Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

Что касается дел Международной Ассоциации писателей, то обсуждать их Эренбург намеревался со Щербаковым, повидать которого в Москве не удалось, пришлось ограничится беседами с заместителем Щербакова Ангаровым и с Кольцовым.

Кольцов смог оценить тревожность парижской ситуации. В начале декабря 1935 г. он обратился по этому вопросу лично к Сталину, фактически напоминая ему свои и Щербакова июльские предложения:

Я просил бы Вас принять меня, по возможности срочно, хоть на четверть часа, по международным писательским делам.

Международная Ассоциация Писателей, созданная по Вашему указанию на Парижском конгрессе защиты культуры, находится в очень трудном положении, ей угрожает тихий развал — после громкого успеха Парижского конгресса. Причины — пассивность руководства и полное отсутствие средств — в том числе и тех, которые мы как советские делегаты обещали в качестве своего взноса.

Для книги «День мира», составляемой по инициативе Горького как первое общее начинание советских писателей с иностранцами — поступило немало рукописей, но нет средств оплатить авторам хотя бы скромный гонорар, на который они рассчитывают. Они не протестуют (пока), но, мне кажется, неудобно сейчас для редакции, возглавляемой Горьким, ничего не платить авторам.

Если Вы никак не смогли бы сейчас принять меня — просил бы провести решение, которое я прилагаю.

К письму был приложен следующий проект решения «О Международной ассоциации писателей», практически представлявший Кольцову (так как упомянутый в проекте Горький был фигурой номинальной) со стороны советской делегации всю полноту инициатив в секретариате.

1. Предложить руководству советской делегации в Международной ассоциации писателей (тт. А. М. Горький, М. Кольцов) вести постоянную активную работу по консолидации широких писательских кругов всех стран для борьбы с фашизмом, войной, защиты культурных ценностей и активной защиты Советского Союза, для чего принимать деятельное ведущее участие в работе президиума, секретариата и бюро ассоциации, а также путем приглашения иностранных писателей в СССР и посещения их стран.

2. Считать целесообразным ликвидацию находящегося в Москве Международного Объединения Революционных писателей (МОРП) и его секций, за исключением тех стран, где они являются самостоятельными жизнеспособными организациями (Франция, США).

3. Разрешить приглашение Союзом СП ежегодно 10–12 иностранных писателей для ознакомления с СССР. Предложить Интуристу взять на себя материально-бытовое обслуживание писателей и их проезд.

4. Поручить Журнально-газетному объединению регулярный и быстрый выпуск на русском языке новинок иностранной художественной литературы в общедоступном массовом издании, по типу прежней «Универсальной библиотечки».

5. Поручить Жургазу (т. Кольцов) организацию небольшого ежемесячного литературно-художественного журнала на немецком языке.

6. Разрешить отпуск 1500 р. золотом ежемесячно на покрытие членских взносов советских членов ассоциации.

7. Отпустить 4000 руб. золотом на оплату гонорара иностранным авторам по сборнику «День мира», выпускаемому по инициативе М. Горького при участии членов международной Ассоциации писателей[842].

Неизвестно, принял ли Сталин Кольцова[843], но 10 декабря 1935 г. с подачи Сталина на основе проекта Кольцова Политбюро (опросом) единогласно приняло резолюцию, состоявшую из четырех пунктов — первый, шестой и седьмой пункты проекта Кольцова проигнорировали[844]. Таким образом, вопрос о деньгах для Ассоциации так и остался нерешенным…

Дальше приведу краткую хронику событий, связанных с Ассоциацией писателей на основе переписки Эренбурга[845].

В середине декабря Эренбург отправился в Чехословакию по делам Ассоциации. В двух его письмах — отчет о проделанной там работе.

Эренбург — Кольцову; 25 декабря 1935 г.

Только что вернулся в Париж, и сразу сообщаю Вам о результатах поездки. В Чехословакии удалось все наладить. Чапек согласился войти в президиум организации. Гора — секретарь. В Словакии войдет весь союз писателей. В Польше тоже удалось кое-что сделать. Левые писатели готовят конференцию[846]. Они опубликовали о своем присоединении к Парижской конференции.

