Газета День Литературы - Газета День Литературы # 81 (2004 5)
Надо сказать, что христианские воззрения в известной мере существовали и до Христа. Некоторые христианские моральные принципы и догматические истины можно найти в иудаизме, некоторые в буддизме, некоторые в конфуцианстве. Но в них нельзя найти то, что является самым главным, что "едино на потребу". А это — Личность Богочеловека Христа.
Без Личности Христа учение Христово не имеет ни спасительной силы, ни непреходящей ценности. Оно (учение) сильно и спасительно настолько, насколько жива ипостась Его Божественной Личности. Евангелия, Послания, весь Новый Завет, вся догматика, вся этика без чудотворной Личности Христа представляют собой или вдохновенно-мечтательную философию, или романтическую поэзию, или утопические мечтания, или злонамеренный обман.
Христоликость положительных героев Достоевского проистекает из того, что они в душах своих сохраняют чарующий Лик Христов. Этот Лик — сердцевина их личностей. Они живут Им, мыслят Им, чувствуют Им, творят Им, все в себе устраивают и определяют по Нему и, таким образом, через христодицею создают православную теодицею. А потому они первоклассные православные философы. Их философия вся основывается на повседневном опыте, вся эмпирична, ибо она богочеловеческую истину Христову постоянно претворяет в каждодневную жизнь. Через этих героев Достоевский переживает жизнь во всей ее полноте, в которой вечные истины и вечные радости сливаются в едином объятии, которому нет конца.
Людей, не любящих заниматься опасными проблемами, охватывает ужас и трепет при чтении Достоевского. Они часто бросают ему в лицо один отчаянный вопрос: "Скажи нам, долго ли будешь мучить души наши?" — "Пока не решите вечные проблемы", — будет ответ".
Как видим, выдающийся мыслитель и богослов XX века, человек, причтенный к лику святых, дает настолько высокую и настолько обоснованную оценку художественному творчеству и философии Достоевского, что предложение о. Дм. Дудко на этом фоне не выглядит ни странным, ни даже сколько-нибудь неожиданным. Жизнь полная страданий, переносимых смиренно и со все большей любовью к людям и Богу, — таков в двух словах путь писателя. Скажем больше: среди сотен и тысяч людей, изучающих духовное наследие русского классика, идея его праведности и даже святости в последние годы буквально витала в воздухе. Священник лишь вымолвил вслух то, что давно лежало на сердце у других. Можно сказать даже, что устами о. Дудко заговорила стоустая народная молва.
В науке о Достоевском в последние годы появилось целое новое направление, которое изучает его наследие под углом зрения евангельской этики и эстетики (серия изданий петрозаводского университета "Евангельский текст в русской литературе" и др.). Обосновываются новые категории поэтики Достоевского такие, как "христианский реализм" (В.Н. Захаров), "категория соборности в русской литературе" (И.А. Есаулов), "теофанический принцип поэтики" (В.В. Иванов) и др.
Однако при канонизации какого бы то ни было праведника встает очень важный догматический вопрос — это вопрос о посмертных чудесах. На наше счастье, мы как раз располагаем целым рядом свидетельств о таких чудесах. Прав о. Дм. Дудко, когда пишет об апостольском характере служения Достоевского. И в самом деле, многие люди пришли к вере в процессе восприятия художественного творчества писателя. Приведем один хорошо нам известный пример из современной жизни. Шведский писатель и философ Бенгт Похьянен долгие годы занимался изучением творчества и философии Достоевского, в результате чего перешел из протестантской в православную веру. Больше того, Похьянен стал православным священником, выстроил на свои средства церковь и отправляет в ней богослужение. Католический священник Диво Барсотти, как это явствует из его превосходной книги о Достоевском "Достоевский. Христос — страсть жизни" после сонного видения, в котором ему явился православный святой Сергий Радонежский, занялся изучением русского языка, русской святости и написал ряд глубоких работ о Достоевском.
