Виорель Ломов - 100 великих романов
На русский язык роман перевела В. Мамонова.
Альбер Камю
(1913–1960)
«Чума»
(1947)
Французский писатель и философ, создатель т. н. «романтического» («бунтующего») экзистенциализма, Альбер Камю (1913–1960) известен как автор философских работ («Миф о Сизифе. Философское эссе об абсурде», «Бунтующий человек» и др.), драм («Калигула», «Праведные» и др.), а также сборников новелл, повестей и романов («Изгнание и царство», «Падение», «Посторонний» и др.). Самым знаменитым произведением писателя стал его роман «La Peste» – «Чума» (1947). В 1957 г. Камю была присуждена Нобелевская премия по литературе «за его значительную литературную деятельность, которая с чрезвычайной проницательностью осветила проблемы человеческой совести в нашу эпоху».
Первые наброски сюжета «Чумы» появились в записных книжках Камю еще в 1938 г., т. е. до Второй мировой войны, что сразу же ставит под сомнение намерение автора изобразить под чумой столь любезную взору критиков «коричневую чуму» нацизма. Сам писатель, правда, позднее указывал на возможность такого прочтения, но подчеркивал, что создание книги – «это заранее разработанный план, который изменяют, с одной стороны, обстоятельства, и с другой – самаработапо его осуществлению». В 1941 г. будущий роман обрел первый заголовок: «Чума, или Приключение (роман)».
Первое издание романа «Чума»О чуме писали многие писатели: Боккаччо в «Декамероне», Дефо в «Дневнике чумного года…», Пушкин в «Пире во время чумы», По в «Маске красной смерти», Лагерквист в «Карлике», но ни у кого из них сочинение не было посвящено собственно чуме – чуме как форме существования человека. У Камю чума – главный герой, всемогущий и безжалостный, не оставивший людям никакого выбора, даже на соображения, бич ли она Божий, наказание за грехи или просто трагическое стечение обстоятельств. В чуме человек существует, в ней погибает, но в ней и борется с нею и даже побеждает, Несмотря на то что зараза приходит и уходит независимо от его усилий.
Удивительно, что в этом ясном и прозрачном изложении (автор недаром назвал его хроникой) критики увидели прежде всего не ужасающую картину человеческого бедствия, а экзистенциальные идеи по поводу жизни и смерти и стали спорить – верил Камю в Бога или не верил, был апологетом суицида или его противником, почерпнул ли он свои идеи у Достоевского или, наоборот, противопоставил им нечто свое – одно это уже отвращает от подобных толкований, поскольку они нечеловечны, вторичны и не имеют никакого смысла на фоне людского горя, описанного с медицинской точностью и бесстрастием. Автор, правда, потешил себя философскими играми на романном поле, но вот что привлекло на это поле других игроков, явно уступающих ему в стиле игры? Согласимся с автором, что «Чуму» можно трактовать как роман-притчу о человеческом существовании, в котором человек, несмотря на всю абсурдность бытия, свободен в своем выборе перед лицом смерти, что дает «больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их».
Хроника, записанная доктором Риэ, повествует о событиях, произошедших в 194… г. в Оране (Алжир), современном городе, 200 тысяч жителей которого занимались главным образом коммерцией. После нашествия крыс в начале апреля началась чума. Доктор до этих событий успел отправить в санаторий безнадежно больную жену, а с началом их познакомился с парижским журналистом Рамбером, еще одним приезжим – Тарру, иезуитом отцом Панлю, служащим мэрии Граном и комиссионером по продаже вин и ликеров мсье Коттаром, ставшими главными героями хроники. Каждый из них был самобытен. Тарру, например, жил согласно собственной заповеди: «единственный способ не отделяться от людей – это прежде всего иметь чистую совесть», а вот Коттар заявлял, что «единственный способ объединить людей – это наслать на них чуму».
Доктор Риэ, давно решивший, что дает уверенность только повседневный труд, добился от префектуры согласия на признание факта эпидемии, а затем и на созыв санитарной комиссии. Поскольку форма чумы была необычной, коллега Риэ доктор Кастель взялся за изготовление сыворотки.
Город закрыли, запретили морские купания, выезд из города, переписки и междугородные разговоры. Разрешался только обмен телеграммами. Коммерция тоже скончалась от чумы. В Оран наземным транспортом и с воздуха поступали лишь предметы первой необходимости, за которыми выстраивались длинные очереди. Стала процветать спекуляция, на которой Коттар сколотил себе состояние. Люди, невзирая на опасность, заполняли кинотеатры и кафе, благо алкоголя хватало.
Эпидемия поначалу обострила чувства героев. Риэ, не получая известий от жены, беспокоился о состоянии ее здоровья. Рамбер, остро переживая разлуку с любимой женщиной, предпринял много усилий к тому, чтобы покинуть город. Одинокий пожилой Гран сочинял роман о великосветской жизни, в котором никак не мог тронуться дальше первого предложения: «Прекрасным утром мая элегантная амазонка на великолепном гнедом коне скакала по цветущим аллеям Булонского леса…».
