Сестра-отверженная - Одри Лорд
VII
Мне потребуется немало времени и множество снов, чтобы переварить всё, что я увидела и пережила за эти беспокойные две недели. Я даже не упомянула ту тесную связь, которую ощутила с некоторыми африканскими писатель/ницами, и то, как трудно было познакомиться с другими. У меня нет оснований полагать, что Россия – свободное общество. И нет оснований верить, что Россия – общество бесклассовое. Похоже, это даже не эгалитарное общество в строгом смысле слова. Но буханка хлеба в самом деле стоит всего несколько копеек, и кажется, у всех, кого я встречала, хлеба в достатке. Конечно, я не видела ни Сибири, ни лагерей, ни психиатрических больниц. Но сам этот факт в мире, где большинство людей – определенно большинство Черных – живут на грани голода, полагаю, уже много значит. Если проблема с хлебом решена, появляется хотя бы возможность задуматься о других проблемах.
Итак, несмотря на все двойные послания, которые я получила (а их было множество – из-за мест, в которых я побывала, из-за одновременного почтения и неприязни ко мне как американке, и еще потому, что как бы то ни было, Америка, очевидно, всё еще обладает какой-то магической властью над многими странами), несмотря на все недостатки меня воодушевляют люди, с которыми я познакомилась в России, особенно в Узбекистане. И я признаю некоторые противоречия и проблемы, которые у них возникают. C глубоким недоверием я отношусь к многочисленным двойным посланиям и к тому, что, когда они получают от тебя то, чего хотели (и под «ними» я имею в виду правительство), когда с тобой закончили, тебя бросают, и это может оказаться очень болезненным падением. Но что в этом нового? Еще мне показалось интригующим, что писатель/ницам здесь платят за писательский труд и они в самом деле живут на эти деньги и пользуются немалой властью. В то же время я отдаю себе отчет в том, что если они пишут неприемлемые вещи, то их не читают или не издают. Но что в этом нового?
И всё же это страна с самым читающим населением в мире, где поэзия печатается тиражами в 250 000 экземпляров и эти тиражи распродаются за три месяца. Люди читают повсюду, даже посреди хлопковых полей в Узбекистане, и что бы ни говорили о цензуре, они всё равно читают, причем читают невероятно много. Западные книги печатаются без авторских отчислений, потому что Россия не соблюдает международное авторское право. Последний бестселлер в Самарканде – «Автобиография мисс Джейн Питтман» Эрнеста Гейнса[31]. А сколько русских романов в переводе вы прочли за последний год?
Поэзия – не роскошь[32]
Качество света, при котором мы изучаем нашу жизнь, имеет прямое отношение к результату, который мы проживаем, и к изменениям, которые мы надеемся привнести в эту жизнь. В этом свете мы формируем представления, при помощи которых занимаемся нашей магией и воплощаем ее. Это поэзия как освещение, ведь именно через поэзию мы даем имена идеям, которые до стихотворения были безымянными и бесформенными, еще не рожденными, но уже ощущаемыми. Эта дистилляция опыта, из которой возникает настоящая поэзия, рождает мысль, как мечта рождает концепцию, как чувство рождает идею, как знание рождает (предваряет) понимание.
По мере того как мы учимся выдерживать интимность изучения и расцветать в ней, по мере того как учимся извлекать из плодов этого изучения силу в нашей жизни, страхи, управляющие ею и вызывающие наше молчание, теряют над нами власть.
У каждой из нас как у женщины глубоко внутри есть темный уголок, где втайне поднимается и растет наш истинный дух, «прекрасный / и стойкий, как каштан / опора против кошмара (твоей) нашей слабости»[33] и бессилия.
Эти истоки возможностей внутри нас темны, потому что они древние и тайные; они выжили и окрепли благодаря этой потаенности. В этих глубинах каждая из нас хранит невероятный запас творчества и силы, неизученных и неучтенных чувств и переживаний. Женское место силы внутри каждой из нас не белое и не поверхностное – оно темное, древнее и глубокое.
Когда мы смотрим на жизнь по-европейски, лишь как на задачу, которую нужно решить, мы полагаемся только на идеи в надежде, что они освободят нас, ведь белые отцы сказали нам, что ценность имеют только идеи.
Но по мере того как мы соприкасаемся с нашим древним, неевропейским осознанием жизни как обстоятельств, которые мы испытываем и с которыми взаимодействуем, мы всё больше учимся ценить свои чувства и уважать те тайные источники нашей силы, из которых исходит подлинное знание, а значит, и долговечное действие.
Сегодня я верю, что женщины несут в себе возможность слияния этих двух подходов, таких необходимых для выживания, и что ближе всего к этому соединению мы подходим в поэзии. Я говорю здесь о поэзии как о несущей откровение дистилляции опыта, а не о бесплодной игре слов, которую белые отцы так часто называли поэзией, искажая это слово – чтобы прикрыть отчаянное стремление к воображению без понимания.
Итак, для женщин поэзия – не роскошь. Это жизненная необходимость нашего существования. Она формирует качество света, в котором мы высказываем наши надежды и мечты о выживании и переменах – сперва облекая их в слова, затем в идею, затем в более осязаемое действие. Поэзия – это способ назвать безымянное, чтобы его можно было помыслить. Самые дальние горизонты наших надежд и страхов вымощены нашими стихами, высечены, как из камня, из опыта нашей повседневной жизни.
Когда мы изучаем и принимаем наши чувства, они и честное их исследование становятся убежищами и местами зарождения самых радикальных и смелых идей. Они становятся приютом для различия, которое так необходимо для перемен и для осмысления любого значимого действия. Прямо сейчас я могла бы назвать не меньше десятка идей, которые я бы сочла неприемлемыми, невразумительными и пугающими, если бы только они не возникли после снов и стихов. Это не праздная фантазия, но строгое внимание к истинному значению выражения: «я чувствую, что так правильно». Мы можем приучить себя уважать свои чувства и переводить их в язык,