Ныне здравствующий правнук писателя Дмитрий Андреевич Достоевский рассказывал, что жизнь его отца Андрея Федоровича Достоевского в годы войны спас небольшой бронзовый бюстик писателя, с которым он не расставался никогда. Уже в конце войны пуля срикошетила об этот кусочек металла и легко ранила по касательной внука писателя. Это было единственное ранение за все годы войны. Сам Дмитрий Достоевский был спасен от трагического исхода онкологического заболевания, поскольку именно во время его болезни в начале семидесятых годов японский профессор приехал в музей Достоевского в Ленинград. Он узнал о заболевании правнука писателя и, возвратившись в Японию, достал и переправил в СССР новое и практически недоступное у нас никому кроме обитателей Кремлевской больницы лекарство.
Дмитрий Достоевский говорит: "Мы в семье так и воспринимаем нашего прадеда как молитвенника за нас и за всю Россию". По свидетельству жены писателя А.Г. Достоевской и других близко его знавших современников, Федор Михайлович обладал одним замечательным качеством: любой самый маленький, капризный или больной ребенок в его присутствии почти мгновенно успокаивался. Стоило Достоевскому взять на руки кричащего младенца, как тот вскоре, мирно посапывая, засыпал. А ведь "их есть Царство Небесное".
Учитывая глубину веры, осанна которой, по слову самого писателя "прошла через горнило сомнений и страданий", учитывая апостольский характер и результат его художественного и философского творчества, учитывая исцеления от смертельного заболевания или спасения в момент смертельной опасности на фронте, на наш взгляд, можно признать, что очень важное правило Церкви в данном случае не будет нарушено, если будет приниматься решение о канонизации Ф.М. Достоевского. Мы видим, что Достоевский спасает не только бренные тела, но и вечные души, приводя людей к вере из атеизма или иноверцев обращая к православию.
Если мы правильно поняли священника о. Дудко, то речь он ведет о канонизации Достоевского именно как православного святого. У нас есть более далеко идущее предположение, а именно о том, что католическая Церковь не останется в стороне от процесса канонизации этого писателя. Мы думаем, что, возможно, Ф.М. Достоевский станет общехристианским святым, и, тем самым, послужит делу объединения огромного числа (более миллиарда) христиан на Земле. Мы говорим — христиан — а не Церквей, ибо это процессы другого уровня. Но объединение людей вокруг светлой памяти и имени Достоевского — дело само по себе замечательное, обладающее огромной нравственной ценностью в эпоху войн, разлада и экологических катастроф. А ведь со всеми этими проблемами нам, людям, без объединения не справиться никак. Мы, те, кто занимается изучением творчества Достоевского, на симпозиумах и конференциях общаемся истинно по-братски, не взирая на различия веры. О Достоевском пишут не только православно верующие россияне и живущие за границей России. Пишут и католики, и протестанты различных конфессий. И не только христиане. О нем пишут и его изучают иудеи, а также представители различных восточных религий. Например, существует большой интерес к его творчеству в Японии. Нужно видеть, с каким тщанием готовят и проводят свои скрупулезные доклады японцы (синтоисты, буддисты и др.). С какой деликатностью и с каким трепетным интересом задают нам, православным, вопросы по тексту Евангелия, по догматам нашей религии, нюансам церковного предания и русского народного восприятия христианства. Все мы, без различия исповеданий, чувствуем себя во время такого общения своего рода "братьями в Достоевском".
Как говорил Ф.М. Достоевский: "Было бы братство, а остальное все приложится". Мы надеемся, что уже само обсуждение вопроса канонизации русских писателей-классиков послужит укреплению среди нас чувства братства.
Татьяна Смертина СОЛОВЬИНАЯ ДОЧЬ
***
В черничные мои глаза
Печальный демон заглянул —
Знать в стон заплачу, и коса
Рассыплется... Я слышу гул
Комет летящих в никуда...
Во тьмах взрывается звезда,
И вихри самых темных душ
Летят сквозь площадную глушь,
Сквозь толп скопленья, нищету, —
Визжа и раня! Налету
Ломая стены и цветы,
Растя сознанье пустоты...
А демон, дико хохоча,
Сидит на крыше избяной,
С его точеного плеча
Вихрится холод вековой...
