Пассажиры первого класса на тонущем корабле - Ричард Лахман
Ослабленный надзор со стороны Комиссии по ценным бумагам позволил пяти крупнейшим брокерско-дилерским корпорациям, а заодно и более мелким фирмам использовать для заимствования средств «краткосрочные соглашения о продаже с обратным выкупом (РЕПО),[966] зачастую в режиме овернайт».[967] Закон «О предотвращении злоупотреблений при банкротстве и защите прав потребителей» 2005 года стимулировал подобные сделки, расширяя «специальный режим, предоставляемый кредиторам по РЕПО при банкротстве заемщика».[968] Однако, несмотря на эти защитные механизмы, сделки РЕПО подвергали финансовые корпорации экстремальным рискам, поскольку в случае рыночной паники они не смогли бы рефинансировать свои краткосрочные РЕПО и им пришлось бы прибегать к сбрасыванию своих инвестиций, что спровоцировало бы их крах. Подобные катастрофы предотвращались ФРС с помощью кредитов и приобретения обесценившихся активов.
Заинтересованность ФРС в том, чтобы кредитные средства и дальше текли в направлении потребителей посредством ипотек и жилищных займов, а также давние связи ФРС и других регуляторов с банками и финансовыми корпорациями сводили на нет реализацию уже существующих регуляторных правил и препятствовали вступлению в силу новых правил, предназначенных для новой эпохи финансовых инструментов с значительным кредитным плечом (левериджем) и высокой сложностью. «Причина того, почему Уолл-стрит разрабатывала всё более сложные продукты, заключалась во многом именно в том, что для клиентов — а заодно и для регуляторов — было слишком сложно в них разобраться».[969] Клиентам здесь мало чем помогали рейтинговые агентства, пришивавшие недостоверные ярлыки к ипотечным ценным бумагам, поскольку этим агентствам платили компании, чьи бумаги они оценивали, а не инвесторы, которые их покупали. Так что, если бы хоть какое-то рейтинговое агентство представило честные оценки ипотечных кредитов, банкиры передали бы его бизнес агентствам-конкурентам.[970]
Всё более сложными становились не только финансовые продукты, но и выпускавшие их компании, а их риски было труднее оценивать.
«Дерегулирование позволило финансовым конгломератам стать настолько крупными и сложными, что ни инсайдеры, ни аутсайдеры не могли точно оценить их риск. Банк международных расчётов велел национальным регуляторам разрешить банкам самостоятельно оценивать их риски — а следовательно, и устанавливать самостоятельные требования к капиталу — с помощью основанной на исторических данных статистической процедуры под названием "Стоимость под риском" (Value at Risk). Тем самым государственные чиновники уступали банкам (точно так же, как они поступили с рейтинговыми агентствами) ключевые аспекты регуляторных полномочий».[971]
Для определения ценности ипотечных ценных бумаг и суверенного долга на балансах банков американские банковские регуляторы и международные регуляторы в соответствии с соглашением «Базель II» использовали рейтинги агентств Moody’s и Standard and Poor’s.[972]
Банки же обрели свободу от регуляторов, поскольку им было позволено ещё и брать на себя гораздо большие риски.
«В конце 1990-х годов банкам разрешили держать рискованные ценные бумаги вне своих балансов в СИК (SIV) [структурных инвестиционных компаниях], для поддержки которых не требовалось никакого капитала. Тем самым регуляторная система вынуждала банки выносить как можно больше своих активов за баланс. Когда в середине 2007 года спрос на рискованные финансовые продукты охладился, созданные банками забалансовые СИК стали покупателями последней инстанции для уймы новых ОДО и ИЦБ, выпускаемых инвестиционными банками. В конце 2007 года J. P. Morgan Chase & Co. и Citigroup имели примерно по триллиону долларов забалансовых активов в специальных компаниях секьюритизации. Для Citigroup это была примерно половина совокупных активов.
Предполагалось, что СИК являются обособленными структурами, которые платят сервисный сбор своим головным банкам, но в их отношении у банков нет обязательств или гарантий. СИК делали краткосрочные займы на коммерческом рынке ценных бумаг и использовали эти деньги для приобретения долгосрочных неликвидных, но очень прибыльных ценных бумаг, таких как ОДО — очень опасная игра. Чтобы такая бумага могла получить рейтинг ААА, а благодаря ему и низкие процентные ставки, банкам, создававшим СИК, приходилось обеспечивать для них гарантированные кредитные линии. Это делало банки уязвимыми для проблем, которые испытывали их якобы независимые СИК».[973]
Для создания сложных продуктов у финансистов были не только криминальные, но и идеологические причины. Банкиры могли преподносить свои новые и всё более сложные продукты как инновации, позволявшие им купаться в отражённых лучах славы подлинных технических достижений в био- и информационных технологиях и утверждать, что более существенное регулирование может свести на нет будущие «инновации», которые неким так и оставшимся непрояснённым способом помогут заёмщикам и экономике в целом.
В действительности притязания финансистов на инновационность совершенно лживы. Томас Филиппон обнаруживает, что «сумма всех прибылей и заработных плат, выплаченных финансовых посредникам, [которая] составляет стоимость их услуг… [в показателях доли ВВП США] с 1870 по 1930 годы увеличивается с 2% до 6%. В 1950 году она падает ниже 4%, медленно повышается до 5% в 1980 году, а затем резко растет до почти 9% в 2010 году».[974]
По этому росту можно отчетливо проследить подъём финансовых спекуляций в 1920-х годах, а затем ещё одну такую волну, начиная с 1980-х годов. Филиппон демонстрирует, что рост финансовых издержек объясняется увеличением торговых операций и «расходов на активное управление средствами.[975] Инвесторы платят 0,67% от стоимости активов, пытаясь (по определению тщетно) переиграть рынок».[976]
Способа точно оценить, насколько эффективно это инновационное самозванство финансистов позволяло отбиваться от регулирования, не существует. В США и Европе у регуляторов были свои причины для того, чтобы стимулировать спекулятивные финансы, даже несмотря на то, что они превращались в очевидный пузырь. Регуляторы не были готовы ослаблять конкурентные позиции своих банков относительно их соперников в других странах, чтобы предотвратить казавшийся невероятным крах в ядре глобального капитализма. Конгрессмены были счастливы прибегать к пожертвованиям Уолл-стрит на избирательные кампании. Журналисты получали более высокие рейтинги и сами становились высокооплачиваемыми знаменитостями, рассказывая в своих материалах о некогда занудных финансистах так, будто они были спортивными чемпионами:
«Сеть CNBC представляла собой нечто большее, чем просто кабельный канал деловых новостей. Это была раздевалка команды-победителя, культурный феномен безрассудных 1990-х годов и основной канал, который включали в барах, спортивных клубах и офисах. CNBC стала наиболее популярным источником информации в кабельных сетях, поскольку её основные ведущие и корреспонденты сообщали о рынке ценных бумаг с тем же хладнокровием, с каким
