Публицистика - Владимир Сергеевич Березин
А пока коротышки из разных социальных формаций (один из примитивного бесклассового общества, царства крестьянской общины, первобытного колхоза коротышек, а другие — из реализованного коммунистического) вступают в диалог:
«— Куда там! — махнул Незнайка рукой. — У нас если захочешь яблочка, так надо сначала на дерево залезть; захочешь клубнички, так ее сперва надо вырастить; орешка захочешь — в лес надо идти. У вас просто: иди в столовую и ешь, чего душа пожелает, а у нас поработай сначала, а потом уж ешь.
— Но и мы ведь работаем, — возразила Ниточка. — Одни работают на полях, огородах, другие делают разные вещи на фабриках, а потом каждый берет в магазине, что ему надо.
— Так ведь вам помогают машины работать, — ответил Незнайка, — а у нас машин нет. И магазинов у нас нет. Вы живете все сообща, а у нас каждый домишко — сам по себе. Из-за этого получается большая путаница. В нашем доме, например, есть два механика, но ни одного портного. В другом каком-нибудь доме живут только портные, и ни одного механика. Если вам нужны, к примеру сказать, брюки, вы идете к портному, но портной не даст вам брюк даром, так как если начнет давать всем брюки даром…
— То сам скоро без брюк останется! — засмеялась Ниточка.
— Хуже! — махнул рукой Незнайка. — Он останется не только без брюк, но и без еды, потому что не может же он шить одежду и добывать еду в одно и то же время!» (1960, 359).
Как повод для политэкономической лекции в повествование введен коротышка по имени Пачкуля Пестренький, так же потом будет введен Пончик, своего рода Санчо Панса при своем спутнике: «Беда в том, что на этой почве у некоторых коротышек развивается страшная болезнь — жадность или скопидомство. Такой скопидом-коротышка тащит к себе домой все, что под руку попадется: что нужно и даже то, что не нужно. У нас есть один такой малыш — Пончик. У него вся комната завалена всевозможной рухлядью. Он воображает, что все это может понадобиться ему для обмена на нужные вещи. Кроме того, у него есть масса ценных вещей, которые могли бы кому-нибудь пригодиться, а у него они только пылятся и портятся. Разных курточек, пиджаков — видимо-невидимо! Одних костюмов штук двадцать, а штанов, наверно, пар пятьдесят. Все это у него свалено на полу в кучу, и он уже даже сам не помнит, что у него там есть и чего нет.
Некоторые коротышки пользуются этим. Если кому-нибудь понадобятся спешно брюки или пиджак, то каждый может подойти к этой куче и выбрать что ему нравится, а Пончик даже не заметит, что вещь пропала. Но если заметит, то тут уж берегись — поднимет такой крик, что хоть из дому беги!» (1960, стр. 359).
В упомянутой книге Кассиля говорится: «Сластены, возможно, будут встречаться и при коммунизме. Я так думаю. Но если они будут есть по килограмму конфет за один присест, то у них, несомненно, через день-другой отчаянно разболится живот. Конечно, люди при коммунизме будут здоровее, чем сегодня, потому что жизнь их будет более легкая, более удобная. Да и наука сумеет лечить людей лучше. Но я боюсь, что у тех, кто будет объедаться, животы могут заболеть и при коммунизме…
И вообще, ведь когда мы говорим, что при коммунизме каждый будет получать по своим потребностям, то речь идет о естественных, нормальных, здоровых желаниях человека, а не о сумасбродных прихотях. А то еще какой-нибудь полоумный потребует, чтобы его имя написали крупными буквами во всю Луну, чтобы все с нашей Земли читали… Впрочем, я убежден, что таких нескромных людей при коммунизме почти не будет. А вот всяких продуктов, в том числе и конфет, будет так много, что каждый сможет получить их бесплатно столько, сколько ему захочется, — ешь на здоровье! Однако, повторяю, кому же вздумается есть сладкое не на здоровье, а на муки… Да и касторку-то наука пока еще как будто не обещает отменить в скором будущем. А уж известно, что это за радость…
Нет, трудно представить себе, чтобы при коммунизме оставались подобные обжоры. Ведь на второй день такому уж и смотреть на конфеты будет тошно. Так что конфет каждый сможет брать сколько хочет, но есть их станет с умом, как посоветуют толковые друзья, родители, воспитатели. Надо во всем меру знать. Жадничать или наедаться впрок на неделю вперед будет совершенно незачем. Всего хватит всем — и конфет тоже»[16].
Коммунистический рай Солнечного города был непрочен. Если для гибели прежнего рая хватило одного яблока, то тут понадобились три осла.
Превращенные из ослов в коротышек, троица — «Необходимо напомнить, что все эти дикие выходки происходили потому, что Калигула, Брыкун и Пегасик были не обычные коротышки. В каждом из них осталось кое-что от животного состояния, в котором они пребывали прежде» (1960, 357) — буквально разрушает социальный уклад.
«Нужно сказать, что подражание трем бывшим ослам не ограничивалось одной одеждой. Некоторые коротышки так усердствовали в соблюдении моды, что хотели во всем быть похожими на Калигулу, Брыкуна и Пегасика. Часто можно было видеть какого-нибудь коротышку, который часами торчал перед зеркалом и одной рукой нажимал на свой собственный нос, а другой оттягивал книзу верхнюю губу, добиваясь, чтобы нос стал как можно короче, а губа как можно длиннее. Были среди них и такие, которые, нарядившись в модные пиджаки и брюки, бесцельно шатались по улицам, никому не уступали дороги и поминутно плевались по сторонам.
В газетах между тем иногда стали появляться сообщения о том, что где-нибудь кого-нибудь облили водой из шланга, где-нибудь кто-нибудь споткнулся о веревку и разбил себе лоб, где-нибудь в кого-нибудь бросили из окна каким-нибудь твердым предметом, и тому подобное».
Натурально, началась кампания в прессе — и, как всегда, с писем читателей и требований общественности: «Для того чтобы бороться с ветрогонами, Букашкин предлагал организовать общество наблюдения за порядком. Члены этого общества должны были ходить по улицам, задерживать провинившихся ветрогонов и подвергать