В мае Риэ уже руководил несколькими лазаретами, диагностировал, вскрывал бубоны, улаживал конфликты между семьями госпитализируемых больных и властями. На сон ему оставалось 4 часа, и постепенно доктор потерял всякое чувство жалости к пациентам и наполнился свинцовым безразличием. Он только молил Бога, в которого не верил, чтоб Тот дал ему силы на то, чтобы честно делать свое дело. «Когда видишь, сколько горя и беды приносит чума, надо быть сумасшедшим, слепцом или просто мерзавцем, чтобы примириться с чумой».
В кафедральном соборе отец Панлю в своей воскресной проповеди пылко обвинил огромную толпу молившихся: «Братья мои, вас постигла беда, и вы ее заслужили, братья». Город, выслушав слова о биче Господнем, кинулся в радости жизни. «Если эпидемия пойдет вширь, то рамки морали, пожалуй, еще раздвинутся, – предполагал Риэ. – И мы увидим тогда миланские сатурналии у разверстых могил».
Вскоре к Риэ пришел Тарру с предложением об организации добровольных дружин для оказания превентивной помощи в перенаселенных кварталах, а затем в созданные дружины влились Гран, Рамбер и отец Панлю.
Когда с окраин чума вступила в центр города, пораженные эпидемией кварталы стали оцеплять. Тогда же началась серия пожаров – люди, вернувшись из карантина, поджигали свои собственные дома, вообразив, будто в огне чума умрет. Ночью на городские ворота совершались вооруженные налеты. Перестало хватать гробов, и трупы просто закапывали во рвах, а затем начали сжигать. Только благодаря неимоверным усилиям доктора Риэ и его коллег античумной механизм не давал сбоев. Но у борцов с чумой угасли уже не только всякие чувства, но и память. Чума лишила всех способности любви и даже дружбы. Доктор Риэ считал, что привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние. В сентябре – октябре дружинники уже не в силах были справляться со своей усталостью, ими все больше овладевало странное безразличие и элементарное пренебрежение правилами гигиены. Атем временем бубонная форма чумы переросла в легочную.
Однажды Рамбер, решив, что у него чума, стал взывать к своей возлюбленной с площади. Вернувшись домой и не обнаружив ни одного симптома заражения, он устыдился своего внезапного порыва. Старуха-хозяйка спросила журналиста: «Вы в Господа Бога не верите?» Рамбер признался, что не верит, и старуха изрекла: «Тогда вы правы, поезжайте к ней. Иначе что же вам остается?» После этого Рамбер передумал бежать из города и сказал друзьям, что если он уедет, ему будет стыдно, и это помешает ему любить ту, которую он оставил, и что вообще стыдно быть счастливым одному.
Новую сыворотку Кастеля впервые испробовали в конце октября на безнадежно больном мальчике. Ребенку сделали капельное вливание, но сыворотка его не спасла. Риэ, испытав безмерный стыд от бессилия помочь невинному младенцу, яростно бросил в лицо Панлю: «У этого-то, надеюсь, не было грехов – вы сами это отлично знаете!» – а потом добавил (вслед за Иваном Карамазовым): «Даже на смертном одре я не приму этот мир Божий, где истязают детей».
Но и отец Панлю с того самого дня, как вступил в санитарную дружину, не вылезал из лазаретов и пораженных чумой кварталов. Во второй своей проповеди он уже обратился к прихожанам не со словом «вы», а «мы», и призвал их, положившись со смирением на Господа, пытаться делать добро и пред лицом столь страшного зрелища всем стать равными. Через несколько дней после проповеди отец Панлю слег. Риэ не обнаружил в иезуите никаких характерных симптомов бубонной или легочной чумы, кроме удушья и стеснения в груди. В лазарете отец Панлю скончался, и на его карточке написали: «Случай сомнительный».
Вскоре заразился Гран, но надругойдень болезнь отступила от него. Выздоровела и девушка, заразившаяся легочной чумой. Помогла, скорее всего, сыворотка Кастеля. Сводки подтвердили, что болезнь стала отступать. В город вернулся оптимизм, а в конце января префектура объявила, что эпидемию можно считать пресеченной. Начались празднества, танцы на площадях. Тарру стал одной из последних жертв чумы. В день, когда Риэ потерял друга, доктор получил телеграмму, извещавшую о кончине его жены. Эту весть Риэ принял спокойно. К Рамберу приехала из Парижа его любимая. Коттар, сойдя с ума от разочарования, что с чумой покончено и ему придется отвечать перед законом за спекуляцию, открыл пальбу с балкона своего дома по прохожим и был арестован полицией.
