаетъ, тамъ все тише, тише. Японцы уходятъ.

Стало темнѣть. Въ помѣщеніи, гдѣ мы находились, шелъ проводъ въ башню. Отъ взрыва онъ испортился, началъ давать огромныя искры, сопровождавшіяся страшнымъ трескомъ.

Всѣ мы перепугались, думали, что невѣсть что случилось.

Но жара донимала больше всего. Попросили матросовъ открыть иллюминаторы.

Наступилъ вечеръ, совсѣмъ темно. Начались минныя атаки. То и дѣло слышимъ:

— Съ правой стороны миноносецъ. Открыть огонь. Матросы по всему борту повторяютъ приказаніе. Лидія Михайловна страшно волнуется.

— Они плохо передаютъ команду. Вотъ видите, смотрите, тотъ не слышалъ, не передалъ дальше. Матросикъ, голубчикъ, говори, кричи громче. Не слышитъ вѣдь тотъ тебя.

— Полноте, Лидія Михайловна — стараюсь я успокоить: а если бы насъ здѣсь не было, отражали же бы атаки…

Долго еще мы слѣдили за отраженіемъ минныхъ атакъ. Наконецъ усталость взяла свое. Измучилась я. Не было силъ больше бодрствовать. Еле дотащилась до стола, легла на него и заснула.

Утромъ 28 іюля комендантъ крѣпости съ утра былъ на Электрическомъ утесѣ, откуда, отдавая общія распоряженія, наблюдалъ за выходомъ эскадры.

Генералъ-лейтенантъ Смирновъ, провожая взглядомъ уходившую эскадру, перекрестилъ ее вслѣдъ и сказалъ:

— Дай Богъ ей счастья! Если она разобьетъ противника и овладѣетъ моремъ, крѣпость устоитъ. Но плохо будетъ, если ее разобьютъ, и она не вернется назадъ. Сколько она увозитъ людей, орудій и снарядовъ! Какъ все это намъ здѣсь необходимо!

Въ началѣ 2-го часа генералъ-лейтенантъ Смирновъ отправился по Мандаринской дорогѣ на сѣверный фронтъ сухопутной обороны, на укрѣпленіе № 3.

Съ уходомъ эскадры городъ словно притаился. Всѣ сознавали, что значитъ для Артура счастливый или несчастный походъ эскадры.

Населеніе и гарнизонъ ждали.

Внутренняя гавань и портъ словно вымерли.

Съ тревогой за будущее проводилъ Артуръ ушедшую эскадру, всѣ успокаивали себя надеждой на счастливый исходъ.

Томительно прошелъ день 28 іюля. Вечеромъ со стороны моря, въ направленіи Шандунскаго полуострова, доносился глухой гулъ орудійной канонады. Для всѣхъ стало очевиднымъ, что эскадрѣ пришлось принять бой. У всѣхъ былъ въ умѣ и сердцѣ одинъ вопросъ: чѣмъ все это кончится, кто побѣдитъ, пробьется ли эскадра во Владивостокъ? Кончился день, ночь прошла, настало утро. Сигнальный постъ съ Ляотѣшаня доноситъ, что приближаются наши суда.

Эскадра вернулась. Но, Боже, въ какомъ видѣ! — Послѣ полудня она втянулась во внутренній рейдъ. Мы не досчитались 4-хъ судовъ. "Цесаревичъ", "Аскольдъ", "Новикъ" и "Діана" не вернулись, о судьбѣ ихъ никому ничего не было извѣстно. Адмиралъ Витгефтъ убитъ.

Съ возвращеніемъ назадъ эскадры, обезсиленной однимъ лучшимъ броненосцемъ и тремя быстроходными крейсерами, роль ея нужно было считать окончательно сыгранной, такъ какъ моремъ владѣлъ сильный какъ въ количественномъ, такъ и въ качественномъ отношеніи противникъ, и поэтому эскадра наша до прибытія балтійскаго флота не могла вступать съ нимъ въ бой.

Эскадра вернулась въ Артуръ, проигравъ морское сраженіе, но она, возвратившись въ крѣпость, могла пополнить запасъ снарядовъ, дать орудія и усилить десантомъ количество обороняющихъ Артуръ войскъ.

Самъ собой напрашивался вопросъ — почему тихоокеанская эскадра, состоящая изъ лучшихъ судовъ всего русскаго флота, въ теченіе 7-ми мѣсяцевъ кампаніи ничего не сдѣлала и въ концѣ концовъ должна была отказаться отъ активной дѣятельности и своей главной цѣли — овладѣть моремъ, чтобы прервать сообщеніе между Японіей и континентомъ и тѣмъ положить начало конца кампаніи? Кто виноватъ въ этомъ? — На это можетъ быть только единственный отвѣтъ: давнымъ давно назрѣвшая, настоятельная необходимость ввести коренныя реформы во флотѣ, на которыя давнымъ давно указывалось дѣятельнѣйшими и просвѣщеннѣйшими офицерами русскаго флота. Давнымъ давно пора было забыть въ свое время цѣнныя положенія морского устава Петра I-го.

Винить отдѣльныхъ личностей крайне трудно — виновата система и тотъ чиновничій и канцелярскій хаосъ, которыи, какъ тысячеглавая гидра, сосетъ и подтачиваетъ мощный и въ основаніи своемъ здоровый организмъ Россіи.

Германскому, англійскому офицеру покажется прямо невѣроятнымъ, если я буду утверждать, что на русскихъ судахъ довольно аккуратно велась только матросская служба — все остальное было въ полномъ запущеніи. Адмиральская, штабная, развѣдочная службы, серьезныя практическія занятія по артиллерійской стрѣльбѣ и минному дѣлу велись настолько небрежно, что большинство офицеровъ имѣли самое смутное представленіе о практическомъ примѣненіи теоріи. Офицеры въ большинствѣ случаевъ не знали своихъ судовъ, этихъ колоссальныхъ лабиринтовъ, благодаря постоянному перемѣщенію съ одного судна на другое.