«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма - Сергей Николаевич Магнитов
Политический заказ и политические реверансы не добавляют научных аргументов и не являются критерием отраслевой научности.
Далее, защитники Марра обращают внимание на лингвистический энциклопедизм Марра, мол, его познания в кавказских и мировых языках делали его выдающимся ученым ещё до революции. Он ещё до революции получил статус академика. Это позволяет нам сделать вывод, что энциклопедизм нельзя рассматривать как гарант научности, но не более чем относительное и предварительное условие к этому. Не более.
Но Сталина энциклопедизмом было не удивить. Да, уважал, но не более. Чем же объяснить такое отношение к Марру? У нас есть версия, но только версия, что Марр догадывался о единстве звукового состава индо-европейских языков, которая была разделена письменностью. Это то, что будет в эмиграции отстаивать евразиец Трубецкой. Кстати, часть евразийцев очень тяготела к сталинизму. Именно на этом и только на этом основании можно предполагать, что Сталин его держал в обойме, полагая, что тут можно найти основы единства мирового языка.
Апории сталинского языкознания
Сталинское языкознание не входит в курсы по языкознанию. А напрасно. Не последний был человек по влиянию в мире, и что он думал о языке до сих пор не безразлично, поскольку Сталин в историю никак не уходит, несмотря на многие пожелания. Актуальность сталинской проблематики делает актуальным и его теорию языка – одну из самых озвученных им лично частей сталинизма.
Книгу «Марксизм и вопросы языкознания» после выхода в свет в 1952 году, без сомнения, прочитал весь компетентный мир. И нам не грех, поскольку нас интересует уникальная попытка Сталина выбраться из-под классовой теории марксизма путем марксизма же. Сталинская теоретическая изворотливость – один из интересных опытов, потому что опыт оказался неудачен, несмотря на неограниченную власть. Далее, опыт оказался невостребован в силу массы лингвистических апорий, которые Сталину были неинтересны, поскольку он был политиком.
Политик в амплуа языковеда – это занятно. И опыт этот крайне важен, поскольку говорит о главном: если ты принял ошибочную доктрину в качестве основы, то как эту основу ни правь – она задушит любые положительные начинания.
Итак, Сталин после войны подошел к проблеме объединения народа, имея на вооружении теорию классовой борьбы (войны) и конфликт базиса и надстройки: если, по марксизму, базис определял надстройку, то как Сталин, представитель надстройки, руководит базисом – то есть экономикой? Марксизм это великая и всесильная идея, утверждающая, что материя первична, а идеи вторичны! Это как? Множество антагонизмов, живущих по манихейским формулам, рвали на части народ-победитель.
Проблема внутреннего примирения страны, в которой, конечно же, образовались новые классы, требовала хотя бы одного объединительного элемента в надстройке, потому что базис вроде бы уже был объединён – базис-экономика была в руках надстройки-государства. Марровская, точнее, троцкистская версия мирового яфетического языка уже не работала, и теория Марра уже после его смерти в 1934 году была отставлена. Но официально признанной теории языка не было. Что-то надо было делать: и Сталин решает преодолеть классовый антагонизм языка (ведь, напомним, существовали два классовых языка), придя к идее общенационального языка – который проникает как в базис, так и надстройку, снимая при этом внутренний классовый антагонизм.
Сталин крайне рисковал, поскольку сразу попадал в стан ревизионистов, потому что это был, конечно же, отказ от классовой теории марксизма. Более того, сталинская теория языка как общенационального явления осталась после него в советском языкознании и стала предметом справедливой критики, например, албанской компартии во главе с Энвером Ходжой (Hoxha).
Что касается оригинальности текста, думается, Сталин пользовался консультантами, вроде академика В. Виноградова, но это касалось частностей – основа же проблемы авторства не вызывает.
Манихейский дуализм в марксизме имел глубокие корни, начиная от теории только-двух-классов (на фоне, например, четырнадцати Петра Великого) – пролетариата и буржуазии, из которых первый был воплощением добра и добродетели, а второй – воплощением мирового зла, заканчивая построением мировой дуальной модели – социализма и капитализма – с теми же оценочными параметрами (которые, правда, «капитализм» не признал и вернул социализму обвинение в рейгановском выражении «империя зла»).
Внутри социализма существовал «свой» дуализм в виде деления всей страны на производящий базис и производную надстройку. Базис имел однозначно серьёзноположительное значение, поскольку был связан с экономикой, а надстройка была, скорее, некой пристройкой – случайным сателлитом, системным казусом, который надо просто терпеть как человеческую недоросль. В надстройку попали все производные от экономики человеческие «изобретения»: сознание, искусство, право, культура, государство и прочее. Налицо был системный раскол на главное и производное, важное и неважное, своё и не своё. Этот раскол, основанный на вечном классовом антагонизме Маркса, становился угрозой национальной безопасности для страны в момент её высшего напряжения – войны и выхода из войны. Ведь системный раскол – это раскол в первую очередь среди людей. Деление на «беленьких» и «черненьких» никогда не приводило к успеху. И именно это стало препятствием для объединения народа.
Необходимость преодоления раскола нации осознавалась Сталиным ещё в тридцатых годах. Но если тогда он власти имел мало и боролся за неё с конкурентами, поэтому объединение было невозможно, то после войны появилась возможность снять открытый вопрос. С этой целью использовалась работа по языкознанию – работа, которая несла представление о том, что есть нечто надклассовое, общенациональное, снимающее противоречия базиса и надстройки.
Сталин сначала использовал манихейскую схему, которая очень удобна для всех видов войны, но понимал губительность манихейской схемы в момент объединения народа в целое. Он пытался её преодолеть, но, находясь в тисках марксистского манихейства, пытался преодолеть партийность и манихейство в языке, но также по-манихейски.
В работе по языкознанию «Марксизм и вопросы языкознания» он не сумел уйти от марксизма и остался лингвистическим манихеем, не сумевшим найти путь от расчленения целого. Причина одна – манихейство даёт сначала оперативный простор для насилия, но затем умирает от своих же бумерангов.
Мы выделим в тексте важные места и сформулируем апории.
Основным выводом этой работы может стать следующий: нельзя строить здоровое целое на раскольных основах, потому что его невозможно построить.
Цит. по кн.: Сталин, И. Марксизм и вопросы языкознания. – М.: Госполитиздат, 1952.
Примечание. Выделения в