Удастся присоединить бывших левых пилсудчиков, во всяком случае Витлина[847]. Здесь в Париже все обстоит плохо. Денег у них нет и организация прозябает. Все разговоры о том, что надо сделать то или это, разбиваются о материальные препятствия. С другой стороны, по-прежнему никто всем этим не занимается. Повторяю: если не предпринять в самое ближайшее время энергичных шагов, все это предприятие пойдет насмарку, но и тогда для нас пристойней сказать об этом нашим ближайшим друзьям <…>[848].

Эренбург — Щербакову; 23 января 1936 г.

Очень жалею, что нам не удалось повидаться с Вами и поговорить про все заграничные дела. Будучи в Москве, я говорил с тт. Ангаровым и Кольцовым. Вероятно, они передали Вам все наиболее существенное.

Во Франции дела обстоят плохо. После приезда я настоял на оживлении работы писательской организации. Устраиваем 31 большое чествование Ромена Роллана. Занят этим главным образом Блок. Он говорит, что расклеился и болен, больше работать не может, выступал 50 раз и пр. <…> Мне удалось кое-что сделать в Польше и довольно много в Чехословакии. Там Чапек согласился войти в президиум, а союз писателей с секретарем Горой войти целиком в организацию. То же самое и в Словакии.

Однако это не приведет ни к чему, если не будет налажена работа в парижском центральном секретариате, а без денег и без людей это невозможно.

Я только что читал ряд лекций в Гренобле о роли писателя в СССР. Убедился, во-первых, в огромном интересе франц. интеллигенции в провинции к нам, во-вторых, в отвратительной работе местного филиала МОРПа. Хорошо работает только «Комите де вижиланс»[849], как и повсюду в провинции.

Пришла телеграмма, что Леонов не приедет[850]. Это очень обидно, так как мы хотели придать чествованию Р. Р<оллана> большой размах. Примерно все. <…> Вам я пишу в первый раз, но Кольцову писал уже дважды, также Ангарову. Ответа не получил. При таком отношении моя роль становится окончательно невразумительной: с одной стороны, французы меня ругают, так как я в организации представляю советских писателей, с другой, я методично и бесплодно информирую различных товарищей. То и другое мне изрядно надоело. Надеюсь, что на это письмо получу ответ…..

В архиве Щербакова копия его ответа Эренбургу не сохранилась.

Эренбург — Кольцову; 26 февраля 1936 г.

Письмо Ваше получил. А. М<альро> наконец-то решил вопрос о поездке, едет 28-го через Вену.

Денег А<ссоциация> П<исателей> не получила. Поясните это дело: народ ропщет.

Как Вы знаете, вечер Роллана прошел очень удачно. Удалось расплатиться с частью долгов. На 10 марта назначен большой диспут о социалистическом реализме. А. М<альро> должен быть к этому сроку здесь, не то получится скандал. Жид в Сенегале потом едет в Москву. Вот все новости.

Эренбург — Щербакову; 26 февраля 1936 г.

…Мальро едет через два-три дня. Я не отвечал Вам — ждал его окончательного решения. Вы знаете его характер и норов, поэтому легко сможете смягчить те трения, которые всегда могут возникнуть между ним и кем-то третьим[851]. Он только что приехал из Гренобля, где делал доклад об СССР в пользу кассы забастовщиков-шахтеров. <…> Жид теперь в Сенегале. Собирается в Москву в конце марта. Ассоциация прекрасно провела вечер о Роллане. <…> Денег в Ассоц<иации> нет. На выручку с вечера Роллана расплатились с частью долгов. Обо всем остальном Вам расскажет Мальро <…> Когда я был в Москве я говорил с т. Ангаровым касательно моих очерков о парижском конгрессе[852]. На столе т. Ангарова лежала выписка из одной моей телеграммы, касающаяся Пастернака. Т. Ангаров сказал мне, что он проверял, правильно ли утверждение, будто я говорю, что совесть поэта только у Пастернака. <…>. Это либо злостное искажение, либо недоразумение. Вы были на конгрессе и знаете, что я никакими словами ни Пастернака, ни других писателей не «приветствовал». Тон статьи в «Комсомолке»[853], которая дана как редакционная, заставляет меня задуматься над словами т. Ангарова и над отношением ко мне руководящих литературной политикой товарищей. Если она совпадает с «К<омсомольской> П<равдой>», то я с величайшей охотой буду впредь воздерживаться от каких-либо литературно-общественных выступлений и в Союзе, и на Западе. Очень прошу Вас ответить мне на этот вопрос <…>.