Сергей Кремлёв - Берия. Лучший менеджер XX века.
НЕТ, Берия управлял не при помощи страха даже в критических ситуациях. Но это не исключало — при объективной необходимости — обоснованной жесткости. В районе уральского поселка Верх-Нейвинское (закрытый город «Свердловск-44», позднее Новоуральск) создавался завод № 813 по производству оружейного урана-235 газодиффузионным методом. Однако дело не ладилось, и Берия, приехав на объект, в конце концов жестко заявил, что разработка конкретной технологии — государственное задание и если оно не будет выполнено в срок, то будет считаться, что коллектив с ним не справился.
Угроз не было, да и вряд ли они бы здесь помогли. Решить сложную инженерную и конструкторскую задачу — это не канаву выкопать. А вот жесткость и высокий статус задания свою роль сыграли. Вместо прежнего «раскачивания» началась настоящая работа в режиме «мозгового штурма» — сидели за кульманами и в цехах день и ночь, все решали быстро и дружно — без формальностей и препирательств.
И задание было выполнено, да как! Было создано такое производство, которое по сей день не имеет аналогов в мире по дешевизне и производительности обогащенного урана! В мире не имеет аналогов! И работу по тому заданию Берии на предприятии вспоминают как легенду, гордясь ей и… И отдавая Лаврентию Павловичу должное.
Да. Советский Союз решал атомную проблему ударными темпами! 30 августа 1945 года образуется Первое главное управление.
9 апреля 1946 года положено начало КБ № 11 (самые первые, отпавшие почти сразу, наименования также «Лаборатория № 5» и «КБ-5») с дислокацией в поселке Сарово Мордовской АССР. Начальником этого исследовательского комплекса для конструирования ядерного оружия был назначен генерал Зернов, Главным конструктором — профессор Харитон, его заместителем — физико-химик Щелкин.
А в августе 1949 года «Учебный полигон № 2 Министерства Вооруженных сил (обороны) СССР» в Казахстане — наш первый ядерный полигон, уже готовился к первому испытанию. 27 августа 1949 года, в 2 часа ночи, Игорь Васильевич Курчатов утвердил подписанный Зерновым, Харитоном
и Щелкиным и исполненный от руки в единственном экземпляре еще 21 августа «Оперативный план окончательной сборки и подрыва изделия»… «Изделием» именовался наш атомный первенец — бомба РДС-1.
Начался окончательный и бесповоротный отсчет обратного времени. В 8.00 27 августа 1949 года к дежурству на командном пункте приступил дежурный диспетчер, москвич, выпускник МГУ, кандидат технических наук, бывший сотрудник Московского энергетического института, а в КБ-11 — старший научный сотрудник отдела 25, Сергей Сергеевич Чугунов. По графику до опыта оставалось 48 часов. К этому времени на полигоне собрались уже все, участвующие в опыте и ответственные за него.
Председатель Государственной комиссии Берия вместе с Кобуловым и Махневым побывал в сборочном здании утром 28 августа. Естественное чувство озабоченности, да и — надо полагать — простое человеческое любопытство привели его туда на некоторое время. Однако «над душой» у оружейников Лаврентий Павлович не стоял, хотя утром следующего дня и ему, и всем, кто четыре последних года жил ожиданием приближающегося события, предстоял итоговый экзамен.
В книге Серго Берии об отце он пишет, что тоже присутствовал на том первом испытании, но этого не могло быть и не было. На полигон строго допускались только те, кого испытания касались прямым, служебным образом. Даже такой крупный ракетчик, как Сергей Павлович Королев, попал на полигон лишь в ноябре 1955 года, когда испытывался наш первый «двухступенчатый» термоядерный заряд РДС-37 — прототип ядерного боевого оснащения первой межконтинентальной баллистической ракеты Р-7 разработки ОКБ Королева. Причем и описание Серго Берией хода эксперимента показывает, что он пишет о том, чему свидетелем не был, хотя Елена Прудникова, например, приняла его байки за чистую монету.
А вот свидетельство такого авторитетного эксперта, как Юлий Борисович Харитон. Оно публиковалось в различных изданиях, но я привожу его по коллективной монографии «Советская военная мощь от Сталина до Горбачева», где говорится:
«Нагромождением грубых ошибок, мистификаций, а то и просто непонимания обсуждаемого вопроса… изобилует практически вся глава «Ядерный щит» книги С. Берия.
