Перо и скальпель. Творчество Набокова и миры науки - Стивен Блэкуэлл
328
Самые прямые высказывания о подобных возможностях вложены в уста Фальтера и Синеусова в рассказе «Ultima Thule» [ССРП 5: 129].
329
В. Александер полагает, что эти неутилитарные явления, возможно, восхищали Набокова как примеры эмерджентного телеологического принципа, как «сверхъестественной случайности» [Alexander 2003: 182, 195].
330
Это предположение возникло до появления эволюционной психологии, которая не так давно предоставила адаптационистские объяснения эстетической деятельности.
331
«Раз психическая жизнь развилась до известной степени под действием биологической необходимости, она выражается уже и самостоятельно, помимо этой необходимости. <…> Одна обезьяна в зоологическом саду поймала опоссума, рассмотрела его, нашла сумочку, из которой вынула птенцов и, подробно рассмотрев их, положила обратно. В последнем случае интерес маленького зоолога идет уже значительно дальше биологической необходимости» [Мах 2003: 98].
332
Особенно по сравнению с тем, что он читал в «Принципах психологии» У. Джеймса. Так, Джеймс пишет о предмете психологии: «Границы душевной жизни, безусловно, размыты. Лучше не впадать в педантизм и позволить науке быть такой же расплывчатой, как ее предмет, и охватывать такие явления, если это поможет нам пролить свет на главное, чем мы непосредственно занимаемся. Я уверен, скоро мы поймем, что поможет, и что широкое понимание принесет нам много больше, чем узкое. В развитии каждой науки есть стадия, когда некая степень неясности делает ее наиболее плодотворной. В конце концов, немногие формулы в новейшей психологии оказали более услуг, чем спенсеровское положение, что сущность душевной и телесной жизни заключается в одном и том же, именно в «приспособлении внутренних отношений к внешним». Эта формула – воплощенная расплывчатость; но поскольку она принимает во внимание то, что сознание обитает во внешнем мире, который воздействует на него и на который оно, в свою очередь, реагирует; поскольку, коротко говоря, она рассматривает душевную жизнь в гуще всех конкретных отношений, она гораздо плодотворнее старомодной “рациональной психологии”, которая рассматривала душу как нечто обособленное, самодостаточное, обладающее собственной природой и свойствами, которые только и должно рассматривать. Поэтому я не стесняюсь делать вылазки в зоологию или в чистую нейрофизиологию, если это поучительно для наших целей; в остальном же оставляю эти науки физиологам» [James 1981: 5]. Эта открытость ко всем способам исследования, в отличие от узкого пути, избранного Фрейдом, дает ясную картину научных предубеждений Набокова. могущество, что с ней нужно было постоянно бороться. Поэтому два важнейших для произведений Набокова
333
Подробно обо всем, чем Набоков обязан Шопенгауэру, см. в [Senderovich, Shvarts 2007/2008]. Заглавие статьи Сендеровича и Шварц «Если просунуть голову между ног…» отсылает к эффекту мира, увиденного вверх ногами, упоминаемому У. Джеймсом и Р. Эмерсоном. См. также [Toker 1989, 1991].
334
Здесь будет уместно привести занимательное рассуждение Ф. Франка о связи между причинностью и явлениями, выходящими за ее рамки, которые он называет «чудесами»: «Другая, я бы сказал, более “научная” концепция, заключается в том, что не в характере законов природы предопределять все. Всегда остаются некоторые бреши. При определенных обстоятельствах законы природы не сообщают, что непременно должно произойти: они допускают несколько возможностей, а какая из них воплотится, зависит от этой высшей силы, которая, следовательно, способна вмешиваться, не нарушая законов природы» [Frank 1998: 76].
335
Сравним с версией, выдвинутой провидцем Фальтером в «Ultima Thule»: «…математика, предупреждаю вас, лишь вечная чехарда через собственные плечи при собственном своем размножении, – я комбинировал различные мысли, ну и вот скомбинировал и взорвался, как Бертгольд Шварц» [ССРП 5: 129].
336
Рассказ был написан около 1939 года, и это, в сочетании со всеми другими доказательствами, подтверждает вероятность того, что в предшествующее десятилетие Набоков много читал Гёте.
337
Ср. с мыслью Круга в романе «Под знаком незаконнорожденных»: «Конечный разум, сквозь тюремные прутья целых чисел вперяющийся в радужные переливы незримого, всегда казался ему отчасти смешным. И даже если Вещь постижима, чего ради он или, коли на то пошло, кто угодно другой должен желать, чтобы феномен утратил свои локоны, зеркало, маску и обратился в лысый ноумен?» [ССАП 1: 341].
338
Для удобства частично повторим цитату: «Априори я предположил, что в ходе комбинирования и разделения общих признаков в различных расовых формах (и, кстати, именно это значение я придаю термину “форма”), можно было бы увидеть, что каждая из шести структурно различающихся групп (т. е. видов) Lycaeides повторяет определенные стадии одной и той же общей (т. е. родовой) вариации, но демонстрирует различия в ритме, масштабе и выражении, совокупность которых в сумме даст синтетический характер одного вида в его отличии от синтетического характера другого. Это оказалось правильным, поскольку в настоящее время вид известен…» [NMGL: 138].
339
То же касается «магических треугольников», которые Набоков отмечал на репродуктивном аппарате самца бабочки. Как мы видели в главе 1, Набокова особенно интересовали эти формы, поскольку он считал, что, будучи защищенными от воздействий окружающей среды, они должны быть более стабильными, чем другие характеристики. Последовательно синтетический, или целостный, подход Набокова к анализу видов предвосхитил классическую статью С. Гулда и Р. Левонтина, написанную в 1979 году [Гулд, Левонтин 2014]. Авторы статьи критикуют «адапционистскую программу» за «атомизацию» организма на признаки и пренебрежение «целостным организмом», многие из свойств которого могут не иметь никаких адаптивных преимуществ. В дальнейших исследованиях Гулд и Левонтин называют все неадаптивные (т. е. не подчиняющиеся требованиям отбора) структуры «пазухами» (термин, заимствованный из архитектуры. – Примеч. ред.). См. также [Alexander 2003:183–186].
340
В. Александер объясняет эту возможность теорией «нейтральной эволюции» и генетического дрейфа, в соответствии с которыми радикально новые черты могут появиться внезапно, в случае если латентные гены некоторое время мутировали до того, как очередная мутация или изменение окружающей среды заставят эти скрытые мутации проявиться [Alexander 2003: 199–207].
341
То же самое можно сказать о характере романа Федора в «Даре», отчасти «правдивом», отчасти «перекрученном».
342
Во введении к своей книге о «Бледном огне» Б. Бойд пишет: «Сейчас, когда со скепсисом воспринимается возможность художественного открытия как такового – ив сфере литературы, и в сфере литературоведения, – мне
