Джонатан Литтелл - Чечня. Год третий

Я не был знаком с Магомедом, но уже давно знал его брата Умара, одного из лучших чеченских хирургов; в 1996-м я регулярно оказывал ему гуманитарную помощь в его полевом госпитале Цоцин-Юрт. После войны Масхадов назначил его министром здравоохранения. В начале 2000 года он выжил при эвакуации грозненской больницы через минные поля, был арестован русскими на несколько недель, они на него оказывали давление, переманивая на свою сторону; затем его освободили после вмешательства Малика Сайдуллаева, богатого московского бизнесмена, который в те годы еще надеялся посоперничать с Ахмад-Хаджи Кадыровым. Долгие месяцы он оставался в родовом селе Беной, оперируя боевиков в своем небольшом госпитале; но, когда давление на Умара Хамбиева со стороны русских вновь возросло, он бежал за границу, где Масхадов сделал его своим основным пресс-секретарем. В последующие годы, когда Умар изобличал российскую политику геноцида на всевозможных международных форумах, я встречался с ним несколько раз, в основном в Париже; его, как и многих, тяготило изгнание, он был не способен выучить какой-либо иностранный язык, но упорно выполнял свою задачу – без реальной надежды привлечь внимание политических инстанций Запада к судьбе чеченцев. Но после гибели Масхадова – а Умару уже не доверяли из-за сдачи Магомеда – он оказывался во все большей изоляции, и в конце концов его уволил Абдул-Халим Садулаев в 2006 году. Он устроился в Риме и попытался восстановить диплом врача, чтобы вести практику в Италии. Весной 2008-го Магомед отправился в Италию с Шаа Турлаевым, чтобы встретиться с помощником Ахмеда Закаева. «К нам в гостиницу пришел сын Умара, и мы, конечно, ночевали у него, – рассказывает мне Магомед. – Когда мы стали рассказывать, что происходит дома, какие изменения и т. д., Умар стал слушать нас. И я понял, что у него есть интерес. Потом в конце я сказал: “Давай поедем домой. Гарантии есть. Если ты не хочешь дома работать, вернешься обратно. Если хочешь дома работать, будешь работать. Что ты здесь будешь делать? Ну ладно, ты станешь врачом здесь. Но ведь не для чеченского народа. Ты – хороший хирург, хороший врач, что ты здесь будешь делать? Давай оперируй там одного человека бесплатно. Это уже твоя победа”. А потом он подумал-подумал и все-таки согласился. Потом несколько раз отказывался. Потом опять согласился. Это было неожиданно для всех». Как с улыбкой описывает мне сам Умар, сидя в своем новом офисе Министерства здравоохранения – с окнами на большой базар Беркат, – Рамзан лично приехал его встречать в московский аэропорт, чтобы дать ему гарантии. «После этого никто меня не расспрашивал о прошлом, ни один фээсбэшник не пытался заставить меня заговорить. При отъезде из Рима я собирался приехать в Чечню на три недели, посмотреть ситуацию. Я не верил ни в какие рассказы о нормализации, я считал, что это пропаганда. Но когда я увидел, как обстоят дела, то поехал к семье и вновь поселился в Беное». По возвращении в Чечню прошлой осенью Умар сделал более 300 операций бесплатно: «Поначалу руки у меня дрожали, потом, когда прошла неделя, они сами привыкли. Ты знаешь, на войне я провел несколько тысяч операций. И руки вспомнили». С политикой для него покончено, а идея Ичкерии – в прошлом. «Для тебя или вообще?» – спросил его я. Он задумался: «Для меня». – «А вообще?» – «Надо посмотреть, как будут развиваться события. В России тоже будет эволюция, будет переход на какую-нибудь другую стадию». За несколько дней до этого Рамзан, который, как говорят, очень уважает профессиональные таланты Умара, назначил его главным хирургом республики и сам приехал в Беной поздравить его. В моем присутствии, пока мы обсуждали его планы реорганизации хирургических учреждений республики, Умар, смеясь, получил первую зарплату, около 10 000 рублей (250 евро) за полмесяца. Но он тоже ездит на «Тойоте-Камри», которая, похоже, представляет собой стандартный подарок Рамзана тем, кто приезжает из изгнания; а если Умар хочет жить здесь, он не может отказываться от подарка Рамзана – отказ был бы немыслим. Спустя несколько дней, в субботу, в компании Томаса и Миши, молодого русского фотографа, с которым мы познакомились в нашем отеле, я поехал к Умару в Беной. Он с гордостью провел нас по своей небольшой больнице, полностью отремонтированной самими врачами, и показал нам операционный зал, где он сделал вторую ампутацию Шамилю Басаеву после того, как у Басаева началась гангрена в ноге, которую разорвало российской миной при отступлении боевиков из Грозного, а затем местный хирург наскоро сделал ему ампутацию; сидя в своем офисе под вставленной в рамочку фотографией двух Кадыровых, Умар долго рассказывал нам, как он сам выходил из Грозного и как его арестовали. У него дома, пока супруга готовила джижиг галнаш , чеченское «царское блюдо», мы играли в бильярд на новом столе, который он поставил себе во внутренний двор – на фоне зеленых, озаренных светом гор. Я обсуждал какие-то вопросы с его сыном, который, получив образование на Кипре, превосходно говорит по-английски: он тоже очень счастлив оттого, что вернулся на родину, откуда уехал еще ребенком; по Европе он вроде совсем не скучает. «Умару – подумал я про себя, уезжая из Беноя, – повезло больше, чем Магомеду; будучи хирургом, он нашел себе нишу в своей специальности и отказался от всякой политической ангажированности, тем самым сохранив дистанцию от режима; его профессия позволяет ему, вернувшись, жить в Чечне, особенно себя не компрометируя».

