Публицистика - Владимир Сергеевич Березин
Это, кстати, почти интонация Олеши.
Участь творца
Для того с обеих сторон требуется: с одной — дар, искусство; с другой — восприимчивость, внимание. Но как же требовать его от толпы народа, более занятого собственною личностью, нежели автором и его произведением?
Александр Грибоедов. Заметка по поводу «Горя от ума»[18]
Первая книга приключений Незнайки — это книга о творчестве. Незнайка сначала хочет стать художником, его портреты узнаваемы, но его одергивают точь-в-точь как Хрущев в Манеже: «Самым последним проснулся Тюбик, который, по обыкновению, спал дольше всех. Когда он увидел на стене свой портрет, то страшно рассердился и сказал, что это не портрет, а бездарная, антихудожественная мазня. Потом он сорвал со стены портрет и отнял у Незнайки краски и кисточку» (1960, 20).
Он пытается быть музыкантом, но ему остается только бессмертная фраза, кочующая из века в век, пригодная для использования любым гением: «Моей музыки не понимают, — говорил он. — Еще не доросли до моей музыки. Вот когда дорастут — сами попросят, да поздно будет. Не стану больше играть» (1960, 315).
В романе появляется удивительный персонаж — писатель Смекайло, уповающий на изобретенный коротышками бормотограф. Смекайло нарочно оставляет его в гостях и пытается подслушать чужую жизнь, но коротышки только ржут и кукарекают, зная, что бормотограф спрятан под столом.
Взрослые читатели в этом месте понимающе переглядывались: понятно, что это намек на подслушивающие устройства. Усмешки эти были типовые, но куда интереснее, что метод бормотографа, только организованный и открытый, может писателя сформировать и довести до Нобелевской премии.
А пока пришельцы из Цветочного города спрашивают Смекайло, какую книгу он написал, и он отвечает, что пока не написал никакой. Сначала он ждал, пока будет готов портативный стол, потом ждал бормотографа: «Писателем быть очень трудно» (1960, 110). Так, кстати, приветствовали друг друга Серапионовы братья: «Здравствуй, брат. Писать очень трудно». Так писал Федин Горькому в 1922 году: «Все прошли какую-то неписаную науку, и науку эту можно выразить так: „писать очень трудно”»[19]. Надо еще раз оговориться — пространство культовых книг вовсе не содержит намеки в каждом слове и зашифрованные прототипы. Это читатель в меру своей образованности соединяет обрывки проводов — одни остаются безжизненными, другие искрят, третьи включают экран, на котором дрожит неожиданная картинка.
Продолжаем о творчестве.
После того как коротышки из Цветочного города делают вынужденную посадку неподалеку от Зеленого города, художник Тюбик начинает рисовать местных малышек.
Один из первых же портретов он делает льстивым. Малышка выглядит красивой, но сходства в нем мало. И малышка справедливо спрашивает публику: «Для вас что важнее — красота или сходство»? «Конечно, красота»! — отвечают все хором. Дальше начинается шарж на потоковое искусство, то есть вовсе не только про живопись. Тюбик занимается «рационализацией»: «Поскольку всем требовалось одно и то же, Тюбик решил сделать так называемый трафарет. Взяв кусок плотной бумаги, он прорезал в ней пару больших глаз, длинные, изогнутые дугой брови, прямой, очень изящный носик, маленькие губки, подбородочек с ямочкой, по бокам парочку небольших, аккуратных ушей. Сверху вырезал пышную прическу, снизу — тонкую шейку и две ручки с длинными пальчиками. Изготовив такой трафарет, он приступил к заготовке шаблонов.
Что такое шаблон, сейчас каждому станет ясно. Приложив трафарет к куску бумаги, Тюбик мазал красной краской то место, где в трафарете были прорезаны губы. На бумаге сразу получался рисунок губ. После этого он прокрашивал телесной краской нос, уши, руки, потом темные или светлые волосы, карие или голубые глаза. <…>
Таких шаблонных портретов Тюбик нарисовал множество. Это усовершенствование очень ускоряло работу. К тому же Тюбик сообразил, что по трафарету, изготовленному рукой опытного мастера, каждый коротышка может заготовлять шаблоны, и привлек к этому делу Авоську. Авоська с успехом закрашивал по трафарету шаблоны нужными красками, и шаблоны получались ничем не хуже тех, которые были изготовлены рукой самого Тюбика. Такое разделение труда между Тюбиком и Авоськой еще больше ускоряло работу, что имело огромный смысл, так как количество желающих заказать портрет не уменьшалось, а с каждым днем увеличивалось.
Авоська очень гордился своей новой должностью. Про Тюбика и про себя он говорил с гордостью: „Мы — художники”. Но сам Тюбик не был доволен своей работой и называл ее почему-то халтурой. Он говорил, что из всех портретов, которые он нарисовал в Зеленом городе, настоящими произведениями искусства могут считаться только портреты Снежинки и Синеглазки, остальные годятся лишь на то, чтобы покрывать ими горшки и кастрюли» (1960, 135).
Здесь все хорошо — и купированный денежный интерес, и метод шаблонов, и бригадный подряд с Авоськой, идущий из глубины веков.
Один из самых известных споров архаистов и новаторов описан в четвертой главе книги о Цветочном городе.
Главное и самое известное соприкосновение Незнайки с искусством случается еще до всяких путешествий, когда он решил стать поэтом.
Незнайка пошел к своему приятелю, жившему на улице Одуванчиков. Знаменитого поэта звали Пудик, но в эстетических целях он взял псевдоним Цветик.
Про полет коротышек на воздушном шаре он пишет оду «Огромный шар, надутый паром, поднялся в воздух он недаром», в которой явственно угадывается отсылка к «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром…»
Цветик-Пудик решает проверить способности Незнайки, но на самом деле проверяет его знания, спрашивая о том, что такое рифма. Тут же он сам объясняет, что «рифма — это когда два слова оканчиваются одинаково. Например: утка — шутка, коржик — моржик». Дальше происходит знаменитый диалог, итожащий Тредиаковского и Ломоносова, архаистов с новаторами, ОПОЯЗ и все остальное в литературе.
Цветик требует рифму на слово «палка», и Незнайка дает блестящий ответ: «селедка».
Цветик возмущается, оттого что не видит никакой рифмы в этих
