Журнал Русская жизнь - 1968 (май 2008)
Но герой советуется с родными и друзьями.
Советы обычные и типичные.
И сколько тут исходит от самых близких людей равнодушия, непонимания, холода, эгоизма, глупости.
Аверченко социально мыслить не умел. О том, что истоки человеческого одиночества могут находиться в неправильном устройстве человеческого общества, он, возможно, и не подозревал, но обойденного человека чувствовал и - странно! - несмотря на свои личные блестящие успехи - ощущал и в себе.
Особенно он чувствовал и выразительно изображал в своих рассказах заброшенных детей. Причем тут речь идет не о «замерзших мальчиках» - традиционных героях рождественских рассказов, - а о детях зажиточных и буржуазных семейств, в которых, казалось бы, дети могли бы не чувствовать себя «лишними».
Мне кажется, что книга Аверченко «О маленьких для больших» осталась в своем роде непревзойденной. Такие рассказы, как «День делового человека», «Рождественское утро в семье Киндяковых» и другие из этой серии, достойны занять почетное место среди лучших образцов дооктябрьской сатирической литературы.
Это, несомненно, сатирические рассказы. Более правдиво, резко и беспощадно нельзя было изобразить положение ребенка в буржуазной, чиновничьей, мещанской, обывательской семье. Но каким нежным юмором окружено чувство глубокой жалости к этому ребенку автора. Как сильно передается это чувство читателю.
«День делового человека» - Ниночка, тип «лишнего ребенка» в семье. Ей нечего делать, хотя она переполнена заботливостью о всех, хочет всем помочь, но ее отсылают, отсылают, - она всем мешает.
Ее посылают к няне сообщить важную новость, что дождик уже не идет.
- Няня, дождик не идет, - сообщает она.
- Ну и хорошо.
- Что ты делаешь?
- Не мешай мне. Нет, нет уж, пожалуйста. Пойди лучше посмотри, что делает Лиза.
- А потом что? - покорно спрашивает Ниночка.
- А потом скажешь мне.
- Хорошо.
При входе Ниночки четырнадцатилетняя Лиза поспешно прячет под стол книгу в розовой обертке, но, разглядев, кто пришел, снова вынимает книгу и недовольно говорит:
- Тебе что надо?
- Няня сказала, чтобы я посмотрела, что ты делаешь.
- Уроки учу. Не видишь, что ли?
- А можно мне около тебя посидеть?… Я тихо.
Глаза Лизы горят, да и красные щеки еще не остыли после книги в розовой обертке. Ей не до сестренки.
- Нельзя, нельзя. Ты мне будешь мешать.
- А няня говорит, что я ей тоже буду мешать.
- Ну так вот что… Пойди, посмотри, где Тузик? Что с ним?
- Да он, наверное, в столовой около стола лежит.
- Ну вот. Так ты пойди посмотри, там ли он, погладь его и дай ему хлеба.
Ни одной минуты Ниночке не приходит в голову, что от нее хотят избавиться. Просто ей дается ответственное поручение - вот и все.
- А когда он в столовой, так прийти к тебе и сказать? - спрашивает Ниночка.
Так проходит весь день «делового человека», Ниночки.
Нельзя считать только «юмористическим» рассказом и «Рождественское утро в семье Киндяковых».
Основная сцена в нем такова: дети играют в праздник. Маленькая девочка и ее маленький братец установили стол, и празднично накрыли его, и заполнили праздничными яствами.
Тут и конфеты, и пряники, и по тарелкам разложены кусочки колбасы.
Маленькая девочка не выговаривает «к». Вместо «к» у нее получается «т».
«Толбаса». «Рута» - вместо «рука».
Празднество в полном разгаре. Она счастлива, как и ее маленький братишка. Куклы сидят вокруг «толбасы» - все по-настоящему, все как у взрослых.
Но опасность есть. Большая опасность.
Все может испортить старший брат, гимназист, зверь, чудовище. Он может все разрушить и разметать единым махом. Что делать?
- Он плюнет на толбасу, - говорит девочка.
- Да, - подтверждает ее братик, наслаждающийся вместе с нею праздничным столом…
- Знаешь что? - говорит ему девочка, - пойдем, поцелуем Сашке руту…
- Для чего?
- Чтобы он не разбросал все и не плюнул на толбасу…
И дети идут и целуют «руту» старшему брату-разбойнику - красную грязную «руту» - всю в синяках и порезах от беспрерывных боев…
Через много-много лет стоят в памяти нисколько не потускневшие образы аверченковских героев-детей, забитых, томящихся, дополняющих чеховскую галерею ребятишек во главе с Ванькой, пишущим свое знаменитое письмо, адресованное «на деревню дедушке».