Если Умар Хамбиев – несмотря на то, что несколько лет ему приходилось носить одежды политика, – всегда сохранял душу врача, то Ахмед Закаев, последняя известная фигура, представляющая Ичкерию (или то, что от нее осталось), никогда не был никем иным, кроме политика – даже тогда, когда выступал в роли командира; и вопрос о его возможном возвращении в Чечню – важнейший из политических вопросов. Закаев, которого много лет финансирует российский миллиардер и оппозиционный политик Борис Березовский, эмигрировавший в Лондон, как и он, – вроде бы не боится выставлять свой образ жизни напоказ. Последний раз, когда я виделся с Закаевым – в 2004 году, – он был в очень изысканной кожаной куртке и носил огромное кольцо с бриллиантами, украшенное гербом Ичкерии; тогда он принял меня в салоне фешенебельного отеля «Дорчестер»; теперь же он носит шелковый итальянский костюм кремового цвета с подобранным в тон галстуком и остроносые ботинки из крокодиловой кожи; он повел меня в клуб «Амбассадор’с», весьма элитарный клуб, расположенный рядом с Гайд-парком; Закаев – член этого клуба. Встреча была организована через английское агентство коммуникации «Шампольон», которое служит ему пресс-секретариатом; однако, несмотря на нашу договоренность, Закаев прекратил нашу беседу, как только прошли краткие полчаса, и оставил мне мало времени, чтобы расспросить о его двойственном отношении к Рамзану. В октябре 2007-го, когда президент сторонников независимости Доку Умаров, решительно отбросив националистическую логику и националистический дискурс в пользу радикального исламизма, объявил о создании некоего «Северокавказского эмирата», Закаев публично порвал с ним и назначил себя премьер-министром (хотя такой пост не предусмотрен Конституцией Ичкерии) и был поддержан горсткой парламентариев – сторонников независимости, которые по-прежнему живут в изгнании. После этого он то и дело откровенно флиртовал с Рамзаном, проводя политику, в которой трудно разобраться – до такой степени, что большинство его недавних сторонников, таких как его правая рука Яраги Абдуллаев или полевой командир Иса Мунаев, один за другим отошли от него; как весьма безжалостно объяснил мне Майрбек Вачагаев, «правительство Ичкерии создано исключительно для того, чтобы придать Закаеву имидж действующего политика». Однако это не мешает Закаеву притязать на общение с Рамзаном на равных: «Произошло разделение труда, – заявил мне Закаев с апломбом, восседая в своем кресле в клубе “Амбассадор’с”. – Сегодня Рамзан Кадыров и другие бывшие ичкерийцы очень интенсивно восстанавливают республику, а мы, со своей стороны, навязываем себя миру как реально состоявшуюся силу». За два дня до нашей встречи Закаев говорил по телефону с Рамзаном и Бай-Али, бывшим муфтием [33] : «Они вдвоем звонили, они говорят: “Ахмед, ты не представляешь, как здесь хорошо. Восстановили республику, восстановили то, то. Ичкерийцы даже не смогли сделать то, что сегодня здесь сделали наши друзья”. А я ему говорю: “Извини, стоп! Кто тебе сказал, что они не ичкерийцы? Пусть хоть один из них скажет, что он не ичкериец!” А они все рассмеялись и сказали: “Аллах акбар, здесь все ичкерийцы”». Рамзан, конечно же, обрадовался бы, если бы Закаев вернулся; это было бы для него колоссальной пропагандистской победой. «Пока я жив, я знаю, что рано или поздно вернусь на родину, – утверждает в разговоре со мной Закаев. – Но мы ищем момента, чтобы вернуться, не потеряв лицо, мы с товарищами». Я узнал, что накануне Закаев возвратился из Норвегии, где тайно встречался с Духвахой Абдурахмановым, председателем кадыровского парламента, ради того, что он называет «предварительными консультациями»; эти консультации продолжались более открыто в Лондоне в августе, и в итоге была принята совместная декларация, в которой обе стороны уславливались об организации всемирного чеченского конгресса – хотя можно задать вопрос: как этот конгресс будет служить сразу и Закаеву, и Кадырову? Закаев даже довел этот циничный балет до того, что категорически заявил, что Рамзан непричастен к убийствам Натальи Эстемировой и Заремы Садулаевой с ее мужем. Хорошо знакомый с Закаевым Умар, помощник Шаа Турлаева, со своей стороны, убежден, что Закаев скоро вернется на родину. Надо сказать, что у Закаева есть одна практическая проблема: русские до сих пор разыскивают его за терроризм, а прокуратура уже несколько раз объявляла, что, если он вернется на родину, его сразу же арестуют; что в его случае никакой амнистии быть не может. Однако никто не сомневается, что если бы Рамзан захотел, то он нашел бы решение. Другой вопрос, наверное, более важный: какое политическое место может занять Закаев в Чечне? Рамзан в своих декларациях повторяет, что Закаев, старый актер – очень хороший артист и что он мог бы подыскать ему место в Грозненском театре; но Закаев – не Умар Хамбиев, и существует мало шансов, что он откажется от лондонского комфорта и от денег Березовского, чтобы работать в театре. Кажется, вопрос о его возвращении – это вопрос цены и гарантий.