Евгений Богат - Семейная реликвия
Между тем, замечу, так сказать, в скобках, возможности зарабатывать больше у нее были, ведь врач, как и учитель, тоже может частным образом обслуживать тех, кому это необходимо. И деньги получать тоже немалые. Мне известны врачи, которые зарабатывают даже больше, чем учителя-репетиторы.
Но что самое удивительное: и муж Л. Поповой и женщина-врач убеждены, что добились в жизни удачи. И он и она испытывают самоуважение.
И вряд ли у нас есть основания полагать, что самоуважение мужа Л. Поповой менее искренне, чем самоуважение старой женщины-врача. Но у нас есть основания говорить о том, чье самоуважение более оправдано.
Репетитора Попова сегодня в общественном мнении жалуют гораздо больше, чем жаловали вчера. Как видим, сегодня он даже стал «дискуссионным» героем. Старая женщина-врач — герой «недискуссионный». Она герой на все времена. Она, как и Старик — Вчера-Позавчера, воплощает вечное и неизменное в нашей системе жизненных ценностей.
Соблазнительно увидеть в образе жизни женщины-врача этику самоотречения, а в судьбе репетитора Попова — отречение от этой этики. Это соблазнительно, потому что рождает стройную и, казалось бы, ясную концепцию: старшее аскетическое поколение уступает место младшему, не желающему себя строго ограничивать в утолении материальных потребностей во имя даже высокой цели.
Но — увы — я не могу даровать читателю этой стройной концепции, потому что она неадекватна «нестройной» сложной жизни. Не могу даровать этой соблазнительной концепции не только потому, что люди, родственные по духу «аскетической» женщине-врачу, есть во всех поколениях советских людей, в том числе и самом молодом, лишь начинающем сейчас сознательную социальную жизнь, но по мотивам мировоззренческого, а точнее, психологического порядка.
Самоотречение начинается тогда, когда личность терпит творческие потери, когда она жертвует чем-то внутренне существенным, когда она отказывается от чего-то духовно дорогого. Пока этого нет — нет и жертвы. Окружающие люди видят жертву, но сама личность, вызывающая восхищение или жалость, этого не ощущает.
Когда талантливый музыкант и разносторонний ученый Альберт Швейцер, резко переломив судьбу, которая шла на восхождение, уехал в Африку, чтобы в безвестности, в тяжком, каторжном труде помогать неграм, погибающим от тропических болезней и нищеты, — тем, кто его окружал, казалось, что он идет на непомерные жертвы. Не говоря уже о том, что он утрачивал устоявшийся быт — то, что сегодня называют комфортом, — положение ученого, он жертвовал самым дорогим: музыкой, библиотеками, общением с интеллектуалами… Но сам Альберт Швейцер не ощущал ни малейшей жертвы, потому что им руководила великая цель.
И это относится не только к людям с мировым именем, но и к рядовым, обыкновенным, безвестным. Девочкой Таней, ушедшей на заре жизни из родительского дома в общежитие, уехавшей потом на работу в деревню, тоже руководили великие цели.
Великие цели бывают у невеликих людей. И когда человек идет к их достижению, он неизбежно отрекается от многих благ, не говоря уже об удобствах, но жертвы в этом не видит. И окружающие часто говорят об отречении, а он напротив испытывает всю полноту жизни. Для него отречением было бы отречение от избранной цели.
Для Альберта Швейцера самой большой трагедией в жизни было бы отречение от Африки. Для женщины-врача — отречение от людей, которым она всю жизнь помогала, уменьшая боль, страдания.
Глава 5. Совместимы ли социализм и альтруизм!
Иногда общие положения становятся банальностью. Иногда они не могут стать банальностью из-за их трагического подтекста.
Стало общим соображением, что в наш «термоядерный» век, как никогда, необходимо взаимопонимание и доверие между людьми различных вероисповеданий, политических взглядов, национальных традиций. Это нужно не только для роскоши человеческого общения, но и во имя сохранения на земле самой жизни. И ©то не может стать банальностью, потому что имеет непосредственное отношение к судьбе сегодняшних и завтрашних поколений, к участи человечества.
Сейчас стало общепризнанным открытие человечества как организма, в котором ошеломляющее разнообразие существует в не менее ошеломляющем единстве.
Но когда-то это было действительно открытием. Это было открытием в век великих географических путешествий. Из рассказов путешественников люди узнавали вещи не менее странные, чем те, что мы узнаем сегодня из повествований фантастов. Этими новостями шумели рынки и улицы европейских городов: достоверное соединялось с игрой воображения, точно увиденное с баснословным и легендарным.
Раскроем сегодня на излете двадцатого столетия «Опыты» Монтеня, написанные в шестнадцатом веке. Монтень рассказывает о людях, становившихся волками и кобылами и потом опять возвращавшихся в человеческий образ, о людях без рта, питающихся лишь запахами, о людях, которые воюют только в воде, метко стреляя из лука, о стране, где у евнухов, охраняющих женщин, отрезают носы и губы, чтобы их не полюбили, он рассказывает о том, что люди иногда опускаются с Луны и возвращаются потом туда же… Его «Опыты» насыщены диковинными существами, обычаями, воззрениями. А за этой экзотикой — большая добрая мысль: надо суметь понять и полюбить даже людей без рта, питающихся запахами, и не уничтожать на суше тех, кто воюет хорошо лишь в воде.
