Питер Бискинд - Беспечные ездоки, бешеные быки
Пока Блэтти с головой ушёл в свои эксперименты, Фридкин навестил и его «курятник». Он тоже считал Дженнифер потрясающим созданием и начал откровенно ухаживать за ней. Отчасти потому, что она пользовалась спросом у мужчин. Её предупреждали о его натуре, но она не обращала внимания. «С одной стороны, я хотела избавиться от своего преследователя, — вспоминает Дженнифер, — да и сам Билл оказался очень притягательной личностью. Мог соблазнить одними идеями — говорил как раз то, что я хотела услышать. К тому же он только что получил награду Киноакадемии, был успешен и знаменит и вообще — большая умница. Когда он обратил на меня внимание, мне это, конечно, польстило — человека его уровня у меня и в помине не было». По её словам, Фридкин купил ей обручальное кольцо в форме слезы с бриллиантами «от Тиффани». Отметили событие в ресторане «Алгонкин».
Фридкин поглощал все, что относилось к культуре с аппетитом голодного самоучки, таская её за собой по всем музеям и концертам. Но Дженнифер никак не могла добиться от него рассказа о детстве: «Уильям словно старался откреститься от своего прошлого. Его бесила сама мысль о том, что он — еврей. Мозги у него были еврейские, а одежда — британская». Добавляет Блэтти: «Я уверен, что с детства в нём живет незаживающая рана «еврейства», потому что он привык противопоставлять себя и остальной мир, отсюда и его кредо — «я имею право делать всё, что захочу, потому что все вокруг меня ненавидят, а, значит, все они — мои враги».
Для Нэйрн-Смит отношения с Фридкиным казались «сногсшибательным путешествием», как модно было говорить в 60-е. Однако при всей его страсти к баскетболу в плане совершенства тела ему было куда стремиться. «Он привык питаться на ходу, вполне удовлетворяясь гамбургерами и хот-догами, — вспоминает Дженнифер. — Тело у него никуда не годилось: толстенный живот при жирных бёдрах и худых и длинных ногах. Срочно требовался спортзал и массаж. Его физическое состояние явно стало результатом тренировок прошлых лет». Как и все тогда, Фридкин носил длинные волосы и слегка затемнённые очки авиаторов, потому что, как говорила Дженнифер, «хотел спрятать за ними свои маленькие, как бусинки, глаза».
Финал «Изгоняющего дьявола» Фридкин собирался снимать в Ираке. Он настоял на том, чтобы она оставила выступления в мюзикле и погостила у родителей на Тасмании, пока его не будет в Америке. Двое из его близкого окружения, Джерри Мёрфи и «Толстый Томас», опасаясь действий со стороны преследователя, отвезли её в аэропорт на бронированном «Кадиллаке».
Теперь, когда он всецело обладал Дженнифер, охота неожиданно закончилась, а с ней — и романтическая влюблённость. Внимание к его женщине других мужчин больше не усиливало полового влечения к ней, а только раздражало. «Правда, народ вокруг продолжал жужжать, сплетничать, но Билли это выводило из себя и он наложил запрет на всё, что касалось меня. Он стал пугать меня, вёл себя как монстр, а однажды даже замахнулся. Я предупредила: «Ещё раз посмеешь, тут же исчезну». Но он продолжал давить, выискивать мои слабые места. Вы, наверное, знаете, что случается с женщинами, которых лупят — они уже не могут постоять за себя, замыкаются, теряют самоуважение, самоконтроль, своё «я». Это страшное зрелище. Так замкнулась и я».
Между тем производство отставало от графика всё больше и больше. На Рождество 1972 года Фридкин всё ещё снимал на студии «Фокс» в Нью-Йорке. На сцене выставили стол огромных размеров, доверху заваленный праздничной едой. Фридкин здорово напился и безуспешно пытался показать фокус со скатертью. Правда, хватило его только на то, чтобы заставить полететь «летающую тарелку».
Отснятый материал заставлял руководство волноваться, но это было ещё полбеды, потому что перерасход средств вообще вводил их в ступор. «Билли был совсем не в форме, не поддавался контролю, вёл себя агрессивно», — замечает Джо Хаймс с «Уорнер». «Стоимость картины превысила все мыслимые и немыслимые рамки, — вторит ему Дик Ледерер. — Своих начальников он довёл до белого каления, потому что требовал исполнения самых невероятных фантазий. Надо помнить, насколько непрост был этот фильм с технической точки зрения. Например, он хотел, чтобы в павильоне образовались настоящие сосульки. И на установку специального кондиционера ушло целое состояние, а Фридкин издевался, говоря, что не закончит работу, пока не получит то, что хочет. Производственные расходы стремительно росли и это, конечно, всех очень пугало».
