Владимир Уборевич - 14 писем Елене Сергеевне Булгаковой
Теперь осталось удрать из Нижне-Исетска, чтобы никто не заметил, чтобы милиция не узнала.
Да, я забыла, что в Свердловске у меня появились еще друзья из Москвы. Это была близкая моей Машеньке семья Ивановых. Потихоньку мы со Светкой перевезли к Ивановым вещи и уж от них поехали на вокзал. На поезд мы едва успели. Город большой и в самый нужный (или ненужный) момент встали все трамваи. Последний участок пути мы бежали. И тут случай. Какой-то милейший мальчик схватил у меня чемодан и донес до вагона.
Пришла провожать меня Гизи. Она принесла мне в дорогу колоссальный подарок: кусок пирога и кочан капусты.
Светлана и Гизи были страшно возбуждены, до последней минуты ждали, что меня высадят, но поезд тронулся, и я поехала счастливая и несчастная в Ташкент. Уезжала я из Свердловска 16 сентября. Шел небольшой снег (случайный снег).
До Арыси, нет – до Чкалова, я ехала по билету. Дальше мне помогли хитрые попутчики. Мы подкупили проводников, которые втянули нас в вагон, а потом прокомпостировали билеты.
Последний отрезок пути перед Ташкентом я ехала на подножке, пьянея от радостного пейзажа и тепла. Очень хорошо запомнила дорогу с вокзала. Ишак тащит наши вещички, мы идем по дороге, с боков пирамидальные тополя, вверху небо, везде солнце. Средняя Азия мне очень понравилась. Тюпа! Я пишу все подряд. Если я буду пропускать, то начну мудрить. Я не так много помню. Целые куски жизни остались в тумане.
Это письмо малоинтересно, но это было. Я не перечитываю, а то порву.
Целую Вас.
1942 – 1943
Ташкент. Я живу у Елены Сергеевны с первых чисел октября.
Не знаю, как объяснить это чудо, что я, круглая сирота, детдомовка, окончившая среднюю школу в небольшом поселке на Урале, с 13 лет объявленная детищем врагов народа, находящаяся под наблюдением великих сил страны – НКВД, оказалась в свои 18 лет студенткой Московского Архитектурного института, именно – Московского, который находился в Ташкенте в эвакуации. И это в войну, когда передвигаться по стране было чрезвычайно трудно.
Мало того, я оказалась в Ташкенте у замечательной, сильной духом и щедрой сердцем, безумной женщины – у Елены Сергеевны Шиловской, теперь Булгаковой. Я пишу «безумной», так как взять к себе жить девочку с такой «расстрельной» фамилией, как моя, в то время было безумием.
Елена Сергеевна в войну, всего через пять лет после 1937 года приглашает меня жить ксебе. Это ли не безумие?
Двор на ул. Жуковской, 54 был обрамлен различными постройками. Слева от ворот главный каменный белый дом, где жили драматург Погодин и поэт Иосиф Уткин. Затем шли невыразительные постройки, где жили Борис Лавренев с женой и Володя Луговской со своей московской домработницей Полей. Под балаханой в глубине двора жили поэт Хазин с женой и Лидия Чуковская с ребенком. (Балахана – это деревянная надстройка над основным домом, она имеет собственную наружную лестницу от земли, и даже тамбур.)
На балахане были две комнаты. Первая, довольно большая, продолговатая, в которую попадаешь через тамбур с лестницы. В ней до меня спали 15-летний Сережа и Дзидра, жена Жени, сына Елены Сергеевны. Женя был на фронте. Но Дзидра сбежала от Елены Сергеевны в Алма-Ату. Правда, не с проезжим гусаром, а с проезжим кинорежиссером Оней Прутом. Теперь на ее месте спала я. Большую комнату с длинным столом, со скамейками и двумя кроватями Елена Сергеевна облагородила чехлами на кроватях, а Эйзенштейн, уехавший из Ташкента в Алма-Ату (к сожалению, до моего приезда), украсил стены замечательными карикатурами, где он отобразил жизнь в этом писательском дворе. Очень смешными и не очень приличными.
Одна из них изображала двор, заставленный кроватями со спящими жильцами, и среди них бродит Володя Луговской «под мухой». Муха огромная нарисована между его густыми бровями. Подпись «Бровеносец Луговской». В этой большой комнате у двери стояли, не помню, две или три тумбочки, которые заменяли буфет.
Комната Елены Сергеевны была маленькая. Самое замечательное, что в ней было, – это угловые полки, справа от двери, на которых стояли переплетенные произведения Михаила Афанасьевича.
Зимой мне пришлось просидеть долгий вечер со свечой в этой комнате и прослушать беседу Елены Сергеевны с Константином Симоновым, который приехал в Ташкент. За день до этого я встретила его во дворе. Сквозь слабый снежок шел высокий, красивый, в военной форме, героический поэт.
В институте мне казалось, что я влюбилась в него. И вот я сижу и слушаю их воспоминания. Насколько я помню, дядя Симонова был военный и жил по соседству с Шиловскими, и поэт рассказывал, что был влюблен в Елену Сергеевну. Он был так упоен своим успехом и славой, что это заметила даже я и тут же избавилась от влюбленности.