Монтень жил в веке беспокойном и жестоком, в веке фанатизма и раздора — в веке Варфоломеевской ночи.
И когда современник Варфоломеевской ночи убеждает читателя, что человек должен понимать даже фантастические существа, это утверждение содержало в себе: Человек должен понимать Человека, что бы их ни отличало. Католик — гугенота, верующий — атеиста, француз — испанца, король — сапожника. Без понимания человека человеком жизнь делается повестью, рассказанной дураком.
В наши дни без понимания человека человеком жизнь может перестать быть жизнью.
Понимание невозможно без непредвзятости, добросовестности, более того, без труда души.
Но понимание невозможно и без чистосердечия и искренности. Для понимания не нужно утаивать непонимание.
В ноябрьском номере журнала «Америка» за 1982 год было рассказано о молодых американцах, которые в добровольной общественной деятельности, в основном в работе с детьми, обрели смысл жизни. Они делают мебель для детей-инвалидов, они учат подростков разным ремеслам, они берут к себе в семьи молодых правонарушителей, вышедших из тюрьмы, они готовят желающих расширить и углубить познания к деятельности в науке и технике… Они все это делают безвозмездно, охотно, с большой радостью. Это — энтузиасты. Я их понимаю, желаю им удачи, уважаю их альтруизм.
В нашей стране далеко не все виды подобной деятельности могут и должны быть уделом энтузиастов-общественников, эту роль часто выполняет само государство. Но участие государства в жизнеустройстве людей разных поколений, которым нелегко найти себя в жизни, отнюдь не исключает добровольной широкой помощи и общественности и отдельных энтузиастов.
Отличие состоит в том, что, нередко рождаясь энтузиазмом личности, то или иное начинание потом обретает социально-государственный статус. Но иногда, конечно, и не обретает, оставаясь личностным делом одного человека или нескольких людей. Есть вещи, которые и не должны, по-моему, обретать государственный статус.
Последние десятилетия жизни в советском обществе отмечены сосредоточенным вниманием к вечным нравственным ценностям. Известна мысль основоположников марксизма-ленинизма о том, что новая коммунистическая мораль, воплотив в себе все лучшее, что нажито человеческой душой, стала нам дорога, как никогда раньше. Мы все больше чувствуем себя наследниками величайших этических богатств человечества.
Я помню время, когда такие понятия, как альтруизм или филантропия и даже доброта, третировались нашей общественной мыслью.
В городе Ростове-на-Дону при Дворце пионеров существует клуб, именуемый несколько таинственно ЭТО.
Название клуба составлено из первых букв тех слов, которые определяют смысл его жизни: Эстетика, Творчество, Общение. Клуб этот сейчас общепризнан не только в Ростове, но и во всей стране, о нем пишут статьи, его разнообразную работу анализируют в диссертациях. Это не частно-филантропическое, а, выражаясь формальным языком, общественно-государственное учреждение, то есть материальную помощь (помещение, деньги…) оно получает не от частных лиц, а от государства.
Но родился клуб из индивидуальной филантропической попытки энтузиаста-педагога Татьяны Тамбиевой помочь юношам и девушкам нелегкой судьбы или сложного внутреннего мира выйти из одиночества, обрести себя в творчестве, в общении. В общении с людьми и с мировой культурой. Татьяна Тамбиева, окончив филологический факультет Ростовского университета, училась в аспирантуре, работала над диссертацией и вечерами безвозмездно выступала в школах перед детьми с лекциями о литературе и искусстве. Она рассказывала о великих эпохах: античности и Возрождении, когда творческий дух человека раскрылся во всей красоте и мощи. После лекций самые любознательные, а иногда и самые одинокие дети подходили к ней с уточнениями, вопросами, и она чувствовала, что не сумела утолить их духовный голод, их тоску по общению. Она нашла в одной из школ пустующую комнату, и в этой небольшой комнате начали завязываться между нею и несколькими мальчиками и девочками сложные и увлекательные духовно-нравственные отношения. Она все острее чувствовала, что семья и школа не утоляют духовных потребностей ее новых подопечных. Не потому что формально-казенны (хотя и в этом бывает дело иногда), а потому что духовные потребности весьма высоки, более того, носят несколько необычный характер. Детям хотелось не только разговаривать о великих творческих эпохах, но и самим жить в них, то есть чувствовать себя современниками Сократа, Фидия, Софокла, Еврипида, Данте, Леонардо да Винчи, Микеланджело… А это их желание могла утолить только ИГРА, та умная игра, которая делает — особенно в детстве — невозможное возможным. Тамбиевой начали вырисовываться фантастические видения: так родилась идея устроить ДЕНЬ АФИН, ДНИ ИТАЛЬЯНСКОГО РЕНЕССАНСА, ДНИ ДИККЕНСА… Самим пошить костюмы, самим разрисовать декорации и — что самое существенное — живо ощутить души людей тех далеких эпох, пережить радость единства с мировой культурой, с минувшими поколениями, с человечеством.
