Журнал Русская жизнь - 1968 (май 2008)
Поскольку я не смог, из-за существовавших ограничений, попасть в Политехнический институт, я поехал с согласия отца в Париж, где уже мой брат был на медицинском факультете, и поступил на юридический факультет, потому что для отца являлось абсолютной необходимостью, чтобы все сыновья имели высшее образование. А какой диплом - ему было все равно. Я выбрал юридический факультет, потому что там нужно было меньше всего работать. Если не Политехнический институт, то меня интересовала живопись, искусство, декоративное искусство. И до экзаменов, до мая месяца, я занимался исключительно музеями, ходил в студии, а вспоминал об экзаменах в мае, все бросал и засаживался за учебники.
Я провел в Париже четыре года.
- За эти четыре года у вас была возможность познакомиться с русской эмиграцией?
- Со всеми мы были самыми близкими приятелями - с Авксентьевым, с Черновым. Главным образом, большая дружба была с Николаем Дмитриевичем Авксентьевым, который даже детей брата учил русскому языку. Еще Высоцкий Александр Давыдович. По субботам все собирались у Высоцкого, а по воскресеньям - у брата. Вся русская революционная эмиграция у Высоцкого собиралась - Гоц, Цейтлин, все. Это были такие два центра, потому что это были единственные женатые и состоятельные люди, которые имели свою квартиру, где можно было собираться. Остальные жили по гостиницам, по отдельным комнатам и были люди небогатые.
Так что свою жизнь здесь я провел в очень левонастроенном обществе. И когда я вернулся в Россию в 1913 году, для меня вопрос о том, что царский режим может существовать, не ставился. Это временное бедствие, которое скоро нарушится, лопнет.
- Вы вернулись в Киев в 1913 году, и вскоре после этого началась война.
- Я человек авантюрного склада, и мне очень хотелось посмотреть, что такое война. Надо вам сказать, что тогда, несмотря на то, что война была затеяна правительством, она была встречена с большим энтузиазмом. Все говорили, что это Германия на нас напала, нам нужно защищаться, не было такого отношения к войне, как, скажем, в 1905 году, во время японской войны, когда всякое поражение считалось успехом - «так им и надо». Здесь был страшный энтузиазм, воодушевление и страшное озлобление против немцев.
- Среди евреев также?
- Абсолютно. Все евреи шли на войну, несмотря на то, что для них служба в армии была очень тяжелая.
- Какие были правила относительно военной службы для евреев?
- Я вам расскажу сначала общий порядок. Все молодые люди, окончившие университет, не поступали на военную службу простыми солдатами, а были вольноопределяющимися. Они служили один год вместо четырех, не выполняли никаких черных работ, на их погонах были нашивки, которые сразу их отличали от всех других солдат, и, кроме того, по истечении полугода они держали какие-то экзамены и уже выходили в запас прапорщиками, а это первый чин офицерства. Евреи могли быть вольноопределяющимися, но не могли быть прапорщиками, они никогда не могли перейти дальше нижнего чина, всегда оставались солдатами и в офицерство никогда не могли попасть.
Когда я приехал в Киев с дипломом юридического парижского факультета, мне предоставлялась возможность получить русский диплом, если я буду держать государственный экзамен при университете. Это необходимо было для того, чтобы получить все права. Еврей, не имеющий университетского диплома или не будучи купцом первой гильдии, был очень ограничен в своих правах: не мог жить, где ему хочется, и не мог выбирать профессию, которую ему хочется.
Тут началась война. Но я мог не идти, если бы хотел, потому что у меня с детства грыжа, но мне очень хотелось пойти, по авантюрным соображениям. Эти авантюрные соображения поддерживались патриотическим энтузиазмом.
Если бы это было в 1905 году, никогда бы меня не соблазнила эта авантюра - пойти на фронт.
Когда я отцу об этом сказал, он на меня как на сумасшедшего посмотрел. Я ему сказал, что если я пойду добровольцем, то могу выбирать, поэтому я пойду в автомобильную роту, это очень легкая и приятная работа, буду жить в чистоте.
Так что в октябре 14-го года я отправился на фронт во Львов. Работа была неинтересная, я возил как простой шофер одного полковника, по городу. В казарме ужасно было неприятно жить, вонь такая. Напротив казармы я увидел хороший дом, в котором, как мне сказал швейцар, есть пустая квартира. Я ему дал три рубля и в этой квартире поселился. Квартира была чудно обставлена, вся была там мебель хорошая, белье, посуда, все что угодно. Живи, как хочешь. Я еще одного своего приятеля, товарища по Киеву, туда пригласил. В один прекрасный день была ночью перекличка, проверка в казарме. Нас не обнаружили. Послали за нами, потому что фельдфебель знал, где мы живем. Нас вытащили оттуда - и прямо в карцер. Наутро нам объявили, что мы будем 15 дней под арестом сидеть. Мне это очень не понравилось. И работа не интересная, и жизнь в казарме - что это за война?