Так же было и с Уткиным. Красивый или, скорее, смазливый поэт показался мне смешным с перевязанным большим пальцем руки, которую ему прострелили на фронте.
У Елены Сергеевны я прожила с начала октября 1942 г. до Ташкентской весны, то есть до февраля 1943 года. Прожила счастливо и очень интересно. Кого только я ни повидала и ни послушала в ее доме! Все эти встречи я описала в письмах ксвоей подруге детства Светлане Тухачевской. Они не сохранились, пропали после нашего ареста, видимо, уничтожены на Лубянке.
Анну Андреевну Ахматову я встречала и слушала на балахане не раз. Елена Сергеевна посылала нас с Сережей кней в госпиталь с серебряной ложечкой и вареньем. Помню, тогда она очень сильно болела. Мне она тогда не казалась красивой, хотя я вижу на фотографиях тех лет – она очень хороша. Не было в ней так нужных мне простоты и душевности. Сейчас я кланяюсь ей в ноги за «Реквием».
Не раз бывала у Елены Сергеевны и Фаина Георгиевна Раневская. Уже через много лет в Москве Елена Сергеевна рассказывала мне, что подружилась с Фаиной Георгиевной и показала на стене ее очень интересную акварель.
Гуляя по улице Жуковского, Елена Сергеевна как-то рассказала мне о том, что недавно кней заезжал очаровательный киносценарист Люся (Алексей) Каплер. Она сказала мне, что Каплер арестован из-за Светланы Сталиной, за которой стал ухаживать. Мир тесен. В 45 году в Воркуте на 1 ОЛПе (Отдельном лагерном пункте) я познакомилась с ним. И была до его глупого отъезда в Москву (после первого освобождения) с ним дружна.
В Новый год Елена Сергеевна и Владимир Александрович Луговской устроили праздник на балахане. Я совершенно не запомнила гостей кроме молоденького, совсем блондинистого и пушистого Никиты Богословского.
Теперь о Володе Луговском. Молодой поэт, человек богатырского сложения, образованный и успешный. В своей поэзии он воспевал, и талантливо воспевал, борьбу, смелость и отвагу. Кажется, ему пришлось в Гражданскую войну воевать с басмачами. В эту же войну он был послан корреспондентом на фронт. Эшелон, в котором он ехал, попал под обстрел. Изуродованные человеческие тела, гибель людей, контузия лишили его сил и моральных, и физических. Он не смог продолжить свой путь на фронт, вернулся в Москву в плачевном состоянии, больной и потерянный.
Елена Сергеевна рассказывала мне, что в эшелоне, который эвакуировал советских писателей с семьями из Москвы 16 октября 1941 года, она в вагоне встретилась с Володей Луговским, которого знала раньше. Он был в тяжелейшем состоянии. (В тот день была паника – фашисты подступали к Москве, а работников органов не послали защищать Москву: они занимались расстрелами заключенных. В этот день расстреляли мою маму и матерей моих ближайших подруг. ) Конечно, Елена Сергеевна ухаживала за ним, как она умеет. И в Ташкенте они оказались в одном дворе. Володя ее любил. Этому я свидетель.
Я увидела Володю в 42-м, уже в хорошей физической форме, но я думаю, что разочарование в себе, и то, что он в эвакуации, а не на фронте, стало для него мукой и унижением. Его друзья Саша Фадеев и Костя Симонов были на фронте. Потому Володя очень сильно пил. Иногда мы его не видели по нескольку дней. Володя считал Елену Сергеевну и Сережу своей семьей. Елена Сергеевна привела в эту же семью еще и меня.
Я прекрасно помню ту кастрюлю с пышно сваренным рисом, которую нам наверх приносила Поля-домработница. И я была за столом. Меня кормили. Хотя я была студенткой, имела 600 г хлеба и талоны в студенческую столовую, и еще какие-то талоны! Иногда Елена Сергеевна давала мне пропуск в столовую, где я с большим интересом наблюдала актеров, снимавшихся в фильме «Два бойца»: ких столику официанты несли и несли подносы с кружками пива.
За зиму, что я прожила у Елены Сергеевны, только раз мне прислали из Москвы с оказией большую посылку с продуктами и мамиными вещами друзья и сотрудники моей матери. Думаю, под чутким руководством моей няни Машеньки.
А Елена Сергеевна часто бывала без денег. Помню, мы радовались, когда в местной газете появлялось какое-либо стихотворение Володи.
Я запомнила один случай, рассказанный мне Еленой Сергеевной. По приезде в Ташкент Елене Сергеевне очень понадобились деньги, и она обратилась кмалознакомой ей жене журналиста Эсе Львовне. На вопрос: «Сколько?» Елена Сергеевна сказала: «От рубля и до 100». Эся Львовна рассмеялась и дала ей 200 рублей. Они подружились. В Москве Елена Сергеевна рассказала мне, что Эся Львовна помогла ей найти переводческую работу. Благодаря ей я получила в подарок от Елены Сергеевны через много лет «Жорж Санд» из «Жизни замечательных людей» с дарственной надписью. Ее у меня зачитали…