В книге-интервью «Сын Лаврентия Берия рассказывает…» Р. Чилачавы… С. Берия договорился до того, что его с И.В. Курчатовым «деловое сотрудничество заключалось в выработке конструкции ядерных зарядов», хотя Курчатов, возглавляя советский атомный проект, конструкциями зарядов непосредственно не занимался. Тем более не занимался «выработкой конструкции ядерных зарядов» С. Берия…»
Итак, сборочные работы шли по плану… Заминка, произошедшая при установке «поршня» с плутониевым ядром, хотя и доставила неприятные минуты, имела ту же причину, что и у американцев, — прецизионная сборка обусловила воздушную «подушку» под поршнем, но воздух постепенно стравился через тончайший кольцевой зазор, и все стало на место. Наконец, были завершены последние сборочные операции.
Наступило время подъема «изделия» и закрепления его на рабочей площадке 37-метровой стальной ферменной башни. На вольном воздухе, у башни, стояли Берия и Курчатов. К ним подошел Щелкин — за разрешением на вывоз заряда из сборочного здания ДАФа.
«Команда» КБ-11 выкатила «изделие» по рельсовому пути и установили его в клети грузового лифта башни. За выкаткой наблюдала внешняя офицерская охрана ДАФа — несколько полковников из МГБ СССР и Министерства внутренних дел Казахстана.
Берия отправился на командный пункт опыта. Через некоторое время туда же с опустевшей площадки вокруг башни прибыли Завенягин и Щелкин. В 6.18 Председателю Государственной комиссии Л.П. Берии и научному руководителю опыта И.В. Курчатову было доложено о полной готовности к подрыву.
Начальник полигона генерал Колесников подтвердил полную готовность полигона и своих подчиненных. Отвечавший за авиацию генерал Комаров — Герой Советского Сою-
за, во время войны — командир штурмовой дивизии, в отличие от них не обрадовал. Из-за нелетной погоды вылет самолетов с фотоаппаратурой задерживался.
Берия, Первухин и Курчатов вышли из здания КП под открытое небо в надежде увидеть хоть какое-то прояснение. Однако, как зафиксировал отчет К.И. Щелкина, «погода не предвещала ничего хорошего». В этих местах при такой погоде можно было ожидать в это время года всякого — вплоть до грозы.
Много лет спустя один из участников сборки РДС-1 Герой Социалистического Труда профессор Д.А. Фишман вспоминал:
«Испортившаяся погода в ночь с 28 на 29 августа как бы повторила ситуацию при 1-м американском взрыве в Аламогордо».
В Аламогордо перед испытанием погода действительно испортилась, и тоже — неожиданно, вопреки прогнозу синоптиков. Генерал Лесли Гровс в своей знаменитой книге «Теперь об этом можно рассказать» писал:
«Главная неприятность была связана с погодой… Тот вечер оказался дождливым и ветреным. Многие настаивали, чтобы испытание были отложено хотя бы на 24 часа».
Опасаясь капризов погоды, американцы вынуждены были отложить взрыв на некоторое время — хотя и меньшее, чем сутки. У нас же вышло наоборот… Курчатов, опасаясь неожиданностей от ветра и дождя, решил перенести взрыв с 8.00 на 7.00. И в 6.33 Щелкин и сотрудники КБ-11 Матвеев и Давыдов по указанию Курчатова в присутствии генерала МГБ А.Н. Бабкина сняли пломбы с двери в аппаратную, вскрыли ее и включили питание системы автоматики.
1300 приборов и 9700 индикаторов были полностью готовы зарегистрировать все явления взрыва.
Кирилл Иванович Щелкин в своем отчете описал эти последние неполные полчаса до взрыва весьма подробно и ярко:
«Диспетчер последнего этапа опыта т. Мальский А.Я. по трансляционной системе оповещения несколько заунывным голосом объявил: осталось 25 минут». На командном пункте все притихли. Электрические часы мерно отсчитывали секунды. Тов. Мальский А.Я. периодически нараспев объявлял время, оставшееся до взрыва.
За 12 минут до подрыва был включен автомат поля. За 10 минут автомат включил накал всех ламп в приборах, расставленных по обоим радиусам опытного поля.
Потянулись долгие минуты…»
Накалялись, конечно, не только нити радиоламп — рос накал и внутри тех, кто был сейчас на КП. За три минуты до времени «Ч» Берия, Курчатов, члены Специального комитета Первухин, Завенягин, Махнев, не занятые непосредственно финишными операциями руководители КБ-11 подошли к открытой двери, приготовили темные защитные очки…
Обращусь опять к авторитету Ю.Б. Харитона, чтобы опровергнуть очередной миф, связанный с Берией:
«В одной из книжек Головина (И.Н. Головин — сотрудник Курчатовской Лаборатории № 2, известный физик. — С.К.) было написано, что когда был запущен автомат поэтапного включения всех устройств воспламенения капсюлей, то Берия сказал Курчатову, что у вас, наверное, ничего не выйдет. Но такого не было. Головин на этих работах не был, а слухи распространялись всякие…»