Продолжение следует.
Публикацию подготовил Дмитрий Неустроев
Небесный ювелир
Рассказывает Александр Маршак
Известный парижанин, меценат и общественный деятель Александр Осипович Маршак, брат парижского хирурга Акима Маршака, родился в Киеве 1 ноября 1892 года. Его воспоминания о полной приключений жизни в России - перед читателем «Русской жизни». Этот рассказ записан в 1965 году на пленку для цикла программ о русской революции, готовившихся на Радио Свобода. Маршак завершает историю приездом во Францию в 1919 году.
Нерассказанной осталась, по существу, еще одна жизнь - в эмигрантском Париже. Александр Осипович стал генеральным секретарем Киевского землячества, вошел в Комитет Лиги борьбы с антисемитизмом, в 1925 году был принят в масоны, бежал из Парижа с приближением нацистов, активно помогал эмигрантам в послевоенные годы, а погиб от несчастного случая - его сбила машина в 1975 году, за неделю до 83-летия.
- Отец мой родился в очень бедной еврейской семье, и уже в 13 лет его отдали в учение в ювелирную мастерскую. Он был почти безграмотным, с трудом читал, а писать умел только по-еврейски.
Вырос отец в маленьком местечке в черте оседлости, потом его родители отвезли в Киев. В 22 года он стал ухаживать за одной барышней, которая ему страшно нравилась, но никак не мог решиться объясниться, потому что считал, что она для него слишком большая величина. Она была дочерью парикмахера. Евреи в те времена носили парики, и это был парикмахер, который делал для них эти парики. Она тоже была большой мастерицей по парикам. И вот он так за ней бегал, пока она ему не сказала: «Слушай, хочешь жениться - женись, а не то - убирайся к чертовой матери». Он был безумно счастлив, получил сто рублей приданого и решил, что на эти деньги может самостоятельно учиться, а не быть подмастерьем.
И на эти сто рублей они наняли комнату, разделили ее занавеской: с одной стороны был верстак, а по ту сторону - плита, кровать и стол. Вот это была их квартира. Отец был очень талантливым человеком, поэтому быстро начал выбиваться, но очень страдал от того, что был безграмотным. Он чувствовал, что это ему очень мешает, и своего младшего брата, раньше, чем взять к себе в мастерскую, заставил учиться грамоте.
Я родился в Киеве в 1892 году и был седьмым ребенком в семье.
У отца тогда уже был магазин на главной улице, над магазином была большая мастерская и очень скромная квартира, в которой жили десять человек - родители и восемь детей. Потом мы переехали в другую квартиру, начал появляться достаток, потом это перешло в роскошь. Умер отец очень богатым человеком в августе 1918 года, но он никогда не забывал о том, что деньги достаются с очень большим трудом. У нас в семье был культ труда - и дети, и родители считали позорным сидеть и ничего не делать, какая-то совестливость была. Нужно было или читать, или гулять, в общем, чем-нибудь заниматься.
Кроме того, отец никогда не забывало том, что бедность - это очень неприятная вещь, он хорошо помнил, как ему тяжело жилось мальчиком. Поэтому он организовал за свой счет еврейскую школу, где 60 мальчиков получали образование, обучались ремеслу - таким образом он старался как-нибудь отблагодарить судьбу за то, что ему так повезло, и помочь другим.
- Советский писатель Маршак - ваш родственник?
- Дальний родственник. Все Маршаки происходят из одного источника.
- Тот факт, что ваш отец еврей, как-то определял его политические убеждения?
- Когда я родился, о бедности уже не было речи, но была скромная жизнь. У нас в мастерской было тогда больше 100 человек рабочих, из которых больше половины было евреев, которые право жительства в Киеве имели только в одной части города, довольно далеко от мастерской. Если кто-то из них пытался устроиться ближе к мастерской, то сейчас же полицией водворялся на свое место. Часто бывали всякие недоразумения, которые отец улаживал. Так что все это, конечно, вызывало недовольство.
Кроме того, старшие братья уже были студентами, которые, конечно, заразились в университете, особенно в 1905 году, идеями очень левого, революционного характера. Это на него тоже влияло. Но определить его личную политическую физиономию довольно трудно, тем более что, как человек неграмотный, он разбирался только интуитивно во всем, что происходило. Но если бы он голосовал, то за кадетов, без сомнения. Отец очень поддавался этим левым течениям. Так мы жили в Киеве, и в 1909 году я закончил Коммерческое училище.