Я хотел посмотреть войну.
Тогда я прямо к полковнику нахально пришел и говорю: «Ваше высокоблагородие, разрешите подать рапорт о желании моем идти на фронт». В этом отказать нельзя, и через неделю я отправился в отряд, который стоял уже совсем близко от фронта при штабе корпуса, где был также штаб генерала Брусилова. Там мне совсем вольно жилось. Там уже никаких казарм, перекличек. Жил еще с двумя товарищами в какой-то халупе у крестьян, которые за нами очень ухаживали, готовили. Мы им платили гроши какие-то. Работы было мало, дни проходили в прогулках, в разговорах, в преферанс меня там научили играть, брат мне книги присылал, которые я просил. Это мне тоже было скучно, я не для этого туда хотел ехать.
И я увидел, что в пяти верстах от нас есть авиационный отряд. Я туда пошел посмотреть. А я с детства очень увлекался фотографией, у меня всегда с собой фотоаппарат был. Я пришел с аппаратом, начал снимать. Потом подошел к офицеру снять ближе аппаратом. Тут меня начальник отряда штабс-капитан Макаров зовет: «Вы кто такой? - Вольноопределяющийся такой-то роты. - Я вижу, вы с аппаратом ходите, вы умеете снимать? - Умею. - А вы покажите мне какой-нибудь ваш снимок, снимите что-нибудь. - Мне же надо проявить. - У нас все есть, только мы не знаем, как этим пользоваться».
И я им проявил, показал снимки, им очень понравилось.
«Вы не хотели бы у нас остаться? - С удовольствием.»
Я искал авантюру, а тут самая интересная авантюра - авиация.
«Да, но я же в автомобильной роте состою. - Вы не беспокойтесь. Мы имеем приказ от Великого князя (который был тогда шефом всех авиационных войск) организовать у себя фотографический отдел. У нас есть весь материал, но никого нет, кто бы умел что-нибудь делать. Я вижу, вы хорошо умеете это делать, оставайтесь у меня. А я от себя напишу рапорт начальнику вашей роты, что вас забрал и прошу сюда прикомандировать».
Я забрал свой сундучок, перешел туда, и тут уже совсем райское житье. Поселился вместе с офицерами, был с ними совсем по-товарищески, жил, ел, спал и чудно себя чувствовал. Обращались со мной не как с солдатом, а как с равным. Приятные люди. Авиаторы в те времена - это были все более или менее герои: аэропланы наши - это же были картонки какие-то, а не аппараты.
Полагалось иметь восемь аппаратов. У нас было три французских и пять русских. Аэропланы делались в Киеве, моторы делались в Одессе. «Анзани» итальянские - ужасная была гадость. А французские были «Ньюпоры». Эти были немножечко лучше. Потом у нас стали появляться отличные аппараты.
И штабс- капитан Макаров написал рапорт, чтобы меня откомандировали, потому что он выяснил, что евреев в авиационные войска принимать нельзя. Я должен считаться в автомобильной роте, а прикомандированным быть к авиации. Получается ответ, что ни в коем случае меня не отпускают и требуют, чтобы меня отправили обратно во Львов, так как я должен 15 дней сидеть. Но Макаров был человек энергичный, ему нужно было показать Великому князю, что он имеет фотографическое дело, поэтому он подал рапорт начальнику корпуса.
«А как же, - говорю, - вы меня переведете, я же еврей?» - «Вы не беспокойтесь, во всяком случае, я вас не отпущу». Через пару недель он мне говорит, что едет с докладом к Великому князю, так как он получает повышение и будет командовать не отрядом, а ротой. Он имел уже два Георгиевских креста. И он взял меня как шофера. Я его отвез к Великому князю, сижу внизу с помощником в автомобиле, его жду. Через пять минут спускается офицер: «Пожалуйте наверх, вас зовут к Великому князю». Вводят меня в кабинет. Я стою в такой панике, слова не могу вымолвить. Великий князь говорит: «Вы из Киева? - Да, Ваше Высочество. - Это ваш родственник - ювелир Маршак? - Так точно, Ваше Высочество, мой отец. - Ну, вы, знаете, отлично ведете свое дело!»
Он мне несколько похвал сделал и говорит: «Я сделаю исключение и переведу вас в авиационный отряд. Вы отныне будете считаться солдатом 12-го авиационного отряда, меняйте ваши погоны».
