Наталья Точильникова - Жизнь и судьба Михаила Ходорковского
Тагирзян Гильманов
Через месяц, 26 августа, допрашивали бывшего главу третьей добывающей компании «ЮКОСа» — «Юганскнефтегаза». На свидетельскую трибуну поднялся Тагирзян Гильманов [263] — бывший генеральный директор «ЮНГ».
«Вы состояли в штате собственно «Юганскнефтегаза» или «ЮКОС-ЭП»?» — спрашивал адвокат Мирошниченко.
«Сначала я был в штате «Юганскнефтегаза», когда перешли на единую акцию, — в штате «ЮКОС-ЭП». Тогда должность наша уже называлась управляющие, а институт генеральных директоров был исключен. Как управляющие мы работали по доверенности. Для меня эти перемещения не были принципиальными. Я точно понимал, что моим непосредственным руководителем является президент ЗАО «ЮКОС-ЭП»».
«А у вас не возникало сомнений в целесообразности существования «ЮКОС-ЭП»?»
«Нет. Это было разумно. Это было полезно. Это было эффективно. Потому что была важна концентрация ресурсов в целом по компании. Мы иногда обменивались и материальными ресурсами: были дефицитные позиции, такие как редкие задвижки, лабораторное оборудование. При отсутствии у нас при единой базе данных мы могли получить это из другого региона. И мы также делились с другими регионами. Была единая команда по добыче нефти. А еще кадровые перемещения. Мы изучали опыт и «Самаранефтегаза», и «Томскнефти», и какие-то лучшие практики мы переносили на себя, они действовали таким же образом. Шло поступательное развитие, это давало положительный эффект. Мы ежемесячно собирались и отчитывались все вместе, слушали отчет самарской команды, томской команды… мы понимали какие требования. Потому что иногда возникает такое чувство, что с нас требуют больше, чем с других. Но там мы видели, что равное отношение идет ко всем добывающим подразделениям».
«Покрывались ли затраты на добычу нефти ценами, по которым «Юганскнефтегаз» продавал нефть?» — спрашивал адвокат.
«Безусловно, покрывались, потому что надо было профинансировать все операционные задачи. Это, во-первых, налоги, потом энергетика, заработная плата. Это защищенные статьи. По ним мы платили с максимальной возможностью. Дальше шли материалы, связь, транспорт. Более того, я получал деньги для финансовой составляющей коллективного договора. Это уже исходило из прибыли. Кроме того, я получал очень серьезные деньги на капитальное строительство. Десятки миллиардов. Строительство нефтепроводов, площадных объектов, газопроводов. Я получал все необходимые финансовые ресурсы.
Если мы добывали больше нефти, нам дополнительно платили. Если мы не выполняли план — нас урезали. Мы снижали свои операционные затраты, это финансовая дисциплина».
«То есть от реализации нефти «Юганскнефтегаз» в 1998–2003 годах получал прибыль?»
«Конечно! Деньги получали, прибыль получали! А как же мы работали?!»
«Известен ли вам термин «скважинная жидкость»? Что он означает?» — «Да, известен. У меня средняя обводненность была на уровне 65 процентов. То есть из каждой тонны добытой жидкости 65 процентов составляет вода. Плюс в каждой тонне поднятой нефти в среднем 68 кубометров попутного нефтяного газа. Безусловно, в таком виде нефть не является товарной, ее надо довести до кондиции.
Термин «скважинная жидкость» был введен, потому что в кризис мы задолжали. Как только мы начали выходить из кризиса, наши кредиторы через суды, приставов поставили вопрос о быстром возврате долгов. И были попытки арестовывать нефть в чистом виде. Я обратился к губернатору, я понимал, что это чревато остановкой всего производства. Приставы заявили 400 тысяч тонн нефти для ареста. Я понимал, что не смогут они ее продать квалифицированно и не получат ни денег, ни налогов. И чтобы нефть не была подвержена аресту, ввели понятие «скважинная жидкость», которая принадлежала «ЮКОСу». Нам поручалось ее оттранспортировать с месторождений до товарных парков, подготовить до кондиции ГОСТов для НПЗ и только после этого мы отгружали эту нефть. Принципиально ничего не поменялось, сколько было нефти, столько стало, но собственником скважинной жидкости становилась компания «ЮКОС». У компании «ЮКОС» не было долгов. Мы ушли от рисков арестов, остановки производства и вообще развала. И эта тема обсуждалась во всех органах власти, мы открыто говорили об этом. Мы только обратили внимание на то, что то, что мы добываем, не является товаром — в этом была философия, так сказать».
«Как вы считаете, ценами, по которым продавалась нефть «Юганскнефтегаза», обществу был причинен какой-то ущерб?»