Уэллс хотел как можно быстрее перенести работу в Лос-Анджелес, где, как предполагалось, режиссёра будет легче контролировать. Наивность таких мыслей была очевидна, — если Фридкин основательно взялся за фильм, студия была бессильна. На любые вопросы по бюджету ответ у него был один: «Увольняйте!», потому что знал, что на этом этапе уволить его нельзя. «Не сомневаюсь, что втихаря они вгоняли иголки в тряпичное изображение Билла Фридкина, но я всё дело представил так, будто расписываю Сикстинскую капеллу и их козни меня не донимали», — вспоминает режиссёр. А вот замечание Блэтти: «Они хотели поймать тигра за хвост. Раз в неделю к нам прилетал Чарли Гринло, начальник отдела снабжения, проходил в павильон, но больше метра за порог — ни ногой. Постоит, постоит, да и скажет: «Ну всё, я пошёл, надо ещё успеть на самолёт». Потом в такси и в аэропорт «Кеннеди».
В конце концов, именно черновой материал изменил ситуацию. По словам Кэлли, «в прессе начали вовсю писать об огромных средствах, затраченных на картину, безудержных тратах Фридкина, предрекали даже конец компании. Все боялись повторения ситуации с «Клеопатрой», когда расчётный бюджет в 7 миллионов обернулся на выходе 30-ю миллионами долларов. Получалось то же, что и со Стэнли Кубриком, когда он принёс свой фильм «2001: Космическая одиссея» Вассерману. Лу сказал тогда: «Мальчик, нельзя тратить больше миллиона на научную фантастику. Не делай так больше». Применительно к нашему случаю это значит, что нельзя пускать такие деньги на фильм ужасов. Так ведь Билли мог казаться ангелом, иначе не скажешь. Каждый день он приходил и интересовался:
— Ну, как, посмотрел вчерашний материал, нормально?
— Билли, проволока заметна в эпизоде с головой. Конечно, смешно, если бы не было так грустно.
— Понимаю, я-то тебе зла не желаю. Посмотрю, возможно, удастся исправить при монтаже.
— Нет-нет, Билли, нужно переснять. Ведь смысл в том, чтобы всё выглядело идеально».
Идеально или нет, но Фридкин сам создал прецедент, который вскоре воздаст ему по полной программе. Он начал вести себя как продюсер у самого себя — режиссёра.
* * *В компании «Уорнер» решили выпустить картину к Рождеству 1973 года и начали подстёгивать послесъёмочный процесс. Правда, задержки случались и теперь. Обычно черновой монтаж начинают, когда режиссёр ещё снимает, но Фридкин решил контролировать всё сам и намеренно пригласил монтажёра без опыта работы на художественном кино, отказавшись по той же причине от монтажа в течение всего 9-месячного периода съёмок. И только закончив снимать, он взял на работу признанного ветерана, Эвана Лоттмана, которому пришлось начинать с нуля. «Это был вопрос исключительно власти, он хотел всё контролировать сам», — замечает Лоттман.
Музыку к фильму писал Лало Шифрин, номинант на премию «Оскар». Настало время показать её режиссёру, для чего на студийной сцене собрали сотню музыкантов. Послушав немного, он поставил свою оценку: «Похоже на какую-то мексиканскую маримбу. Терпеть не могу мексиканскую музыку!». Недель через шесть при озвучании одного эпизода он вспомнил про неудачный вариант Шифрина: «Помню, у Лало было что-то подходящее». Техник поставил запись. Фридкин взбесился, ворвался в аппаратную, сорвал бобину с плёнкой и зашвырнул её через парадный вход на парковку на другой стороне улицы, приговаривая: «Вот, где место чёртовой маримбы!».
Фридкин уговорил Нэйрн-Смит поехать в Лос-Анджелес вместе с ним. Они сняли жильё на Сансет Плаза-Драйв и вели себя как супруги. Даже носили обручальные кольца от Картье. Билли надевал свое на мизинец и дулся, когда Дженнифер забывала надеть свое. Друзья называли их теперь «Фридкины», а «главный» Фридкин запретил другой половине танцевать.
— Хорошо, если я не могу танцевать, то должна хоть что-нибудь делать, нельзя же день за днём заниматься ногтями и лицом, — жаловалась ему Дженнифер.
Фридкин оставался непреклонен.
— Ладно, нельзя танцевать, тогда хочу ребёнка, — заметила как-то Дженнифер.
— Хочешь, пожалуйста.
Через несколько недель она отважилась и сказала:
— Ты знаешь, а мы с тобой беременны.
— Но так же нельзя, вот так сразу, — начал было Фридкин.
— Так ты сам сказал…
Фридкин не обрадовался. «Он кричал, ругался и угрозами заставил меня сделать аборт, — рассказывает Дженнифер. — Потом я снова забеременела, это были близнецы, и снова — аборт. Теперь жизнь для меня остановилась».