«Цены, конечно, отличались от цен на биржах. Но эта разница совершенно понятна: доставить нефть из Сибири в порт, пройти все процедуры таможенного оформления, прокачку… эти дополнительные затраты ложились плюсом в цену. Цены нас удовлетворяли. Еще раз повторю — они перекрывали все необходимые затраты. Не было задачи достигнуть максимальной прибыли. Была задача сделать свою работу — добыть безопасно нефть. Дальше работала другая цепочка. Да и сравнивать было не с чем! Биржи нет. Ценового обзора нет. Если бы хотя бы цены обсуждалась на уровне правительства округа — мы бы знали, почем продает «Сургутнефтегаз», «Нижневартовскнефтегаз»… Но цены не обсуждались. Цены были самой закрытой темой в бизнесе, задавать вопросы неэтично. Правительство не регулировало цены и не вело их мониторинг… и наверное, если бы мне не хватало денег, я бы задался вопросом — а почем же другие продают? Но меня цена устраивала».
«Какие-то расходы по экспорту нефти — пошлины, оплата каких-то услуг — «Юганскнефтегаз» нес?»
«Нет. Таких затрат у нас не было. Не было такой статьи расходов. И специалистов не было».
«Для нас состояние психологического, социального климата в регионе было важно. Мы понимали, что как живут наши люди, так они и работают», — говорил свидетель. «Ежегодно подписывалось социально-экономическое соглашение с губернатором округа. Писали, какую конкретно помощь мы оказываем тому или иному региону. Например, до деревни рядом с Приобским месторождением, мы построили линию электропередачи, до этого они жили на дизеле, мы построили фельдшерско-акушерский пункт, пробурили артезианские скважины, оборудовали школу-интернат компьютерами, взяли на себя вопросы детского питания в этой школе. Для этой деревни — хорошие шаги. Более того, мы предоставили рабочие места, до этого там люди занимались только промыслом… местное население — ханты. И они потом работали у нас.
А в обжитых районах…я там с 74 года работал, и мы только в 2001 или 2002 году построили в поселке Пойковский бассейн со спортивным залом, кафетерием …это, может, здесь звучит незначимо, но для 15-тысячного поселка спорткомплекс с бассейном — это событие! Мы построили аквапарк в городе <…>. Мы каждую школу оборудовали интернет-классом! И мы обучали преподавателей пользоваться этим ресурсом. Это тоже качественный скачок. Интернет уже жил во всем мире, а у нас ничего не было. Мы купили компьютеры… Мы простроили большой спортивный комплекс для города, который называется «Олимп», там проводились соревнования областного масштаба уже! Мы в Ханты-Мансийском районе финансировали в 2002 году социальные проекты на 90 миллионов рублей. Мои дети сами ходят в эту школу, внуки в детский сад… я сам периодически лечусь в этой больнице. И для меня не безразлично, как это выглядит, на каком уровне работает. Мы создали систему телемедицины в нашей больнице.
А ЮКОС-классы? Интернет-классы?! Там дополнительно вели уроки математики, психологии. Школьный бюджет не позволял, а мы финансировали это обучение, и 80 процентов детей из ЮКОС-классов поступали в вузы. Был конкурс, чтобы попасть в эти классы. Это была мотивация учиться лучше! И сейчас эти классы работают! Правда, они теперь называются «Роснефть-классы», но от этого смысл не меняется!»
И сделала это компания, у которой украли всю продукцию…
«За счет каких средств эти расходы осуществлялись?» — интересовался адвокат.
«Эти расходы шли не из бюджета нашего предприятия. Это шло с уровня холдинга».
От грабителя то есть…
Не просили ли его сделать что-либо незаконное, интересовался адвокат. «Не было ли принуждения, давления?»
«На земле места много, — отвечал свидетель. — И найти работу нефтянику, который знает свое дело, — не проблема. Если бы существовала такая система или даже намеки на эту тему, — поднялся бы, поблагодарил за работу и ушел. Если я проработал до 2007 года — значит, предложений такого плана не было».
«И вам ничего не известно о хищении всей нефти у добывающих предприятий?» — спрашивал адвокат.
«С физической точки зрения это НЕвозможно! Если это предполагается за счет разницы цен — это тоже неправильно, потому что цены были такими, какими они должны были быть для нефтедобывающих предприятий: покрывать затраты, создавать прибыль, необходимую для покрытия социального пакета, формировать и финансировать капитальные вложения. Для всего остального центром прибыли был холдинг. Это нас устраивало. Мы понимали, что развитие компании возможно при концентрации и очень высокой эффективности работы. Я не могу сказать, что у меня взяли нефть и мне не дали деньги. Деньги поступали регулярно, в полном объеме. Я добыл — я передал. Мне деньги за мой труд отдали. У нас каждый год поднималась зарплата, перекрывая инфляцию. Мы собирали информацию по зарплате в других регионам — Нижневартовск, Сургут. И мы не хотели быть последними. Для нас это тоже было вопросом чести. Мы поставили себе задачу — чтобы зарплата работника должна быть выше тысячи долларов, и мы этого добились! Я не могу говорить, что у меня каким-то образом похищали нефть. Я считаю эту ситуацию ненормальной. Что-то такое придуманное, непонятно для чего. Это невозможно! Нельзя украсть такую партию нефти! Нельзя ее взять и не рассчитаться, потому что тут же встает производство. Это ЧП! Да и город тоже независим и может показать характер, если его не будут финансировать. Такого не было! И стабильность в городе была важна. Значит, своевременно зарплата, своевременно налоги. Это была одна из задач».
